Глава 5 Невычислительная машина

Глава 5

Невычислительная машина

Человек, который пообещал меня расстрелять, сидел рядом со мной и смотрел в камеру. Не в тюремную, а совсем даже в телевизионную. Потому что он был моим гостем. А я — ведущим программы Был в моей биографии непродолжительный эпизод, когда я на одном из кабельных каналов вел программу о науке. Одним из ее гостей оказался великий социалистический писатель Максим Калашников. Тот самый, который пообещал вашего покорного слугу поставить к стенке, после того как они, социалисты, придут к власти. Я писал об этом в книге «Кризисы в истории цивилизации».

Калашников считается футурологом, поскольку пишет книги о светлом коммунистическом будущем, ярком социалистическом прошлом и темном капиталистическом настоящем. Мы с ним расходимся практически по всем позициям. Кроме понимания того факта, что над миром сгущаются сумерки нового Средневековья. Которое может помешать осуществлению двух главных мечтаний человечества — мечты о бессмертии и мечты о покорении космоса. Последнее, впрочем, тоже нужно для бессмертия, точнее, для выживания человечества в целом, поскольку Солнце не вечно. А вот что касается индивидуального бессмертия, тут путей много — начиная от бесконечного продления жизни биологического тела до переноса сознания на другие носители.

Продлением жизни в теле занимается геронтология. И ей, бедняжке, и устройству тела мы посвятили почти всю первую часть книги. И поняли: до телесного бессмертия нам еще крайне далеко. Причин разрушения нашего носителя, которое мы называем старением, множество, и они системны. Будут ли побеждены — неизвестно. Даже если мы кардинально разберемся с тем, что нас убивает сейчас (инфаркты, рак и проч.), если разберемся со старением на организменном уровне, что прикажете делать со старением на уровне клеточном, то есть с пределом Хейфлика — максимально возможным количеством клеточных делений, вшитым в конструкцию самой клетки? Как-то влезать в каждую из триллионов наших клеток и искусственно наращивать там теломеры? (Напомню: теломеры — это «холостые» концы, которыми молекулы ДНК крепятся к клеточной оболочке и не копируются при делении, поскольку «паровозик», занимающийся делением, не копирует ДНК полностью, так как упирается «лбом» в тупик.)

Пока все, что может нам посоветовать наука для удлинения срока жизни нашего носителя, — правильная его эксплуатация: не перегружать жратвой, стрессами и сверхусилиями профессионального спорта. При этом нужно давать носителю достаточно движения для решения его внутренних транспортных проблем. Это может здорово продлить жизнь — в том числе за счет «экономии теломер». Интересные исследования на этот счет были проведены в Королевском колледже Лондона. Там обследовали 1200 пар генетических копий, то есть человеческих близнецов, на предмет омолаживающего эффекта физической активности. Выяснилось, что те особи, которые занимаются физкультурой и вообще ведут активный образ жизни, выглядят примерно на десяток лет моложе своих копий. Собственно говоря, и без того было известно, что физическая активность не только замедляет старение, но и в несколько раз снижает риск сердечно-сосудистых заболеваний, рака, диабета и прочих нехороших болезней. Но на сей раз ученых интересовало, как ведут себя теломеры, то есть «предельные ограничители жизни». Оказалось, у малоподвижных близнецов теломеры короче, чем у подвижных. Парадоксальный вывод. Ведь по первому впечатлению все должно быть совсем не так! Если ты много двигаешься, «тратишься», то организм должен ускорить метаболизм, клеточное деление и скорее выработать ресурс. Не тут-то было!

