Абхазия и Чечня

Абхазия и Чечня

Исторические судьбы и современность

Более тридцати лет назад жизнь свела меня с несколькими молодыми в то время деятелями абхазской культуры, завершавшими свое образование в Москве. Это знакомство могло, конечно, оказаться не имеющим последствий эпизодом, но с самого начала что-то (я долго не осознавал со всей ясностью, что же именно) глубоко заинтересовало меня в этих людях, их мыслях, их переживаниях. Постепенно я стал вчитываться в книги абхазов и об абхазах, стремясь понять многовековую историю неведомого мне ранее народа (теперь книги эти составляют целый отдел моей личной библиотеки). Наконец я отправился в Абхазию — не в ту «курортную», которую знают многие москвичи, но в полные покоряющего обаянии селения в предгорьях Кавказского хребта: Кутол, Члоу, Моква, Джгерда…

Невозможно рассказать здесь о том, что мне в конечном счете открылось; я отчасти изложил свое «открытие» в нескольких опубликованных в 1970–1980 гг. статьях. Скажу лишь следующее: я и разумом, и сердцем не только всецело принял, но и, не убоюсь ответственного слова, полюбил столь немногочисленный (в масштабах мира, да и моей тогдашней страны) и в то же время поистине уникальный, никем не заменимый народ, живущий на таком малом пространстве между реками Псоу и Ингур, отделенными расстоянием всего только около 170 километров. Я увидел богатство, сложность и особенную, скрытую, не выражающую себя в показных акциях силу народного духа.

И едва ли найдутся слова, которые способны передать чувства, испытанные мною, когда стотысячный абхазский народ смог победно отразить агрессию четырехмиллионного, то есть в 40 (!) раз превосходящего его по численности соседа! Прошу извинить меня за признание в чисто личной гордости: абхазы неоспоримо подтвердили все то, что я о них передумал в предшествующие годы…

И сколько бы ни уверяли теперь враги абхазского народа, что его победа была-де обеспечена той или иной посторонней помощью, их слова заведомо лживы. Ибо любая помощь — это именно и только помощь, а решает дело все же тот, кому помогают, а не те, кто помогает.

Вызывающий преклонение героизм абхазов не нашел, увы, должного признания в «официальном» мнении России и Запада, поддерживающем только то, что выгодно поддерживать (об этом я еще буду говорить). Но во всем мире сегодня есть люди, которые восхищаются подвигом абхазского народа. Вообще, поскольку мир ныне стал в буквальном смысле слова единым и каждое весомое событие, происходящее в любой точке планеты, прямо и непосредственно предстает как событие всемирной истории, Абхазия с 1992 года именно прямо и непосредственно вышла на мировую арену (разумеется, история Абхазии на всем ее многовековом протяжении была неотъемлемой частью истории всего человечества, но ранее это не было, так сказать, очевидным для всех фактом).

Между прочим, я имел случай лично убедиться в том, как «абхазская тема» ныне буквально движется через весь мир, как слово об абхазах, прозвучав в Москве, отзывается далеко на Западе, затем звучит в заветной глубине Абхазии и еще раз возвращается в Москву. Дело было так. Осенью 1992 года, во время известного сражения в районе Гагры, я беседовал с несколькими депутатами Верховного Совета России, незадолго до того посетившими Абхазию. Депутат С. Н. Бабурин, зная о моем давнем внимании к Абхазии, спросил меня, каким, на мой взгляд, будет исход гагринских боев. И я в юмористической форме, но все же вполне серьезно сказал, что на этот вопрос полтораста с лишним лет назад ответил Лермонтов известной строкой своего «Демона»:

Бежали робкие грузины…

Среди беседующих крутился (о чем я и не знал) корреспондент пресловутой мюнхенской радиостанции «Свобода», который в тот же день воспроизвел наш разговор в эфире. А через какое-то время в Москву приехал много лет назад одаривший меня своей лестной дружбой Баграт Васильевич Шинкуба и рассказал, как в его родном Члоу люди услышали эту радиопередачу из Мюнхена и вскоре восхитились точным лермонтовским «прогнозом» исхода гагринского сражения!..

I. Основные вехи истории Абхазии и наши дни

Говоря обо всем этом, я не забываю, что и в так называемом «бывшем СССР», и на Западе есть влиятельные лица, которые пытаются истолковать нынешнюю героическую борьбу абхазского народа за самое свое существование (а далее еще пойдет речь о том, что вопрос стоит именно так!) как незаконный акт разрушения «территориальной целостности Грузии». В качестве «доказательств» такого толкования приводятся в основном три «факта»:

1) в Абхазии к 1992 году было значительно больше грузин, чем абхазов; 2) в далекую эпоху существования суверенного государства на землях Грузии, в X–XIII вв. Абхазия была его неотъемлемой частью; 3) Абхазия в 1931 году вошла в состав Грузинской ССР в качестве «автономной республики».

По поводу первого «аргумента» необходимо сказать следующее. После ряда восстаний в Абхазии во второй половине XIX века указ российского императора от 31 мая 1880 г. объявил абхазов «виновным народом». Этим воспользовались соседи и начали активнейшим образом заселять их земли. В 1886 году в пределах Абхазии проживали только 4,1 тыс. грузин, а всего через десятилетие, в 1897-м, их было уже почти 26 тыс. — то есть в шесть с лишним раз больше! Затем — особенно после официальной отмены указа, осуществленной по инициативе великого государственного деятеля России П. А. Столыпина, — «переселенчество» резко сократилось, и к 1917 году, т. е. по прошествии следующих двух десятилетий, количество грузин в Абхазии выросло не столь уж значительно — до 37,4 тыс. (см. «Материалы по истории Абхазии», вып. 1, 1990, с. 22).

