Фельдмаршал Г. А. Потемкин

В Турецкую кампанию 1789 года князь Григорий Александрович Потемкин обложил какое-то неприятельское укрепление и послал сказать начальствующему в нем паше, чтоб сдался без кровопролития. Между тем в ожидании удовлетворительного ответа был приготовлен великолепный обед, к которому были приглашены генералитет и все почетные особы, принадлежавшие к свите князя. По расчету Потемкина, посланный парламентер должен был явиться к самому обеду, однако ж он не являлся. Князь сел за стол в дурном расположении духа, ничего не ел, грыз по своему обыкновению ногти и беспрестанно спрашивал: не едет ли посланный? Обед приходил к окончанию, и нетерпение Потемкина возрастало. Наконец вбегает адъютант с известием, что парламентер едет.

– Скорей, скорей сюда его! – восклицает князь.

Через несколько минут входит запыхавшийся офицер и подает письмо. Разумеется, в ту же минуту письмо распечатано, развернуто… но вот беда: оно написано по-турецки! – Новый взрыв нетерпения.

– Скорее переводчика! – закричал Потемкин.

Переводчик является.

– На, читай и говори скорее, сдается укрепление или нет?

Переводчик берет бумагу, читает, оборачивает письмо, вертит им перед глазами туда и сюда и не говорит ничего.

– Да говори же скорее, сдается укрепление или нет? – спрашивает князь в порыве величайшего нетерпения.

– А как вашей светлости доложить, – хладнокровно отвечает переводчик, – я в толк не возьму. Вот изволите видеть, в турецком языке есть слова, которые имеют двоякое значение: утвердительное и отрицательное, смотря по тому, поставлена над ними точка или нет, так и в этом письме находится именно такое слово. Если над ним поставлена точка пером, то укрепление не сдается, но если точку насидела муха, то на сдачу укрепления паша согласен.

– Ну, разумеется, что насидела муха! – воскликнул Потемкин и тут же, соскоблив точку столовым ножом, приказал подавать шампанское и провозгласил тост за здоровье императрицы.

Укрепление действительно сдалось, но только через двое суток, когда паше были обещаны какие-то подарки, а между тем донесение государыне о сдаче этого укрепления было послано в тот же самый день, как Потемкин соскоблил точку, будто бы насиженную мухой.

(«Исторические рассказы…»)

Однажды Потемкин, недовольный запорожцами, сказал одному из них: «Знаете ли вы, хохлачи, что у меня в Николаеве строится такая колокольня, что как станут на ней звонить, так в Сечи будет слышно?» – «То не диво, – отвечал запорожец, – у нас в Запорозцине е такие кобзары, що як заграють, то аже у Петербурси затанцують».

* * *

N. N., вышедший из певчих в действительные статские советники, был недоволен обхождением князя Потемкина. «Хиба вин не тямит того, – говорил он на своем наречии, – що я такий еднорал, як вин сам». Это пересказали Потемкину, который сказал ему при первой встрече: «Что ты врешь? какой ты генерал? ты генерал-бас».

* * *

Когда Потемкин вошел в силу, он вспомнил об одном из своих деревенских приятелей и написал ему следующие стишки:

Любезный друг,

Коль тебе досуг,

Приезжай ко мне;

Коли не так.

. . . . . . . . .

Лежи в …

Любезный друг поспешил приехать на ласковое приглашение.

* * *

Потемкину доложили однажды, что некто граф Морелли, житель Флоренции, превосходно играет на скрипке. Потемкину захотелось его послушать; он приказал его выписать. Один из адъютантов отправился курьером в Италию, явился к графу М., объявив ему приказ светлейшего, и предложил тот же час садиться в тележку и скакать в Россию. Благородный виртуоз взбесился и послал к черту и Потемкина, и курьера с его тележкою.

