Встречи с французскими журналистами в России

Встречи с французскими журналистами в России

Когда я приехал в Россию, то начал вести блог, который все еще существует здесь: www.alexandrelatsa.ru. Сначала я хотел рассказать своим французским друзьям о том, как живется в России, описать ее словами и фотографиями. В тот момент я не думал, что этот блог станет чем-то большим. Я быстро изменил свое мнение, поняв, насколько у России ужасный имидж за рубежом, созданный из лжи, преувеличений или неприязни.

Часто друзья прислали мне по электронной почте статьи из французских газет с заголовками, которые звучали тревожно и говорили о России трагическое: то об упавшем самолете; то о кровавом режиме Путина; то о жестокой коррупции, мешающей людям жить; то о ночном клубе, сгоревшем в Сибири, и т. д. Изучая эти материалы, я подметил, что это почти всегда написано для того, чтобы создать негативный образ России. Я обнаружил, что практически нет статей об экономическом росте России, о стабильности рубля или балансе государственных финансов, и никогда не видел объективных комментариев о модели русского общества. И самое главное — ни одного позитивного рассказа о людях.

Конечно, русские не умеют себя «продавать», совсем не умеют. В результате западные европейцы, особенно французы, не читают переводы русской прессы. А из французской выносят мнение о России как об ужасном месте. И тогда я решил, что мой блог будет выдавать объективную информацию о России и противоречить некоторым ложным или предвзятым заявлениям французской прессы.

Моя русская знакомая, прожив несколько лет на юге Франции, сознательно решила вернуться в Россию. Она создала группу в фейсбуке, которую назвала «конец неверным представлениям о русских». София рассказывает, что СССР исчез в 1991 году, она не живет в избе, не пьет водку, не бросает рюмки через плечо, сама она — не блондинка, а ее сосед — не медведь.

Многие иностранцы, знающие Россию не понаслышке, говорят, что у этой страны «плохая репутация» в западных странах. Россия в прессе всегда представлена как композиция из СССР, водки, красивых блондинок и медведей, и все это увенчано ядерными ракетами. Это диктатура с фальсификацией выборов, в которой не соблюдаются права человека. Над этими клише можно было бы и посмеяться, если бы они останавливали только туристов, но это не тот случай. У дискредитирования России есть политические цели.

Во Франции Россия имеет плохой имидж уже очень давно. У СССР был довольно позитивный образ при французской компартии, очень влиятельной в послевоенный период. Во время холодной войны Жорж Марше, Генеральный секретарь Коммунистической партии Франции, сказал о социально-экономическом состоянии СССР: ситуация «в целом положительная». Но влияние партии начало уменьшатся, образ СССР становился все более отрицательным. В девяностые Россию охватила своего рода политическая и социальная анархия, частично плохой имидж страны сформировался именно тогда.

Для иностранцев в эпоху Ельцина Россия была страной слабой и колеблющейся, как и ее президент, который шатался пьяным перед камерами всего мира. Образ атомных подводных лодок, брошенных или оставленных ракет в Сибири, укрепили имидж России. С социальной точки зрения, появление олигархов и «русских девушек» как основного экспортного товара страны не улучшило ее имиджа. Для многих наблюдателей западных стран Россия того времени была окончательно разрушена и обречена на исчезновение.

Можно определить третий период, который начался в 2000 году. Страна внезапно стала стратегической силой, с которой нужно считаться. Можно было бы предположить, что обогащение населения, появление среднего класса, статус основного поставщика нефти и газа в Европу или относительная либерализация и политическая стабильность успокоят и удовлетворят иностранных журналистов. Но все оказалось наоборот: у России никогда не было настолько плохого имиджа, как тот, что сложился во время правления Путина. Журналисты критиковали и с пренебрежением обсуждали авторитарную личность Владимира Путина. Западная пресса создала его портрет — самодержавный тиран, руководствующийся антиамериканской неосоветской идеологией. Он даже подвергался критике за изгнание олигархов, когда в 2002 году многие французские и немецкие газеты называли этих же богатеев олигархов ворами и бандитами, членами международной мафии.