Поток «переселенцев» вновь стал возрастать после 1917 года, в особенности с 1930-х годов (см. об этом изданный в 1992 году сборник «Абхазия: документы свидетельствуют. 1937–1953»), и к 1959 году количество грузин в Абхазии выросло по сравнению с дореволюционным временем более чем вчетверо. Всего за сто лет (1886–1989) количество грузин в Абхазии выросло почти в 60 раз (абхазов — менее чем в 2 раза)!

Но главное даже и не в этом. Тот факт, что грузин в Абхазии больше, чем абхазов, не давал и не дает никаких правовых оснований для объявления ее «неотъемлемой частью Грузии». Так, например, в Казахстане к моменту провозглашения его суверенным государством (в 1991 году) казахи составляли менее 40 процентов населения, однако ведь никто из ответственных деятелей других государств не ставил в связи с этим вопрос о незаконности казахского суверенитета. Между тем в Тбилиси почему-то не только выдвигают, но и безоговорочно решают сей вопрос.

Перехожу ко второму «доводу», согласно которому Абхазия, мол, вошла в состав Грузии в давнюю, средневековую, эпоху, когда на грузинских землях — после долгого господства Ирана, Византии, Арабского халифата — сложилось суверенное государство. В действительности же начиная с X века не Абхазия вошла в Грузию, но, напротив, преобладающая часть грузинских земель постепенно вошла в состав родившегося двумя столетиями ранее, в VIII веке, суверенного Абхазского государства.

Именно так трактовали проблему — исходя из неопровержимых исторических фактов — крупнейшие историки грузинского народа, академики И. А. Джавахишвили (1876–1940) и С. Н. Джанашиа (1900–1947). Их научная честь не позволяла им фальсифицировать историю — как это делали и делают их политиканствующие коллеги (впрочем, они и недостойны считаться коллегами). Тысячу лет назад имело место (в определенной мере, как показывают современные события, это сохраняется и до сих пор!) нескончаемое соперничество многочисленных грузинских племен и их знати — азнауров. И. А. Джавахишвили писал в своей «Истории грузинского народа», что грузинские азнауры «были противниками объединения Грузии; азнауры каждой отдельной области поддерживали независимое существование»… И «когда победу одержали абхазские цари, в этой борьбе принимали активное участие и крупные азнауры, в особенности привыкшие к бесцарствию картлийские азнауры; в большинстве случаев они выступали против объединительной политики абхазских царей».

И. А. Джавахишвили анализирует целый ряд безусловно подтверждающих его положения исторических фактов; в частности, он исследует обстоятельства, при которых азнауры спровоцировали младшего брата абхазского царя Деметре II (967–975) начать борьбу за власть: «Картлийские азнауры поддержали соперника и врага абхазского царя и предоставили ему убежище, стремясь тем самым ослабить своего господина» (то есть царя абхазов Деметре II).

О том же писал и другой крупнейший грузинский историк, С. Н. Джанашиа. Так, в своей статье об Абхазском царстве для 2-го издания Большой Советской Энциклопедии он следующим образом характеризовал перенесение столицы этого царства из Анакопии (теперь на месте этого древнего города расположен Ново-Афонский монастырь) в Кутатиси (ныне Кутаиси): «Это указывало на главное направление политики Абхазского царства… Абхазские цари стали на путь объединения Грузии» (БСЭ, изд. 2, т. 1, с. 47).

Даже и позднее, в 1973 году, грузинский историк Г. А. Меликишвили честно писал в своем исследовании о политическом объединении Грузии, что уже к концу X века «правящие круги Абхазского царства» сумели «присоединить к Абхазии не только Картой (т. е. главную часть Восточной Грузии. — В. К.), но и часть владений Багратионов в Южной Грузии» (с. 138). Стоит заметить, что абхазские историки, в отличие от честных грузинских, до самого последнего времени как бы не решались писать об этой проблеме с такой же определенностью…

Собственно говоря, никак невозможно отрицать, что государство, объединявшее начиная с X века грузинские земли, было абхазским, ибо во всех подлинных исторических источниках X–XII веков оно недвусмысленно называется «Абхазским царством». Факты в данном случае настолько неопровержимы, что фальсификаторы вынуждены прибегать к прямо-таки нелепым «аргументам». Они пытаются уверять, что под именем «абхазы» якобы выступало в X веке некое грузинское племя. Поистине замечательна в этом отношении «эволюция» печально известного грузинского автора П. И. Ингороквы. В 1941 году в своем сочинении «Леонтий Мровели — грузинский историк VIII в.» он еще утверждал, что в X веке «началось то большое движение и политическая экспансия абхазского племени, которые оставили такой большой след в политической истории древней Грузии и внесли значительный (надо было сказать: решающий. — В. К.) вклад в дело государственного строительства древней Грузии» (с. 127).

Однако через полтора десятилетия в сочинении «Георгий Мерчуле» (1954) тот же Ингороква объявил, что-де «так называемая абхазская династия — это династия лазских мтаваров» (с. 192; мтавары — правители; лазы — одно из западногрузинских племен).