У людей активных транспортная система организма работает прекрасно, клетки получают достаточно питательных веществ и кислорода, канализация отходов происходит без перебоев, поэтому клетки со своими функциями (работой на организм) справляются прекрасно и потому реже делятся. Кроме того, их меньше губят антиоксиданты, и они меньше подвержены воспалительным процессам. Наконец, двигательная активность снижает уровень стрессов; это легко объяснимо, ведь что вызывает стресс в природе? Опасность! Нужно бежать! Или драться! Организм выкидывает в кровь вещества для бега или драки… А что такое стресс в цивилизованном обществе? Наорал начальник. Человек вышел с «ковра», сел за свой рабочий стол и получил инфаркт. «Сгорел на работе», — скажут на поминках. А что конкретно человека сожгло изнутри? Гормоны стресса. А вот если бы после каждого стресса человек бил грушу или пробегал километров десять, все было бы прекрасно — гормоны стресса потратились бы по назначению, а не ушли на разрушение организма в холостых перегазовках. Интуитивно организм это понимает; именно поэтому натуры впечатлительные после получения стрессовой информации начинают бить посуду и крушить мебель.

Короче говоря, вывод, к которому пришел британский журнал «Archives of Internal Medicine», заключаются в следующем: «…Результаты подтвердили, что люди, которые регулярно занимаются спортом, биологически моложе своих малоподвижных ровесников». Не просто моложе выглядят, а моложе на самом глубинном уровне — менее «растрачены».

Наконец, еще одним средством продления жизни и омоложения является транс в сочетании с разными хитрыми Движениями. Далее мы столкнемся с совершенно необыкновенными случаями омоложения, в которые как-то даже не верится. Но в теории — почему бы и нет? О целительной силе транса мы уже знаем. Как знаем и то, что человек умирает не из-за исчерпания предела Хейфлика. То есть его жизненные запасы, связанные с пределом делимости клеток, на самом деле огромны. Он их не выбирает полностью — инфаркт или инсульт скашивают человека раньше. Как говорит в таких случаях добрый доктор Блюм, глядя на свежий труп: «Прекрасный человек! Если разобрать на запчасти, все еще отлично может работать — печень, почки, роговица… Только сосудик в голове лопнул, а так все нормально, лежит, как живой». Так вот, залезая по локоть в человеческую голову с помощью транса, можно так настроить регулирование, чтобы до самой смерти от исчерпания предела клеточной делимости гражданин был весел и бодр. Почему нет?

Но потом смерть все равно придет.

Она всегда приходит. Понимание этого неумолимого факта и привело к идее переписывания сознания на более долговечные носители. Вот тут люди и уперлись в чисто философский вопрос: а что такое сознание? Это информация? Нет. Информация сама себя не осознает и осознавать не может. Информация — это сведения, закодированные с помощью определенным образом расположенной в пространстве материи. Как договоримся кодировать сведения, так и будем. Сломали определенным образом сучок на дереве, чтобы запомнить дорогу в лесу, — значит, это сигнал. А для тех, кто с нашей договоренностью не знаком, это просто сломанный сучок… Договорились заранее, что значок «А» обозначает звук «а-а» — значит, так и будет. Иными словами, чтобы информация стала информацией; нужна предварительная договоренность кого-то с кем-то, кто может эту информацию раскодировать, то есть осознать. То есть сознание тут первично. Всегда должен быть кто-то, кто информацию считывает. Иначе никакая она не информация, а бессмысленная куча.

Кто или что считывает информацию с ДНК? Паровозик полимеразы. Можно ли сказать, что полимераза эту информацию осознает? Прежде чем ответить на этот вопрос, нужно условиться, что такое осознание. А это непросто! «Считывать информацию» и «осознавать информацию» — это одно и то же? Мы интуитивно понимаем, что такое осознание и сознание внутри нас. И предполагаем, что сознание есть у особей нашего вида. Большинству людей ясно также, что есть оно и у высших млекопитающих, но «послабже». у собак, обезьян, дельфинов, кошек есть психика, мышление, личность, интеллект. А если пойти вниз по эволюционной лестнице? Интересно, где сознание кончится? И почему оно вдруг должно кончиться? Есть ли сознание у лягушки? Лягушка ведь реагирует на раздражители, видит мир глазами, к чему-то стремится, куда-то ползет… У нее в мозгу есть некое отражение мира. Но это и есть сознание!

