Один расписался на рейхстаге, другой сбил пять гитлеровских самолётов

На одном из куларских участков при мне к начальнику пришёл горняк: – Можно, я психану? – Было явно видно, что он уже начал «психовать» и без разрешения.

– Да ты что? План нам завалишь.

– Не. Потом целую неделю из забоя не выйду. Буду, как стёклышко… Ну, спасибо тебе, отец родной!

На прииске «Кулар», как и вообще на Крайнем Севере, да и, пожалуй, по всей стране, бок о бок работали бывшие зэки, алиментщики, алкоголики и люди с боевым прошлым. Причём иногда всё это было совместимо даже в одной судьбе. Но не у тех, о ком хочу рассказать, чтобы показать широту человеческого диапазона в здешних краях.

Уж и не помню, кто меня навёл на слесаря Куларской автобазы Григория Тихоновича Бурмистрова. А может, впервые узнал о нём из книги поэта Евгения Долматовского «Автографы победы», где упоминается этот ветеран войны? И почему бы не написать к Дню Советской Армии об этом герое войны? А то всё про добычу золота да выполнение плана. Вот он, Бурмистров, это и обеспечивает, потому что от его мастерства и сметливости зависит быстрое и качественное восстановление техники, которую ждут на прииске.

Бурмистров прошёл почти всю войну, добрался до гитлеровского логова и оставил автограф на рейхстаге. Это, конечно, большое везение, что остался жив в этом пекле. Но это и геройство! Даже если на груди демобилизованного лейтенанта была не звёздочка Героя, а «всего лишь» орден Красной Звезды и медаль «За отвагу»…

Григорий только год проработал после школы сельским трактористом, как нацисты напали на нашу страну. И сразу он получил «боевое задание» – перегнать свой трактор подальше от стремительно приближавшегося фронта. Потом четыреста километров возвращался в родное калужское село своим ходом. А на следующий день к ним уже нагрянули немцы. Человек тридцать односельчан решили пробиваться через линию фронта. Когда вышли к своим, Григория приняли в запасный полк. Выучился на пулемётчика. И уже 23 февраля (в праздник!) его ранило.

После второго, тяжёлого ранения и лечения в госпитале его направили в Касимовское общевойсковое училище. Но долго учиться не довелось, курсантов срочно отправили на Курскую дугу. Потом – Брянск, Белоруссия. Под Оршей его ранило и опять под праздник – на Новый год. Тогда чуть не погиб. Их полк направляли в тыл врага, а когда прорывались обратно, его контузило, и он не дополз до наших всего несколько десятков метров. Но они его заметили, спасли. А домой пришла похоронка…

Через четыре месяца он уже в Литве, в составе истребительной противотанковой бригады. На его личном счету несколько подбитых немецких танков. Форсировал Одер. Второго мая – в Берлине. Но их часть с боями пошла дальше, к Эльбе, где он и встретил День Победы. Тем не менее, в столице побеждённой страны он успел не только написать на рейхстаге «Москва – Берлин. Бурмистров», но и побывать в логове фюрера! На полу рейхсканцелярии он увидел бронзовую голову Гитлера. Кто переступал, а кто пинал её…

После войны Григорий четыре года работал на авиационном заводе, потом почему-то его призвали в армию… В Кулар он приехал тогда, когда только зарождался прииск, жил в палатке. Построил бало?к, и к нему из Симферополя перебралась вся семья. Когда мы встречались, они жили уже в новом доме посёлка Северный на берегу Яны, куда планировали перевести центр прииска…

Ещё один здешний горняк-герой – взрывник шахты «Энтузиасты» Владимир Иванович Миронов. На фронт он попал даже раньше Бурмистрова. И тоже прошёл всю войну. А на День Победы оказался в Праге.