Впрочем, версия, согласно которой под именем абхазов почему-то «скрывались» лазы, слишком уж неубедительна, и позднее было сделано другое «открытие»: сами абхазы, мол, первоначально были одним из грузинских племен, которое и создало Абхазское (то есть, значит, грузинское) царство. Что же касается «оставшихся» в области своего проживания абхазов, они будто бы были к XVII веку завоеваны пришедшими с севера горцами-адыгами и в результате утратили свою грузинскую природу…

Между прочим, эта версия в сущности сама себя полностью разоблачает: решающая роль абхазов в создании единого государства, в которое вошли и многие грузинские племена, настолько несомненна, настолько очевидна, что единственный «выход» — объявить абхазов грузинами…

Мне могут возразить, что официальным письменным языком средневекового Абхазского царства был все-таки грузинский, а не абхазский. Это действительно так, но подобное положение совершенно естественно, ибо преобладающее большинство населения Абхазского царства в период его расцвета составляли грузинские племена. В таких исторических ситуациях дело, как правило, складывалось аналогичным образом. Вот хотя бы один характерный пример: в XIII–XVI веках существовало великое княжество Литовское, включавшее в себя громадную западную часть Руси (нынешние Украину и Белоруссию), отпавшую от нее в результате монгольского нашествия. Это было, конечно же, именно литовское государство, но его официальным письменным языком был все-таки русский (которым владели, разумеется, и литовские великие князья). В сущности так же обстояло дело в X–XIII веках и в Абхазском царстве.

Но в личном общении абхазские цари и их приближенные сохраняли свой язык; это ясно, например, из того, что царица Тамара (1184–1213), как свидетельствуют источники, звала сына не только его «официальным» именем Георгий, но и чисто абхазским — Лаша (по-абхазски — «Светоч»).

И, наконец, об еще одном «доводе» в пользу принадлежности Абхазии к Грузии — о принятом в 1931 году «постановлении», согласно которому существовавшая с 1921 года самостоятельная Советская Социалистическая Республика Абхазия была «понижена» до статуса автономной республики в составе Грузинской ССР.

Нельзя не задуматься над тем, что это был единственный в те времена случай «понижения» статуса национального государственного образования. В стране происходил в 1930-х годах как раз прямо противоположный процесс: автономные Казахская и Киргизская республики, входившие в состав ГСФСР, превратились в союзные республики; на самом Кавказе из «автономных областей» стали «автономными республиками» Кабардино-Балкария, Северная Осетия, Карачаево-Черкесия, Чечено-Ингушетия и т. д. Одна только Абхазия была без каких-либо серьезных оснований «понижена» в своем статусе. И не приходится сомневаться в том, что этот акт абсолютно не соответствовал воле абхазского народа (хотя бы уже из-за присущего абхазам, как и всем кавказцам, ярко выраженного чувства национальной гордости) и был продиктован только интересами грузин.

Абхазская ССР до 1931 года входила в состав ЗСФСР (Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республики), и вопрос о ней решался, естественно, руководством этой Федерации. Главным лицом тогда считался первый секретарь так называемого Заккрайкома ВКП(б) Мамия Орахелашвили, но реальная власть над Закавказьем находилась, как это ясно из фактов, в руках «полномочного представителя ОГПУ» в Закавказье Лаврентия Берии. Об этом свидетельствует следующее. Орахелашвили был снят в 1931 году со своего поста и заменен Лаврентием Картвелашвили, на место которого, в свою очередь, уже в следующем, 1932 году сел другой Лаврентий — Берия, который и ранее был, вне всякого сомнения, всесильным хозяином Закавказья.

Существенно и то, что пост полпреда ОГПУ в Закавказье до Берии занимали еврей Соломон Могилевский (до 1925 года) и латыш Станислав Реденс (до 1930 года), а мощное давление на Абхазию началось именно тогда, когда Реденса сменил его заместитель (с 1927 года) Берия. Став вскоре же, в 1932 году, первым секретарем Заккрайкома, он только формально закрепил свою роль властителя Закавказья. И нет никаких сомнений, что именно всевластный Берия, этот грузин, родившийся и выросший в Абхазии, добился включения ее в состав Грузии, совершив тем самым не имевший прецедентов акт понижения статуса национальной республики. Правда, еще в 1922 году был провозглашен очень туманный «особый союзный договор» между Грузией и Абхазией, но он еще вовсе не означал, что Абхазия — это часть Грузии.

Так, принятая в 1925 году (и, в сущности, разорванная в 1931-м) Конституция Социалистической Советской Республики Абхазии, упоминая об «особом союзном договоре с ССР Грузией», в то же время недвусмысленно утверждала (статья 5-я): «ССР Абхазия есть суверенное государство, осуществляющее государственную власть на своей территории самостоятельно и независимо от другой какой-либо власти… Граждане ССР Абхазии, сохраняя республиканское гражданство, являются гражданами ЗСФСР (но не Грузинской ССР! — В. К.) и Союза ССР».

Кто такой Берия, хорошо известно (в частности, из нашумевшего грузинского фильма «Покаяние»).

И считать проделанную над Абхазией акцию хоть сколько-нибудь «законной» — это все равно что считать «законными» осуществленное позднее под непосредственным руководством того же Берии выселение целых народов с Северного Кавказа и из самой Грузии… И совершенное в 1931 году именно Берией «вселение» абхазов в Грузию оказалось для них в сущности не менее тяжким, чем позднейшее выселение других кавказских народов. Даже Шеварднадзе (тот самый!) вынужден был 27 июня 1978 года (после очередных крупных волнений в Абхазии) по требованию Москвы признать в речи на пленуме ЦК КП Грузии: «Прямо надо сказать, что в прошлом, в известном нам периоде, в отношении абхазского народа проводилась политика, которую практически следует назвать как шовинистическую».