Погодите! — скажет мне ушлый читатель. — Реагирование и отражение — вовсе не свойства живого, они равно присущи и неживому! Это с одной стороны. С другой, у лягушки, да и у нас тоже в голове сложные программы. Возможно, именно программы являются отличительным признаком…

Это верно. Но программы присущи и неживому. Я сейчас даже не говорю о компьютерах. В свое время Герон Александрийский придумал автомат по продаже святой воды. У меня в юности была детская энциклопедия, в которой приводилась принципиальная схема такого автомата: на рисунке бородатый грек кидал в щель монетку, она своим весом воздействовала на наклонную площадку, которая через коромысло на короткий срок приоткрывала пробку в сосуде с водой. И вода текла. Это была самая настоящая, хотя и простенькая, овеществленная в грубой материи программа, сделанная, как и все программы, по принципу «если — то». Значит ли это, что данное примитивное устройство что-то осознавало? Или, может быть, у него «сознания» было ровно настолько, чтобы отреагировать (налить стакан воды) на раздражитель (монетку)? Получается, что сознание, как одна из разновидностей отражения, просто разлито в природе?

Если так, можно ли его перенести на иной носитель? В компьютер, например? В мозгу программы — и в компьютере программы. Что тут может послужить препятствием, кроме нашего пока еще неточного знания об особенностях функционирования мозга? Я имею в виду некие принципиальные препятствия, — существуют ли они?

Представим себе, что, изучив мозг получше, дождавшись появления супер-пупер-компьютеров с гигантскими вычислительными способностями, мы построили компьютерную модель мозга. Возникают два вопроса. Первый: можно ли слить туда сознание с человеческого мозга? Второй: будет ли эта компьютерная модель мозга себя осознавать?

Начнем с первого. Как вы собираетесь «сливать» живой мозг в железный? Тут разница не только в принципиально иной элементной базе, не только в том, что в живом мозгу не одни лишь электрические сигналы гуляют, но и чисто химические, закодированные веществом, чего в компьютере нету и быть не может. Разница и в принципах работы.

Как работает вычислительная машина? По алгоритму. Люди моего поколения еще помнят так называемые перфокарты — картонки с дырочками в определенных местах. Это был двоичный код: есть дырка — «да», нет дырки — «нет». С помощью таких картонок с набором дырок машине задавалась программа. Если дырка есть, машина производит действие, если ее нет — не производит действия. И продолжает этим заниматься до поступления команды «стоп». На выходе получается результат вычисления. Ну и чем это принципиально отличается от автомата Герона Александрийского? Есть монетка — льет воду, нет монетки — не льет воду. На выходе — вода в кружке. По тому же принципу работают и современные компьютеры, разница только в том, что программы им задаются не на картонках. Поступил сигнал — делай такое действие, не поступил — делай другое. Поступила команда «стоп» — останавливайся. И при чем тут сознание в человеческом понимании? Разве сознание сводится к выполнению заданных алгоритмов до поступления команды «стоп»?

Уже не раз упомянутый мною доктор Блюм, когда мы с ним беседовали о проблеме старения и бессмертия, предложил гениальную и разом как-то все проясняющую идею:

— У вас органы износились? Не беда! Генная инженерия вырастит трансгенных свиней с неотторгаемыми органами! Заменим! Вопрос не в этом. Вопрос в том, что мозг тоже состоит из клеток, которые умирают. С этим что делать? Я предлагаю заменить мозг на свиной! Или сбросить всю информацию с увядающего человеческого мозга на свеженький мозг свиньи, пока не научились в биореакторах новые человеческие тела выращивать.

Я в первое мгновение даже не сообразил, насколько ясна эта картинка, и машинально ответил:

— 286-й компьютер не потянет программы, которые идут на «пентиуме». Свиной мозг «маленький» для этого.

— Возьмите мозг кашалота, — серьезно глядя мне в глаза, сказал Блюм.

Я понял и засмеялся:

— Точно! Туда сразу десять человек сбросить можно, он же огромный. Депонируем!.. Вместо криокамер — в кашалотов!

