Требования Запада: от компенсаций к реставрации капитализма

На конференции неожиданно в центре внимания делегаций оказался вопрос о допустимых формах собственности в экономике. Казалось бы, этот вопрос вообще не был запланирован для обсуждения на конференции. В Каннской резолюции, принятой накануне Генуэзской конференции, содержалось шесть условий для начала переговоров об экономическом сотрудничестве в Европе. В первую очередь эти условия были адресованы Советской России. Первым условием было невмешательство во внутренние дела других наций. Вроде бы союзники продемонстрировали свою «толерантность» по отношению к социально-экономическому строю в Советской России, где основная часть экономики к 1922 году уже перешла в собственность государства.

Однако уже в Лондонском меморандуме экспертов, который, как мы уже отмечали выше, держался в секрете до открытия конференции, союзники опять подняли вопрос о собственности. Сначала о реституции, т. е. восстановлении имущественных прав иностранных владельцев национализированных фабрик, заводов и других активов. А затем и о необходимости восстановления в России частной собственности вообще. В меморандуме советской делегации от 20 апреля был дан развернутый ответ на притязания Запада: «Российская делегация должна, наконец, указать, что, вопреки провозглашенному § 1 Каннских резолюций праву каждой нации устанавливать желательную для нее систему собственности и хозяйства, меморандум экспертов неоднократно выдвигает вопрос о реституции национализированных предприятий их бывшим собственникам, т. е. о восстановлении в открытой или замаскированной форме права частной собственности на промышленные предприятия вопреки установленной в России системе государственной собственности. Советское Правительство, исходя из соображений наиболее успешного восстановления промышленности и достижения ее максимальной производительности, само стремится при сдаче в концессию рудников, фабрик и прочих предприятий оказывать предпочтение их бывшим собственникам как лицам, обладающим опытом и знанием страны. Но оно не может принять условия реституции этих предприятий на правах частной собственности, ни даже обязательной сдачи их в аренду прежним владельцам, так как это нарушает суверенитет Республики и ее свободу располагать имеющимися производительными силами соответственно потребностям и интересам русского народа. Излишне говорить о том, что возврат к частной собственности с восстановлением границ прежних владений явился бы в большинстве отраслей крупной промышленности, в особенности же в нефтяной, каменноугольной и электрической, сильным препятствием к подъему производительных сил России и возможно быстрому возрождению ее хозяйства»[115].

Союзники в ответ на призыв Советской России вернуться к первому принципу Каннских договоренностей в своем меморандуме от 2 мая (ст. VII) вновь «актуализировали» вопрос собственности в Советской России. В ответном меморандуме советской делегации от 11 мая подчеркивалось, что признание Западом суверенитета России в определении приемлемых форм собственности перечеркивалось предложением передавать все спорные вопросы по вопросам имущества и собственности в международный арбитраж:

«Переговоры еще более затруднились вследствие упорного стремления некоторых государств наложить на Россию посредством статьи VII обязательства, стоящие в противоречии с социальной системой России и с пунктом 1 Каннских резолюций…. Статья VII начинается красивым вступлением, признающим суверенные права России в деле организации в пределах ее территории и по ее усмотрению системы собственности, экономического строя и правительственной власти. Но самый текст этой статьи находится в вопиющем противоречии с его вступительной частью. Суверенитет Российского государства ставится в зависимость от игры случая. Он может быть уничтожен постановлениями смешанного арбитражного суда, который составляется из четырех иностранцев и одного русского и призван в конечном итоге решать, должны ли быть удовлетворены интересы иностранцев и имеют ли они право на возвращение имущества или возмещение. К этому Российская делегация должна присовокупить, что при расследовании подобных спорных вопросов отдельные разногласия могут роковым образом повести к противопоставлению двух форм собственности, столкновение которых в настоящий момент впервые в истории приобретет реальный и практический характер. При таких условиях не может быть и речи о беспристрастном суперарбитре. Между тем по смыслу статьи VII роль суперарбитра будет неизбежно принадлежать противной заинтересованной стороне, что неизбежно повлекло бы к вмешательству иностранцев во внутренние дела России и практически было бы равносильно упразднению признаваемой в начале статьи VII неприкосновенности установленной в России системы собственности. Впрочем, Российская делегация отрицает всякое практическое значение за статьей VII. Включение ее в меморандум от 2 мая можно понять лишь как стремление удовлетворить известные классовые и партийные чувства, а не как результат соответствующего знакомства с положением дел в России. Не говоря о постоянных конфликтах, источником которых будет эта статья, между заявляющими претензии и Российским Правительством, а также между последним и иностранными державами, она далека и от того, чтобы создать между советским режимом и капиталистическим режимом взаимную терпимость, являющуюся основным условием плодотворного сотрудничества, и способна только отравить их взаимоотношения. Иностранцы, которые отправились бы в Россию для работы под защитой российских законов и сделали бы это не на основании полюбовного соглашения с Российским Правительством, а на основании постановления смешанного арбитражного суда, почувствовали бы вскоре по отношению к себе всеобщую вражду»[116].

Уже не приходится говорить о том, что вопрос о формах собственности в России был поднят союзниками для реализации далеко идущей политической цели – реставрации в стране капитализма и возвращения ее в лоно западной зависимости.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.