Делать было нечего. Но как явиться к князю, не исполнив его приказания! Догадливый адъютант отыскал какого-то скрипача, бедняка не без таланта, и легко уговорил его назваться графом М. и ехать в Россию. Его привезли и представили Потемкину, который остался доволен его игрою. Он принят был, потом, в службу под именем графа М. и дослужился до полковничьего чина.

* * *

Князь Потемкин во время очаковского похода влюблен был в графиню ***. Добившись свидания и находясь с нею наедине в своей ставке, он вдруг дернул за звонок, и пушки кругом всего лагеря загремели. Муж графини ***, человек острый и безнравственный, узнав о причине пальбы, сказал, пожимая плечами: «Экое кири куку!»

* * *

Один из адъютантов Потемкина, живший в Москве и считавшийся в отпуске, получает приказ явиться: родственники засуетились, не знают, чему приписать требование светлейшего. Одни боятся внезапной немилости, другие видят в этом неожиданное счастье. Молодого человека снаряжают наскоро в путь. Он отправляется из Москвы, скачет день и ночь и приезжает в лагерь светлейшего князя. О нем тотчас докладывают. Потемкин приказывает ему явиться. Адъютант с трепетом входит в его палатку и находит Потемкина в постели, со святцами в руках. Вот их разговор:

Потемкин. Ты, братец, мой адъютант такой-то?

Адъютант. Точно так, ваша светлость.

Потемкин. Правда ли, что ты святцы знаешь наизусть?

Адъютант. Точно так.

Потемкин (смотря в святцы). Какого же святого празднуют 18 мая?

Адъютант. Мученика Федота, ваша светлость.

Потемкин. Так. А 29 сентября?

Адъютант. Преподобного Кириака.

Потемкин. Точно. А 5 февраля?

Адъютант. Мученицы Агафьи.

Потемкин (закрывая святцы). Ну, поезжай же себе домой.

* * *

Суворов соблюдал посты. Потемкин однажды сказал ему смеясь: «Видно, граф, хотите вы въехать в рай верхом на осетре». Эта шутка, разумеется, принята была с восторгом придворными светлейшего. Несколько дней после один из самых низких угодников Потемкина, прозванный им Сенькой-бандуристом, вздумал повторить самому Суворову: «Правда ли, ваше сиятельство, что вы хотите въехать в рай на осетре?» Суворов обратился к забавнику и сказал ему холодно: «Знайте, что Суворов иногда делает вопросы, а никогда не отвечает».

* * *

Молодой Ш. как-то напроказил. Князь Б. собирался пожаловаться на него самой государыне. Родня перепугалась. Кинулись к князю Потемкину, прося его заступиться за молодого человека. Потемкин велел Ш. быть на другой день у него и прибавил: «Да сказать ему, чтоб он со мною был посмелее». Ш. явился в назначенное время. Потемкин вышел из кабинета в обыкновенном своем наряде, не сказал никому ни слова и сел играть в карты. В это время приезжает князь Б. Потемкин принимает его как нельзя хуже и продолжает играть. Вдруг он подзывает к себе Ш.

– Скажи, брат, – говорит Потемкин, показывая ему свои карты, – как мне тут сыграть?

– Да мне какое дело, ваша светлость, – отвечает ему Ш., – играйте, как умеете.

– Ах, мой батюшка, – возразил Потемкин, – и слова тебе нельзя сказать; уж и рассердился.

Услышав такой разговор, князь Б. раздумал жаловаться.

* * *

На Потемкина часто находила хандра. Он по целым суткам сидел один, никого к себе не пуская, в совершенном бездействии. Однажды, когда был он в таком состоянии, накопилось множество бумаг, требовавших немедленного разрешения; но никто не смел к нему войти с докладом. Молодой чиновник по имени Петушков, подслушав толки, вызвался представить нужные бумаги князю для подписи. Ему поручили их с охотою и с нетерпением ожидали, что из этого будет. Петушков с бумагами вошел прямо в кабинет. Потемкин сидел в халате, босой, нечесаный, грызя ногти в задумчивости. Петушков смело объяснил ему, в чем дело, и положил перед ним бумаги. Потемкин молча взял перо и подписал их одну за другою. Петушков поклонился и вышел в переднюю с торжествующим лицом: «Подписал!..» Все к нему кинулись, глядят: все бумаги в самом деле подписаны. Петушкова поздравляют: «Молодец! нечего сказать». Но кто-то всматривается в подпись – и что же? На всех бумагах вместо: князь Потемкин – подписано: Петушков, Петушков, Петушков…