Ну действительно, представьте, что у нас не просто есть компьютерная модель мозга, а настоящий живой мозг — свиной или человечий, без разницы. Нет нужды ломать голову о разности элементной базы — вот он, настоящий мозг для перезагрузки сознания! Ну, и как вы туда будете сознание сливать? Навтыкав в оба мозга электродов и соединив их проводочками? Но сознание это не электричество, оно не перетечет. А если бы и могло перетечь, то откуда вы знаете, что потечет туда, куда надо. А вдруг наоборот? А вдруг они смешаются?..

Теперь перейдем ко второму вопросу: если мы в компьютере смоделировали мозг, будет ли у него сознание? Если вы полагаете, что будет, задам наводящий вопрос. Сейчас в мире существуют суперкомпьютеры с огромной вычислительной мощностью, которые просчитывают погоду. Иными словами, в них загружена математическая модель погоды.

А теперь внимание, вопрос: есть ли внутри компьютера погода? Нет внутри компьютера никакой погоды! Вот в чем весь трагизм ситуации! Модель явления и явление — это совершенно разные вещи.

Еще шаг. Стол реальный и стол у меня в мозгу — разные вещи, как вы понимаете. При этом стол в моем мозгу можно назвать «моделью» или «отражением» реального стола. Таким образом, мой функционирующий мозг постоянно «производит» модель окружающего мира. Так почему же вы хотите в суперкомпьютере моделировать мозг, а не мир?..

Далее. Отражение мира, которое находится в моем мозгу, — это «мотивированная модель». Ее природа такова, что вся она заточена на пространственное ориентирование, движение и достижение животных целей для ублажения тела. Если нет тела, нет ориентирования, нет движения — что остается от системы, ориентированной на эти цели? Что останется от танка, если его лишить военного предназначения — снять башню с пушкой, гусеницы, двигатель и броню? Что остается от отражаемого мира в отсутствие потребностей? Особенности нашей психики задаются ее биологическим носителем так же жестко, как прыжковая техника передвижения — двигательным аппаратом тушканчика. Как работа компьютера — его внутренним устройством. Как горение Солнца — его массой и составом.

Что вы собираетесь переносить в компьютер? Свою животность?

Я уж не говорю о том, что вопрос моделирования работы мозга может вообще оказаться нерешаемой задачей — в силу ее невычислимости. Об этом в свое время много размышлял английский физик Роджер Пенроуз.

Мы привыкли к тому, что все, что есть вокруг нас, можно худо-бедно, с той или иной степенью точности рассчитать.

То есть смоделировать с помощью особой, совершенно искусственной, чисто умозрительной, высосанной из пальца системы, которая называется математикой. Подпрыгивания мяча, траекторию падающего тела, поведение нагреваемого газа, взлет ракеты, фазы Луны, поведение электромагнитных полей, сопротивление материалов при строительстве дома… и многое, многое другое почему-то можно промоделировать с помощью выдуманных нами цифр, формул и соотношений. А, собственно говоря, почему мир математичен? На этот вопрос еще никто не ответил. Математикой просто пользуются — и все. А если какие-то явления мира известной математикой не описываются, математики придумывают новые математические теории. Которые неожиданно выстреливают и позволяют делать предсказания. Даже в тех случаях, когда придумка заведомо абсурдна.

Скажем, каждый, кто учился в школе, знает, что «на ноль делить нельзя», что «минус на минус дает плюс» и так далее. Соответственно, если минус один умножить на минус один получится плюс один. А корень из единицы будет единицей. И нельзя извлечь корень из минус единицы: его просто не бывает! Это математический абсурд. Однако математики, ковыряясь в дебрях высоких абстракций, однажды допустили невероятное: примем, что корень из минус единицы существует. И приняли. И обозначили его латинским «і». И название дали соответствующее — «мнимое число». Мнимое, то есть иллюзорное.