Если бы только «в прошлом»! Вот о многом говорящие цифры. К 1931 году всего лишь несколько десятков абхазов жили за пределами своей республики (и Грузинской ССР). К 1959 году таких было уже 2 тысячи человек, а к 1989-му со своей благодатной земли переселились или, пожалуй, вернее будет сказать, бежали 9455 человек — то есть почти каждый десятый абхаз не счел для себя возможным быть гражданином Грузинской ССР…

II. Абхазия и Россия

Связи Абхазского царства и Руси восходят, несомненно, к очень давним временам, ибо в конце VIII — середине X вв. оба эти государства входили в зону влияния тогдашней евразийской «империи» — Хазарского каганата. Позже в «Киево-Печерском патерике» сообщается как о чем-то вполне естественном, что в 1080-х годах «гости-обезы» (абхазы) доставили в Киев мозаики для Успенского собора Печерского монастыря.

В 1154 году киевский князь Изяслав Мстиславич обвенчался с сестрой абхазского царя Георгия III Русудан, а в 1185-м княжич Юрий-Георгий, сын великого Андрея Боголюбского стал супругом абхазской царицы Тамары. Брак этот, увы, расстроился, но характерно, что и второй супруг Тамары, осетинский князь Сослан состоял в свойстве с русским великим князем Всеволодом Большое Гнездо, который был женат на близкой родственнице Сослана княжне Марии. В XIII веке, когда Абхазское царство распалось из-за монгольского нашествия, собственно абхазские земли начали свою — теперь уже отдельную от грузинских — историю, хотя и находились в сложных взаимоотношениях с непосредственно соседствующей частью Грузии — Мегрелией. Начиная с XV века Абхазия стала объектом притязаний Турецкой империи, которая постепенно в той или иной степени подчиняла ее себе.

Что же касается грузинских земель, их постоянно «делили» между собой в эту эпоху Иран и Турция. Поскольку оба соперника принадлежали к исламу, а Грузия была христианской, создалось крайне тяжелое положение. Так, при иранском шахе Аббасе I (1587–1629) преследовалась цель «полностью истребить грузинское население (только в Кахети погибло 100 тысяч человек; 200 тысяч были угнаны в Иран)» (БСЭ, т. 7, с. 365).

Поэтому в Грузии еще 500 (!) с лишним лет назад возникло неотступное стремление войти в состав ближайшего христианского государства — Руси-России. Об этом ясно свидетельствуют сохранившиеся до наших дней послания грузинских правителей русским царям и императорам; наиболее раннее из дошедших до нас — послание правителя Кахети Александра, обращенное в 1483 году к Ивану III:

«Великому Царю и Господарю, Великому Князю низкое челобитие… Ведомо бы было, что меньший холоп твой Александр челом бью… Христианская еси надежа, Веры нашие крепости всесветлый Государь, всем еси прибежище, бедным еси подпора» и т. д.

В изданный в Москве в 1992 году сборник архивных материалов «Под стягом России» вошло полтора десятка документов, показывающих, что Грузия в продолжение трех столетий вновь и вновь обращалась с горячими просьбами о принятии ее в подданство России. По различным причинам Россия смогла это действительно осуществить лишь в 1783–1803 годах. Но какой невероятной фальсификацией являются нынешние заявления многих авторов и ораторов в Тбилиси о том, что-де Россия чуть ли не завоевала «свободную Грузию»! И подобные заявления делаются, несмотря на то, что целый ряд грузинских правителей вместе с тысячами своих одноплеменников поселялись начиная с XVII века в Москве, — то есть не дожидаясь времени, когда Россия придет в Грузию, чтобы принять ее в свое подданство, сами пытались превратить себя в российских подданных!

Совсем иной была судьба Абхазии, где, в частности, в силу особенного склада народного духа ислам мирно уживался с христианством, а оба эти вероисповедания — с исконным языческим наследием абхазов. Но к концу XVIII века перед Абхазией встала проблема судьбоносного исторического выбора: будет ли она находиться в зоне влияния Турецкой или же Российской империи?

Как известно, тогдашний владетель Абхазии князь Келешбей Чачба (Шервашидзе; 1747–1808), предшественники которого признавали свою вассальную зависимость от Турции, отказался от прежних порядков и в 1806 году официально заявил о желании Абхазии войти в подданство России. Но проблема была не простой; в Абхазии имелись достаточно сильные сторонники «турецкого выбора». Среди них оказался и старший сын и наследник Келешбея — Асланбей, который в конце концов непосредственно связал себя с заговором против отца. Тогда Келешбей лишил Асланбея прав наследника и передал их своему младшему сыну Сефербею, который ранее принял христианство с именем Георгий.

Но 2 мая 1808 года Асланбей убил своего отца и захватил власть в Абхазии…

Это событие как бы предопределило последующую судьбу абхазского народа. Б. В. Шинкуба рассказывал мне, что много лет работает над трагедией, посвященной этому событию, которое крайне нелегко воплотить во всем его остро противоречивом смысле — человеческом и народном, духовном и государственном. Перед нами поистине шекспировская коллизия…

С одной стороны, сама безоглядная сила и страсть сопротивления, не остановившегося перед убийством отца, с другой же — несомненное нравственное поражение, ибо отцеубийство едва ли поддается оправданию…

12 августа 1808 года князь Георгий (Сефербей) Чачба подтверждает волю своего убитого отца о переходе Абхазии в подданство России; 17 февраля 1810 года Александр I издал соответствующий акт, а 10 июля десант российских войск высадился в Сухум-Кале (Акуа) и Георгий пришел к власти.

Но противостояние продолжалось. Оно выразилось уже в том, что сразу после присоединения к России сотни абхазских семей эмигрировали в Турцию, начав тем самым махаджирство, продолжавшееся почти до конца XIX века.