Беседуя с Софией, которая все-таки закрыла свою группу в фейсбуке, я решил продолжать создавать более правдоподобную картинку такой России, какой я ее вижу. Мой блог стал популярен, мои статьи начали переводить и воспроизводить на русских, итальянских и даже англоязычных веб-сайтах. Я увлекся, вошел во вкус, это стало для меня своего рода наркотиком, я был уверен, что нужно распространять объективную информацию и защищать мнения, которых никогда не найдешь во французской прессе.

После года жизни в России я разругался, думаю, с половиной своих французских друзей. Есть, конечно, расстояние, которое неумолимо ослабляет отношения. Но их подорвало и мое ощущение: я чувствовал, что Россия всегда раздражает моих друзей и вызывает у них недоверие. Почему? Я не мог понять.

В своем блоге я методично комментировал статьи о России из французских газет. Довольно неожиданно многие читатели, в том числе русские, живущие во Франции, начали писать мне, чтобы поддержать и попросить продолжать работу. Некоторые французские журналисты чувствовали себя относительно неудобно, увидев, как разбирают на части и опровергают их ложь.

На Западе, и особенно во Франции, мир прессы и журналистики изменился. Независимые газеты практически исчезли, средства массовой информации в настоящее время принадлежат крупным финансовым или промышленным группам, которые доверили крайне политизированным редакциям рассказывать французам о мировых проблемах. Новости на 80 % перепечатываются у крупных агентств, которых всего три на планете: AP, Reuters и AFP. Беседуя с журналистами из этих агентств, я осознал причину проблемы между Россией и Францией.

Это касается объективности статей, но и аморальности ряда журналистов из обеих стран.

Есть много самодовольства во французской прессе. Она называет себя объективной, свободной, не зависящей ни от каких политических сил, и все владельцы газет говорят, что они не навязывают своим журналистам никакого мнения. Они же говорят, что русская пресса — «на поводке» политической власти Кремля и жестко контролируется тайной цензурной организацией.

Многие европейцы и россияне верят в басни о свободе прессы на Западе. На самом деле во французской прессе очень сильны самоцензура и цензура, но на журналистов давят очень хитро и тонко. Все ограничено политкорректностью и «невысказанным». Самый известный пример самоцензуры во французской прессе — это история о внебрачной дочери президента Франсуа Миттерана. На протяжении более десяти лет внебрачная дочь президента жила в его резиденции, все журналисты Франции знали об этом, но ни один из них не сделал эту информацию публичной, не написал статьи; это было государственной тайной.

Большинство французов, проживающих в Москве, действительно недовольны статьями о России во французской прессе. Иногда встречаются настолько нелепые сюжеты, что над ними можно только посмеяться. Никто, в общем, не может понять, почему то, что мы читаем во французской прессе, не соответствует реальности, почему существуют такое несоответствие и такая предвзятость по отношению к России.

Французская община в Москве достаточно маленькая. И время от времени я встречался с компанией международных журналистов, работающих для французских СМИ в России. Летом 2010 года я ужинал с группой журналистов в хорошем ресторане на Арбате. Французы и несколько просвещенных русских, убежденных, что свет истины горит на Западе.

В тот вечер я участвовал в совершенно сюрреалистической дискуссии с двумя женщинами: француженкой из крупного агентства и русской из Франции, работающей на тамошнюю прессу. В то время как они представлялись с претенциозностью, на которую могут быть способны только французские журналисты, я спровоцировал небольшое напряжение в разговоре. Я, простой и жалкий блогер, позволил себе покритиковать работу французских журналистов в России.

С первых слов русская повернулась ко мне спиной, сказав, что она устала слушать, но француженка хотела переубедить меня, и обсуждение продолжилось. Русская сказала:

— Это все из-за Кремля, ФСБ контролирует все, что мы пишем, и иногда мы подозреваем, что они звонят в редакцию и требуют изменить содержание наших текстов.