Это было таким же нетривиальным допущением, как принятое Лобачевским абсурдное допущение о том, что через точку, лежащую не на прямой, можно провести две параллельные этой прямой линии, а не одну. Из этого допущения вытекла целая новая геометрия, которая получила название геометрии Лобачевского и практическое применение в физике. А из допущения о том, что корень из минус единицы все-таки существует, раздулся целый отдел математики, который потом также пригодился физикам. И где пригодился! Этот мифический корень из минус единицы был востребован самой магической частью физики — квантовой механикой, которая описывает фундаментальные свойства нашего мира и которая впервые поставила под вопрос само существование физической реальности.

Кстати, обратите внимание на мою фразу о допущении того, что корень из минус единицы все-таки существует. Слово «существует» я в ней не взял в кавычки, хотя, возможно, стоило это сделать, поскольку сам смысл этого слова по отношению к математической сущности весьма туманен. Что значит, «корень из минус единицы существует»? Где он существует? Это же не объект материального мира, а чистая кажимость. Условность! Что, кстати, подтверждается самим названием этого числа — мнимое.

Допустим, такое иллюзорное число существует, договорились между собой математики. В конце концов вся математика есть сплошная условность, развивающаяся по своим внутренним законам. Вот условились, что корень из минус единицы «существует», и он начал существовать — в пределах условности. Точно так же, как раньше в головах европейцев существовали люди с собачьими головами. Считалось, что они жили в далеких странах. А потом жить перестали. Договоренность об их существовании ушла.

Так вот, принятие условия о «существовании» мнимого числа «і» привело к тому, что физика в результате его применения усомнилась в существовании всей окружающей реальности. Такой вот парадокс…

Но зато с помощью этого мнимого числа прекрасно получались самые настоящие расчеты с отличными предсказаниями. Странный квантовый мир оказался вполне вычислимым, хотя и с помощью «нереальных» чисел. Тогда о какой же принципиальной невычислимости говорит Пенроуз применительно к мозговым процессам, если все в мире можно вычислить?

Действительно, практически все, с чем сталкивалось человечество до сих пор, прекрасно вычислялось с той или иной степенью точности или (как в квантовой механике) вероятности. Я здесь имею в виду прежде всего принципиальную вычислимость, а не технические сложности с вычислениями. Что же такое невычислимостъ! Пенроуз приводит в пример известную задачу замощения плоскости многоугольниками. Все видели примеры замощения дорог и площадей булыжниками или фигурной плиткой.

Задача формулируется так. Дано: набор многоугольных плиток разного размера и формы (они называются полиомино). Спрашивается: можно ли этими плитками замостить плоскость без зазоров и перекрытий?

Так вот, еще в 1966 году было показано, что эта задача вычислительными средствами не решается. Не существует такого математического алгоритма, который, получив на входе данные о размерах и форме плиток, выдавал бы на выходе ответ: «да» или «нет». Вот вам пример невычислимости.

Вопрос лишь в том, существуют ли подобные невычислимые задачи или, точнее, невычислимые процессы в мозгу. Пенроуз предполагает, что существуют. И считает, что для научного решения загадки сознания придется создавать другую физику и пересматривать самые фундаментальные основы бытия:

«Я твердо убежден, что в современной научной картине мира отсутствует один очень важный ингредиент. Он совершенно необходим, если мы хотим уместить центральные проблемы мыслительных процессов человека в рамки логически последовательного научного мировоззрения. Это направление связано с серьезными изменением самых основных из наших физических законов… Научное мышление, которое на глубинном уровне не желает иметь ничего общего с проблемой сознательного мышления, не может всерьез претендовать на абсолютную завершенность. Сознание является частью нашей Вселенной, а потому любая физическая теория, которая не отводит ему должного места, заведомо неспособна дать истинное описание мира… Возможно, продолжая поиски, мы получим приемлемую совокупность идей. Если это произойдет, то наше философское восприятие мира претерпит глубочайшую перемену».