Если перед христианской Грузией (исключая обращенных в ислам турками аджарцев), в сущности, никогда не стояла проблема «выбора» между турецкой и российской ориентациями, то для Абхазии эта проблема долго была реальной. Так, сын и наследник Георгия (Сефербея) Михаил Хамудбей не раз испытывал колебания (существенна здесь уже двойственность самого княжеского имени — христианского и мусульманского…).

Говоря обо всем этом, важно, во-первых, осознавать вполне самостоятельную, не связанную с грузинской, новейшую историческую судьбу Абхазии, а, во-вторых, понимать, что не преодолеваемая в течение десятилетий ситуация этого самого выбора резко обостряла любые недовольства и противоречия.

Так, например, крупное восстание в Абхазии в 1866 году началось, как показал видный абхазский историк С. 3. Лакоба (см. его изданные в 1990 г. «Очерки политической истории Абхазии»), на почве своего рода драматического недоразумения: абхазов хотели «освободить» (как и всю империю) от крепостного права, но народ ни в коей мере не считал себя лишенным свободы и воспринял навязываемую ему реформу по сути дела в качестве грубейшего оскорбления. А в результате началась широкая эмиграция в Турцию, и абхазское население в 1866–1867 годах сразу же сократилось с 79 190 до 64 933 человек — то есть более чем на 14 тысяч (см.: Г. А. Дзидзария. Народное хозяйство и социальные отношения в Абхазии в XIX веке. — Сухум, 1958, с. 483).

Российские власти не препятствовали и, к сожалению, даже поощряли этот уход части народа (считая махаджиров заведомо враждебной силой); правда, нельзя не отметить, что тем, кто вскоре захотел вернуться (а таких было не так уж мало), это разрешалось.

Но, несмотря на трагедию махаджирства, исторический выбор был сделан. В редакционной статье № 3 газеты «Абхазия» за 1994 год недвусмысленно сказано: «Так, видимо, начертано самой судьбой, что абхазскому народу быть сильным, благополучным и процветающим только рядом с Россией, только под крылом ее двуглавого орла. Это проверено самой историей… Абхазский народ свой выбор сделал после долгих размышлений и мучительных поисков истины»…

Кому-либо может показаться, что ответственное и емкое слово «народ» употреблено в процитированном тексте ради эффекта. Но такое сомнение было бы всецело ошибочным. Судите сами: более шести десятилетий Абхазия по воле Берии являлась «неотъемлемой частью» Грузии. Но вот впечатляющие данные переписи 1989 года: «свободно владеют русским языком» 75 967 абхазов (81,4 процента), а грузинским языком — только 1452 абхаза (1,5 процента)». И это уже в самом деле выбор народа, а не каких-либо отдельных лиц или группировок…

Не исключено, что, в частности, и этот факт побудил «командующего войсками Госсовета Грузии в Абхазии» Каркарашвили сделать 25 августа 1992 года свое совершенно неслыханное заявление из захваченного им Сухумского телецентра: «Из ваших (то есть абхазов. — В. К.) погибнут все 97 тыс., которые будут поддерживать решение Ардзинбы. Хочу дать совет лично г-ну Ардзинбе: пускай он не сделает так, чтобы абхазская нация осталась без потомков».

Крайне прискорбно, что это официальное заявление доверенного лица Шеварднадзе не получило самой резкой официальной оценки России и мира. Ведь даже Гитлер и его присные никогда не заявляли публично, что они намерены целиком уничтожить какой-либо народ (в частности, план «окончательного решения еврейского вопроса», принятый гитлеровцами в 1942 году, был сугубо секретным и стал известен только после разгрома фашизма).

Если бы Запад действительно следовал своим собственным громогласным декларациям, он должен был бы после этого заявления (никак не дезавуированного грузинскими властями) объявить режим Шеварднадзе вне закона.

И любой честный человек, вдумавшись в это заявление грузинского «командующего», безоговорочно отвергнет какое-либо право тбилисского режима претендовать на господство над Абхазией. Могут ли претендовать на владение землей те, кто готовы полностью уничтожить живущий на этой земле народ?!

III. Чечня: принципиально иная судьба

Размышляя сегодня об Абхазии, никак нельзя обойти вопрос о Чечне, ибо ее нынешнее противостояние Москве многие пытаются истолковать, в сущности, так же, как абхазское противостояние Грузии. В этом сказывается длительное господство догматического мышления, которое пыталось сводить все явления к стандартному общему знаменателю. И хотя ныне на те или иные вопросы даются прямо противоположные, чем ранее, ответы, понимание исторической реальности при этом нисколько не углубляется, ибо на место одной абстрактной схемы приходит другая схема.

Мое давнее пристальное внимание к Абхазии не могло не обратить меня к изучению Кавказа в целом и, в частности, к Чечне. Тем более, что мой ближайший друг, замечательный русский поэт Анатолий Передреев (1934–1987) провел детство и юность в Грозном, женился на чеченке, выросшей в ссылке, постоянно переводил чеченских поэтов, дружил с ними и вообще жил как бы между Москвой и Чечней. Через него и я соприкоснулся не только умом, но и душой с чеченским бытием.

Размышляя об Абхазии и Чечне, нельзя не прийти к выводу, что перед нами глубоко различные исторические судьбы и, естественно, никак не сводимые к какому-либо общему знаменателю нынешние ситуации.

Начать уместно с того, что если Абхазия традиционно борется за свою национальную суверенность и само свое национальное существование, то для Чечни это, строго говоря, совсем не характерно — пусть многие и утверждают обратное. Вполне вероятно, что мне напомнят об эпохе Шамиля. Однако Шамиль (как и все его предшественники) стремился создать единое для всего Северного Кавказа исламское государство, а вовсе не какие-либо национальные; его воля была направлена на полное слияние всех многообразных северокавказских племен.