(А. Пушкин)

* * *

Когда Потемкин сделался после Орлова любимцем императрицы Екатерины, сельский дьячок, у которого он учился в детстве читать и писать, наслышавшись в своей деревенской глуши, что бывший ученик его попал в знатные люди, решился отправиться в столицу и искать его покровительства и помощи.

Приехав в Петербург, старик явился во дворец, где жил Потемкин, назвал себя и был тотчас же введен в кабинет князя.

Дьячок хотел было броситься в ноги светлейшему, но Потемкин удержал его, посадил в кресло и ласково спросил:

– Зачем ты прибыл сюда, старина?

– Да вот, ваша светлость, – отвечал дьячок, – пятьдесят лет Господу Богу служил, а теперь выгнали за неспособностью: говорят, дряхл, глух и глуп стал. Приходится на старости лет побираться мирским подаяньем, а я бы еще послужил матушке-царице – не поможешь ли мне чем-нибудь?

– Ладно, – сказал Потемкин, – я похлопочу. Только в какую же должность тебя определить? Разве в соборные дьячки?

– Э, нет, ваша светлость, – возразил дьячок, – ты теперь на мой голос не надейся; нынче я петь-то уж того – ау! да и видеть, надо признаться, стал плохо; печатное слово едва разбирать могу. А все же не хотелось бы даром хлеб есть.

– Так куда же тебя приткнуть?

– А уж не знаю. Сам придумай.

– Трудную, брат, ты мне задал задачу, – сказал, улыбаясь, Потемкин. – Приходи ко мне завтра, а я между тем подумаю.

На другой день утром, проснувшись, светлейший вспомнил о своем старом учителе и, узнав, что он давно дожидается, велел его позвать.

– Ну, старина, – сказал ему Потемкин, – нашел для тебя отличную должность.

– Вот спасибо, ваша светлость; дай тебе Бог здоровья.

– Знаешь Исакиевскую площадь?

– Как не знать; и вчера и сегодня через нее к тебе тащился.

– Видел Фальконетов монумент императора Петра Великого?

– Еще бы!

– Ну, так сходи же теперь, посмотри, благополучно ли он стоит на месте, и тотчас мне донеси.

Дьячок в точности исполнил приказание.

– Ну что? – спросил Потемкин, когда он возвратился.

– Стоит, ваша светлость.

– Крепко?

– Куда как крепко, ваша светлость.

– Ну и хорошо. А ты за этим каждое утро наблюдай, да аккуратно мне доноси. Жалованье же тебе будет производиться из моих доходов. Теперь можешь идти домой.

Дьячок до самой смерти исполнял эту обязанность и умер, благословляя Потемкина.

(«Исторические рассказы…»)

– Потемкин очень меня (Н. К. Загряжскую) любил; не знаю, чего бы он для меня не сделал. У Машеньки была клавесинная учительница. Раз она мне говорит:

– Мадам, не могу оставаться в Петербурге.

– А почему?

– Зимой я могу давать уроки, а летом все на даче, и я не в состоянии оплачивать карету либо оставаться без дела.

– Вы не уедете, все это надо устроить так или иначе.

Приезжает ко мне Потемкин. Я говорю ему:

– Как ты хочешь, Потемкин, а мамзель мою пристрой куда-нибудь.

– Ах, моя голубушка, сердечно рад, да что для нее сделать, право, не знаю.

Что же? через несколько дней приписали мою мамзель к какому-то полку и дали ей жалования. Нынче этого сделать уже нельзя.

(В записи А. С. Пушкина)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.