В качестве примера того, что осознание не сводится к вычислению, Пенроуз приводит пример с «китайским компьютером». Допустим, человечеству удалось сделать в компьютере некую модель мозга, как оно сделало модель климата. Модель сознания, загруженного в суперкомпьютер, чрезвычайно сложна, состоит из множества программ, подобных тем, что ребенок в процессе воспитания прописывает себе в мозг. Компьютеру рассказали некую историю и теперь ведут с ним непринужденный диалог по обсуждению этой истории. Складывается такое ощущение, что хозяин компьютера, который прочел компьютеру эту историю, беседует с живым человеком — настолько адекватны ответы компьютера! Беда только в том, что говорят они по-китайски. А в комнате находится англичанин, который китайского не знает, но хочет уловить смысл беседы. Однако англичанин хитрый и соображает: компьютер — это просто вычислительная машина, которая не занимается ничем, кроме алгоритмических расчетов. И он требует распечатку всех тех вычислений, которые производит компьютер.

Ему приносят на тележке листы с цифрами. Эти цифры — то, что сделал компьютер, когда выслушал историю и начал ее обсуждать. Англичанин честно повторяет все эти вычисления. Поймет ли он после этого суть истории и диалога между китайцем и его «разумным» компьютером? Не поймет, разумеется. Значит, понимание не сводится к вычислению, делает вывод Пенроуз.

Кроме того, в качестве доказательства невычислимости сознания английский физик использует знаменитую теорему Гёделя, которой я посвятил немало добрых слов в книге «Апгрейд обезьяны». Напомню вкратце пролетарскую суть этой знаменитой теоремы. Она состоит в том, что никакая непротиворечивая формальная система не может в своих рамках определить все свои понятия и доказать все утверждения — кое-какие утверждения придется принимать как аксиомы, то есть брать на веру, а кое-какие базовые понятия оставлять без точного определения, а воспринимать интуитивно. А если все-таки есть горячее желание определить эти понятия и доказать «аксиомы», нужно выходить за рамки данной формальной системы в некую более общую метасистему.

Самый лучший пример — геометрия. В ней есть аксиомы, которые в рамках геометрии доказать нельзя, — скажем, утверждение о том, что параллельные линии не пересекаются. И есть неопределимые понятия — точка, прямая, плоскость. Но неопределимость основных понятий проблемой для геометрии не является, мы с вами и так интуитивно понимаем, что такое точка, — некий объект, не имеющий размеров. То есть вроде бы и несуществующий. Но поскольку вся геометрия «не существует», вернее, существует только в нашем воображении, то пусть в нем точно так же существует и «нулевой» объект — точка. Жалко, что ли? Аналогично с аксиомами. Да, мы не можем доказать, что параллельные прямые не пересекаются, но мы это и так интуитивно понимаем. Зато из неопределимых понятий и недоказуемых постулатов вырастает отличное здание доказательной геометрии, которое мы используем на практике. А если принять, что параллельные пересекаются, вырастет другое здание геометрии. Будет две геометрии. Примем третью систему аксиом, получим третью геометрию. Так, собственно, и возникли геометрии Римана и Лобачевского.

В общем, здание вычислимости вырастает из неких невычислимых, априори понимаемых вещей. В этом и кроется невычислимость сознания. Оно, как и компьютер, вполне может решать вычислительные задачи, пользуясь математической формалистикой. Но сознание шире! Оно еще «до вычислительной формалистики» принимает на веру, то есть интуитивно понимает какие-то вещи, которые в рамках голой формалистики ввести и определить нельзя.

Собственно говоря, Пенроуз мог бы и не разоряться. Ведь и без него понятно, что мышление не сводится к вычислению. Какое отношение вычисления имеют к моему восприятию цвета, запаха или представлению стола?

Погодите, скажут хитрые граждане. Но ведь мозг состоит из обычного, известного химикам и физикам вещества. Поведение физических объектов можно рассчитать. Так где же в мозгу находятся те природные процессы, которые принципиально невычислимы, если мы научились обсчитывать даже события микромира? Да и тут микромир ни при чем, поскольку мозг — это не микрочастица, а вполне большой, то есть классический объект. Где же там прячется невычислимость?