Это было, надо прямо сказать, трудной или даже вообще невыполнимой задачей, ибо, помимо существенно различных собственно кавказских народов, в сфере действий Шамиля были еще и тюркские, и иранские народы. А кроме того, народы Северного Кавказа исповедовали не только ислам, но и христианство, а также своеобразные иудаистские и языческие верования.

Многочисленные факты ясно показывают, что Шамиль постоянно боролся против собственно национальных устремлений на контролируемых им землях и даже предпринимал специальные усилия для своего рода «ликвидации» национальных различий. Об этом, между прочим, проницательно писал выдающийся сын абхазского народа Ефрем Эшба в своем «Очерке истории Кавказской войны» (вошедшем в его изданную в 1927 году в Грозном книгу «Асланбек Шерипов»). Е. А. Эшба (1893–1939) — квалифицированный исследователь, воспитанник процветавшего тогда Московского университета, — не без удивления писал о том, «с какой настойчивостью Шамиль разрушал племенные перегородки и способствовал созданию единства среди горцев… Шамиль заставлял чеченцев выдавать своих дочерей замуж за лезгин и наоборот, чтобы родством связать эти племена… Шамиль обнаруживал… свой прямой интернационализм». Последний термин не очень уместен, но основной смысл политики Шамиля определен верно: нельзя не напомнить в связи с этим, что и тысячи принимавших ислам русских — перебежчиков и пленных — были объявлены Шамилем полноправными гражданами его государства.

Шамиль тем самым продолжал линию, намеченную еще его дальним предшественником, выступившим за полвека до него, — шейхом Мансуром (Ушурмой). Е. А. Эшба цитирует свидетельство о Мансуре его современника Давлет-Шина: «Проповедует слияние всех враждующих племен Кавказа в единый народ».

Вполне закономерно, что Шамиль беспощадно уничтожал знать, «элиту» своих соплеменников аварцев и других кавказских народов, ибо она наиболее осознанно воплощала национальные устремления. Вместо исконных предводителей, констатировал Е. А. Эшба, Шамиль «насадил в Чечне искусственный институт «наибов», к тому же иноземных», то есть принадлежащих к другим народам. И особенно существенно, что никаких сведений о недовольстве чеченцев этой «интернациональной» политикой Шамиля не имеется. Их согласие объяснялось, очевидно, тем фактом, что в Чечне вообще не было (принципиальное отличие от Абхазии!) традиции национальной государственности. И чеченцев явно не беспокоила перспектива, которая ожидала их в создаваемом Шамилем государстве, где многие и разные народы должны были в конечном счете слиться в нечто единое, воодушевленное исламом и соответствующим социальным устройством на основе шариата, а вовсе не национальной идеей.

Теперь обратимся к вопросу о вхождении Чечни в состав России. К сожалению, в сознании многих людей вопрос этот рисуется в таком виде: Россия решила завоевать Чечню, началась долгая героическая борьба чеченцев за национальную суверенность, — особенно в эпоху Шамиля, — но превосходящие русские силы подавили сопротивление.

На деле все обстояло не так. Вот изданный в 1981 году в Грозном сборник трудов высококвалифицированных чеченских историков «Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией и народами Кавказа в XVI — начале XX вв.». Кто-нибудь может сразу заявить, что историков тогда заставили писать неправду. Однако в основе сборника — не домыслы, а подлинные документы, из которых явствует, что еще за три столетия до Шамиля отдельные части Чечни начали присоединяться к России, поскольку это соответствовало интересам населения.

К восьмидесятым годам XVIII века — то есть более чем за полвека до Шамиля — присоединение к России было завершено. И движение Шамиля было вовсе не борьбой против присоединения Чечни к России, а восстанием, основанным на социальных и религиозных идеях. Вполне аналогичные восстания то и дело происходили в XVII–XVIII веках и в коренных русских регионах империи, в том числе и восстания с ярко выраженной религиозной направленностью (как, например, старообрядческое Соловецкое восстание 1668–1676 годов). В связи с этим всецело понятна весомая роль русских перебежчиков в стане Шамиля: это были своего рода «пугачевцы» (не забудем, кстати, что и в восстании Пугачева участвовали вместе с русскими башкиры, татары и другие народы России; точно так же к Шамилю присоединялись русские).

Поэтому нынешние идеологи национального чеченского государства заведомо неоправданно выдвигают Шамиля в качестве своего предшественника; вполне ясно, в частности, что сегодня и чеченцы, и аварцы, осетины, кумыки, кабардинцы, черкесы, карачаевцы и т. д. безоговорочно отвергли бы проект своего слияния в один «кавказский народ»…

И нельзя умолчать о том, что — несмотря на все возможные возражения — Россия не ставила перед собой задачи «унификации» населяющих ее народов. В определенной степени это делалось только в отношении украинцев и белорусов, но лишь потому, что многие находившиеся у власти люди считали их по существу русскими (даже в справочниках указывалось тогда общее количество «русских» и уж затем называлось количество великороссов, малороссов и белорусов). Что же касается других, не являющихся славянскими народов России, никаких целенаправленных усилий для их «обрусения» не предпринималось. Было, правда, стремление приобщать те или иные народы к российскому православию (либо укрепить его — как, например, в Абхазии), но для этого Евангелие переводили на национальные языки.