Родом он с Дона, где теперь Цимлянское водохранилище. Окончил Горьковский институт водного транспорта. Отправили в Астрахань, там занимался в аэроклубе. Потом – Сталинградская лётная школа. Попал на фронт первого июля 1941 года. Через четыре дня вступил в первый бой:

– Три фанерных истребителя и два бомбардировщика – это гробы-тихоходы. Вдруг – четыре «мессера». Один из нас остался на прикрытии, а мы двое ринулись навстречу, отгонять. Как-то само собой получилось, что на каждого ястребка пришлось по два «мессера». Закрутилась карусель. У наших скорость небольшая, но зато маневренные. Немецкие пули прошили кабину. Едва не задели меня. Сам нажал на гашетку, и – немец к земле. Второй удрал. На аэродроме – качать. Техник: «Ты чего, Володя, так разговариваешь – через зубы?» Еле разжал я зубы. Аж челюсть свело. Весь бой вспоминается сквозь туман… Каждый день по пять-шесть вылетов. Первые пять дней вообще не спали. Летали как во сне.

Всего он сбил три «мессера» и два «юнкерса». Последний, пятый вражеский самолёт, сбил так. Патрулировал. Сошлись один на один. Зашёл ему в хвост. Тот стрельнул, попал по кабине. Тогда Владимир пошёл на хитрость. Сделал вираж. Вынырнул над «юнкерсом» вниз головой. Немецкий стрелок, видимо, ожидал, когда подставит своё брюхо, но Миронов из этого же положения расстрелял его. С чёрным шлейфом самолёт ушёл вниз. Дали орден – за находчивость, за умелое ведение боя.

Последний воздушный бой. Патрулировал над доками. Налетела немецкая армада – больше сотни. А наших только три ястребка. Они попытались прижаться к земле. Но пули зажгли его самолёт, пробили ногу. Машина горела, и можно было посадить самолёт. Но сесть – рассекретить замаскированный аэродром. Полетел в другую сторону. От потери крови потерял сознание. То ли в бессознательном состоянии это сделал, то ли удача такая – самолёт сел на брюхо. Жители спасли лётчика.

Но удар, видимо, был настолько силён, что Владимир надолго вышел из строя: нормально говорить не мог до 1950 года.

После госпиталя жил в Астрахани. Месяцев шесть-семь. А рядом – Сталинградская битва. Взяли в отдельный миномётный полк резерва главного командования. Всегда был на передовой – радистом-корректировщиком. Освобождал Донбасс. Воевал под Матвеевым курганом, на Миусе. На кургане Саурмогила его опять ранило. На Первом Белорусском фронте под Жлобином двенадцать часов лежал в воронке. Наших солдат поливал огнём шестиствольный «Ванюша». Немцы тогда кичились этой новинкой и распространяли издевательские листовки: «Женим вашу “Катюшу” на нашем “Ванюше”». Красноармейцы отвечали: «Чхала она на вашего “Ванюшу”».

В городе Лебедин Сумской области, где лежал в госпитале, познакомился с будущей женой – «цивильной», то есть не военной.

На поезде приехал в Румынию. Понтонная переправа возле Рымника. Потом переправы через другие реки. Возле озера Балатон наших сильно потрепали: у немцев там появилось много новейших самоходных артиллерийских установок «Фердинанд». А потом – Прага, Победа!

– Какой бой самый тяжёлый? – не удержался я от банального вопроса.

– Лёгких не было. А запомнились те, где было больше потерь: под Жлобином и возле Балатона…

И ещё отмечу чрезвычайно важное: оба героя на мой лобовой вопрос ответили, что они никогда на фронте не слышали, чтобы кто-то из красноармейцев бежал вперёд с криком «За Сталина!». Может, у них такая военная специализация была? Да нет же, не в этом дело. И от всех других участников той войны, с кем за мои долгие годы удалось побеседовать, я слышал тот же ответ: «Никогда!». Скорее, матерились или молились, чтобы подбодрить себя, подставляя своё тело под огневую мощь противника…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.