Пенроуз отвечает на этот вопрос так. Действительно, все природные процессы, с которыми мы сталкивались прежде, почему-то оказывались вычислимыми. Однако есть одна очень смутная и таинственная область физики, в которой как раз и могут происходить пока еще не открытые невычислимые физические процессы. Эта область — квантовая механика. Таково первое предположение. Второе предположение заключается в том, что мозг — квантовый компьютер, то есть машина, работающая на квантовых эффектах. Правда, мы пока никаких таких эффектов не наблюдаем — сплошная «крупная» биохимия. Где же они прячутся?

В поисках микромеханизмов, работающих в нейронах, Пенроуз лезет в глубь нейрона и находит там так называемые микротрубочки клеточного цитоскелета. Это полые цилиндрические трубочки диаметром примерно 25 нанометров. Они состоят из молекул полимеризованного белка — тубулина. А он отличается тем, что может существовать в двух видах (пространственных конфигурациях), которые отличаются друг от друга расположением одного-единственного электрона. Вот вам и квантовый мир с его чудесами и непредсказуемостью. Причем, что интересно, конфигурация соседних молекул зависит друг от друга, то есть перескока одного электрона хватает для того, чтобы запустить волну.

Пенроуз предполагает, что цитоскелет нейронов образует когерентные квантовые системы, в которых и происходят невычислимые квантовые процессы, которые еще не открыты, но, будучи открытыми, произведут переворот в физике. Эти процессы и являются потоком сознания.

Никакой мистики тут, как видите, нет. Да и странно было бы ожидать мистики от физика. Сознание самым естественным образом завязано на материю мозга и неотделимо от нее. Никакой отдельной «души» нет и быть не может. Именно физическая активность мозга порождает тот красочный мир внутренних переживаний и ощущений, который мы имеем. Не будет проектора, не будет и картинки. Травматические повреждения мозга доказывают это со всей очевидностью. Повреждения некоторых отделов может необратимо изменить личность, превратив приличного человека в агрессивного маньяка, а более серьезные повреждения проектора вообще гасят картинку.

Так что всё мы вроде бы объяснили, обо всем поговорили. Никакой мистики, сплошные физика с химией. Диабет — физика. Сердце — насос. Мозг — квантовый компьютер. Теорий старения — множество, и все прекрасно работают, загоняя нас в могилу. Даже для памяти воды теорию придумали. Все прекрасно.

Вот только суперматериалист Максим Калашников, когда я спросил его после съемок, не сталкивался ли он в жизни с какими-нибудь необъяснимыми явлениями, вдруг сказал:

— Сталкивался. Лет двадцать назад мне показали фотографию какого-то незнакомого мужика, и я вдруг почувствовал, что от фотографии на меня поперло тепло, как от рефлектора. Позже я узнал, что на фото был Алан Чумак. До сих пор не могу это объяснить.

— Со мной тоже был аналогичный случай, — подхватил второй гость моей программы — заместитель директора Института биологии старения Игорь Артюхов, с которым мы так увлеченно дискутировали о проблеме аплодинга в турецком Даламане. — Я однажды видел, как дети с завязанными глазами прекрасно ориентировались в комнате, собирали игрушки и даже читали книгу сквозь повязку. Я не могу этого объяснить.

Я засмеялся:

— Ну, этот нехитрый трюк я как раз объяснить могу, эти жуликоватые дети и их предводитель мне хорошо известны и были неоднократно мною разоблачаемы и на телевидении, и в прессе, и в книгах.

В принципе, я могу придумать объяснение и для фотографии Чумака, от которой на писателя-футуролога Калашникова пахнуло жаром. Максим — товарищ доверчивый, впечатлительный. Иным и не может быть человек, верящий в плановую экономику. Социалист, чего с него взять… Но вот бывают в жизни случаи, когда действительно ум за разум заходит и для которых даже у меня объяснений не находится.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.