В связи с этим обращу внимание на поистине удивительный парадокс: России постоянно предъявляются обвинения в том, что она — в отличие, скажем, от основных западноевропейских стран (Великобритании, Франции, Германии, Италии, Испании) — включает в свой состав множество народов; между тем по справедливости Россия заслуживает поэтому вовсе не хулу, а самую высокую хвалу! Ведь те, кто проклинает Россию за ее «многонациональность», попросту не знают или же не хотят знать реальную историю западноевропейских стран.

Дело в том, что даже с чисто теоретической точки зрения — то есть без специального изучения вопроса — можно представить себе, что в силу очень благоприятных для жизни людей западноевропейских климатических условий, а также благодаря редкостному многообразию рельефа, членящего западноевропейскую территорию на множество отдельных относительно замкнутых местностей, Западную Европу должны были населять многочисленные народы.

И действительно, ко времени консолидации основных германских (англичане, немцы) и романских (французы, испанцы, итальянцы) народов, создавших наиболее крупные государства Запада, на их территориях жило великое множество различных народов и племен (кельтских, иллирийских, балтийских, славянских и др.) — ничуть не меньше, чем на территории России! В этом нетрудно убедиться даже при самом общем ознакомлении с этнической историей Англии, Франции, Германии и др.

Однако в процессе развития этих государств «чужаки» либо были вообще стерты с лица земли, либо сохранились как своего рода этнические реликты, пережитки далекого прошлого, — в частности, уже почти не владеющие своим исконным языком. Так, живший на Британских островах кельтский народ шотландцев в свое время соперничал с англичанами и в политическом, и в культурном отношении, но ныне шотландцы — это скорее феномен исторической памяти, чем живой народ.

А наиболее значительный из балтийских народов — значительный с точки зрения его исторической роли и культуры — пруссы — к XVIII веку был отчасти онемечен, отчасти уничтожен, и даже само его имя перешло — как это ни невероятно! — на наиболее воинственную часть немцев (пруссаки). И нет никакого сомнения в том, что если бы литовцы и латыши в течение столетий находились в составе Германии, от них также уцелели бы разве только их имена…

На северо-западе Франции сохранились — о чем даже мало кто знает — остатки самобытного и культурного кельтского народа бретонцев, имевших письменность еще в VIII веке. Согласно разным подсчетам, от 500 тысяч до 1 миллиона бретонцев были зверски убиты во время Великой французской революции, которую этот народ не принял (до сих пор клеймят его сопротивление, твердя о «реакционной Вандее»…).

Впрочем, здесь, конечно, невозможно говорить о судьбе многих десятков народов Западной Европы, почти или совсем исчезнувших под мощным давлением основных западных наций. Скажу еще лишь о том, что при восстановлении в 1918-м и — в большем размере — в 1945 году Польского государства, оказалось, что на входивших с конца XVIII века в состав Германии и Австрии польских землях поляков уже почти не было, между тем как на землях, принадлежавших России, их имелось гораздо больше, чем ко времени «раздела Польши»!

И можно с полным правом сказать, что нынешняя многонациональность России — неоспоримое свидетельство ее высокоположительных качеств.

Я вовсе не закрываю глаза на драматические и, более того, трагические страницы в истории населяющих Россию народов. Я решительно возражаю только против пропагандистской формулы «Россия — тюрьма народов». Ибо тот, кто ее употребляет, должен, будучи честным, называть основные страны Западной Европы «кладбищем народов»! Поистине возмутителен тот факт, что России, даже в центральной части которой столетиями живут и растут многие и разные народы (татары, мордва, башкиры, удмурты, чуваши, коми, марийцы и т. д.), ставится в «вину» именно это! Ведь получается, что если бы Россия, подобно западным государствам, стерла «чужие» народы с лица земли, она была бы «невинной»…

Уместно обратиться в связи с этим к одному эпизоду из истории абхазской культуры.

Сын великого Дырмита Гулиа, Георгий, рассказал в своей книге об отце, как в начале творческого пути тот советовался с русским чиновником С. А. Алферовым, ведавшим в Абхазии народным образованием, вопрошая его о возможности создания абхазской литературы.

Согласно версии Георгия Гулиа, С. А. Алферов, сказавший «я уважаю эту страну и ее народ», вместе с тем выразил сомнение в том, что Дырмит Гулиа сможет осуществить свою мечту, и, более того, заявил ему: «…малые народности по доброй воле ассимилируются с великороссами. Этот процесс в цивилизованной империи неизбежен…

— Степан Александрович, — перебил его Гулиа, — только не разговаривайте со мной так, словно мы на собрании истинно русских…

— Дорогой, я слишком уважаю вас, чтобы обижаться. К слову сказать, союз истинно русских — это священный союз».

Георгий Гулиа пояснил здесь же, что «союз истинно русских» — это «черносотенная организация», и в его рассказе С. А. Алферов предстает как русский националист, противящийся созданию национальной абхазской культуры.

Не исключено, что «черносотенец» Степан Александрович действительно усматривал в будущем неизбежность обрусения малых народов России. Но Георгий Гулиа, к сожалению, умолчал в своем рассказе о том, что достаточно хорошо известно. Несмотря на свой «прогноз», С. А. Алферов постоянно и всемерно поддерживал дело абхазской национальной культуры. Об этом вспоминали видные деятели абхазского просвещения предреволюционных лет А. И. Чукбар, Н. С. Патейпа, А. М. Чочуа; об этом же с уважением сообщается в трудах позднейших абхазских историков и филологов — Г. А. Дзидзария, В. П. Пачулиа, X. С. Бгажба, В. X. Конджария и др.

С. А. Алферов «продвигал» и редактировал целый ряд первых абхазских книг (в том числе и тех, в создании которых участвовал Д. И. Гулиа) и даже сам написал «методические пособия» к вышедшему в 1914 году 2-му изданию «Книги для чтения на абхазском языке для абхазских училищ», составленной его постоянным сотрудником А. И. Чукбаром.

И в высшей степени характерно, что после Февральской революции возглавляемый грузинами «Сухумский Совет» выслал С. А. Алферова из Абхазии (см. Г. А. Дзидзария. Очерки истории Абхазии. 1910–1921)…

Полагаю, что «случай» с С. А. Алферовым много говорит о роли русских в судьбе населяющих Россию «малых» народов.

IV. Судьбы народов СССР и общее состояние мира в XX веке

Общеизвестны факты самого жесткого подавления национальных устремлений абхазского народа после введения ее в состав Грузинской ССР (как мы видели, это был вынужден признать даже Шеварднадзе). Ныне же постоянно раздаются голоса, утверждающие, что, в сущности, столь же прискорбна была жизнь чеченцев в составе РСФСР, а нередко в насилиях над чеченцами обвиняют прямо и непосредственно русский народ. При этом прежде всего имеется в виду выселение, депортация чеченцев в 1944 году.

Так, например, обвинениями, даже проклятиями в адрес именно русских переполнено изданное в 1993 году сочинение Георгия Вачнадзе «Горячие точки России». Нельзя не сказать, что этот автор в 1970—1980-х годах был одним из самых яростных обличителей не России, а Запада, сочинявшим так называемые «контрпропагандистские» книжки — «Антенны направлены на Восток» (1977), «Чужие голоса в эфире» (1981), «Покушение» (1987) и т. п. Забавно, между прочим, что его теперешняя книжка издана при финансовой поддержке ФРГ — той самой ФРГ, которую он еще совсем недавно обильно поливал грязью. Странная всеядность у германских «спонсоров»…

В новой своей книжке товарищ-господин Вачнадзе не жалеет грязи для своих недавних соотечественников. Так, например, он заявляет, что все события в Абхазии — результат чисто карьерных «игр» абхазской «партийно-хозяйственной элиты» и что-де из-за «подстрекательской политики Ардзинбы Абхазия сегодня в руинах. Население бежало кто куда».

О русских же он пишет следующее: «Знаете ли вы о трагедии чеченского аула Хайбах? 27 февраля 1944 года карательный отряд НКВД, проводивший депортацию народа, согнал всех жителей в сарай и сжег их заживо. Вывозить людей из высокогорного аула было хлопотно. Чеченцы, вспоминая об этом злодеянии, говорят: это сделали русские. Хайбах будут помнить еще многие поколения чеченцев. Но и русские должны знать об этом».

Перед нами самая наглая ложь, какая только возможна. Вачнадзе едва ли мог не знать не раз публиковавшийся рассказ непосредственного очевидца упомянутого им чудовищного события — бывшего первого заместителя наркома юстиции Чечено-Ингушской АССР Дзияудина Мальсагова: «27 февраля к селению Хайбах начали собирать людей… В основном это были больные, дети, старики и женщины. Их собирали в конюшне… Начальник краевого управления НКВД, комиссар безопасности 3-го ранга Гвишиани отдал приказ поджигать. Я пришел в ужас… Подскочил к Гвишиани и говорю: «Остановите людей, что вы делаете?!» Гвишиани спокойно ответил: «Эти люди нетранспортабельны, их надо уничтожить…» Я вскричал: «Я буду жаловаться Берии» (тогда мы и не подозревали, что это за человек!). И услышал в ответ: «Это приказ Берии».

(Берия находился тогда поблизости на Кавказе. — В. К.)… Меня и капитана Громова, который тоже выступил против организованного зверства, отправили под конвоем в селение Малхасты. Нас увозили, а этот ад еще продолжался».

К этому надо добавить, что та часть Чечни, в которой располагался аул Хайбах, была тогда же введена (вместе с другими землями Северного Кавказа) в состав Грузинской ССР (возвращена чеченцам в 1957 году).

Могут возразить, что зверства совершали не грузины, а главари НКВД СССР. Но ведь никак не может быть случайным тот факт, что в течение трех десятилетий — с 1917 года и до конца Великой Отечественной войны — среди этих главарей было поразительно, неправдоподобно мало русских, составлявших тогда около 60 процентов населения СССР (менее чем двухлетнее «царствование» Ежова предстает в данном случае как некое исключение). В так называемых «органах» заправляли поляки, латыши, евреи, грузины, но количество русских среди главных персон не только никак не соответствовало их доле в населении СССР, но и уступало количеству «представителей» названных сравнительно небольших народов.

Стоит отметить, что злодейское имя Гвишиани известно мало, но английский журналист, специалист по СССР Алан Уильямс в 1973 году особо выделил «генерала Гвишиани, одного из немногих оставшихся от «банды Берии», который был одним из самых гнусных его подручных… Этот Гвишиани — чудовище. Сейчас он в отставке, но его послужной список из самых страшных в русской истории — после Сталина и Берии… У него есть сын, которого зовут Джермен… Это придуманное имя. Оно составлено из двух слогов — Джер и Мен, взятых из фамилий Дзержинского и Менжинского, основателей ЧК… Подумать только — назвать родного сына в честь этой парочки!» От всякого рода репрессий русские пострадали не меньше, а значительно больше, чем другие народы СССР. Так, ныне уже опубликованы точные сведения о количестве заключенных в ГУЛАГе и их национальной принадлежности. И выяснилось, что, скажем, на 1 января 1939 года из каждых 10 000 русских людей в ГУЛАГе находились 88 человек (т. е. около одного процента всех русских), между тем как из каждых 10 000 грузин — 58 человек, из 10 000 евреев — 73 человека и т. д.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.