Француженка добавила:

— Да, это правда, раньше было намного легче работать.

Когда я спросил, когда это — «раньше», она ответила:

— Когда Россия хотела стать демократической страной и была реальная свобода слова; я помню Тверь в девяностых годах, где мы могли делать то, что хотели, говорить что хотели и задавать вопросы кому хотели. Было намного проще работать.

Я ей сказал, что одна из моих русских подруг тогда в Твери голодала. Как мы можем называть это время хорошим? Казалось, это смутило русскую журналистку, и она ничего не сказала, француженка закончила, сказав:

— Она, может быть, и голодала, а для журналиста в то время было лучше.

Я спросил, голодала ли она когда-нибудь, но француженка не ответила; дискуссия закончилась. Нет сострадания, никакого дискомфорта, только равнодушный тон. На мгновение я подумал, что Владимир Жириновский на моем месте уже бы перевернул стол и спровоцировал скандал, но я ничего не сделал. Больше меня в компанию французских журналистов не звали.

Во Франции в правых и левых газетах почти все журналисты левые, то есть социалисты. Речь не идет о марксистской левой, ни о революционной левой, речь идет о довольно глобалистской относительно либеральной и проамериканской левой партии. Во Франции ее называют «левая партия ценностей». Это движение особенно любит самоутверждаться в области прав человека, демократических принципов, оно светской направленности, как правило, негативно относится к влиянию религии.

Почти все эти люди прошли обучение в «школе журналистики». В основном в таких школах учатся дети из семей достаточно высокого социального уровня. Но само обучение пропитано идеями этого самого движения левых западных ценностей. Наконец, многие западные журналисты, в том числе французские, охвачены священной миссией: защищать и распространять западную модель общества. Часто вместо того, чтобы просто предоставлять своим читателям информацию, они проповедуют, как миссионеры, и критикуют все, что отличается от этой модели.

Летом 2010 года Москва задыхалась от дыма горящих торфяников. В это время со мной связалась одна из самых известных французских журналистов, репортер государственного канала телевидения Franc?. Она написала мне на фейсбуке, что хочет сделать интервью-репортаж о пожарах. Я был весьма польщен тем, что мне, простому блогеру, предложили участвовать в репортаже, но все пошло не так, как я себе представлял. Мне хотелось пригласить Дороти Оллерик на бокал шампанского, а затем дать интервью, но в конечном счете мы не встретились, а очень странно побеседовали по электронной почте.

Первое сообщение: Дороти хочет взять интервью о провале путинской системы в это время. Ей нужен блогер, который будет искать реальную информацию о текущих событиях, а не перепечатывать информацию из телевизора.

Второе сообщение: интервью должно объяснить провал системы Путина тем, что в России всё скрывается государством.

Третье сообщение: «Можно взять у Вас интервью о блогерах, которые ищут настоящую информацию о провале системы Путина?»

Четвертое сообщение: «Ну что, Александр, не отвечаем Франc2?»

Я понял, что пожары и дым в Москве были для этой журналистки лишь поводом покритиковать политическую систему страны. Поэтому ответил:

Дорогая Дороти!

Отвечая на ваш запрос, думаю, что вам следует найти человека, имеющего особенный психологический профиль. Пытаюсь себе представить блогера-детритофага, который бы воспользовался ситуацией с жарой во Франции в 2003 году, когда умерли тысячи пожилых людей, чтобы судить наследников голлизма. Чтобы повести в ту сторону, в которую вы ведете, надо, чтобы тот самый блогер нашел связь между климатической катастрофой, с которой столкнулась Россия, и политическим режимом страны.

Думаю, что найти такого блогера — гибрида детритофага и экскремента — не в моих силах. Ваша одержимость желанием написать интервью о «провале путинской системы» мне кажется бредом, а причина этого бреда, возможно, в переизбытке оксида углерода, которым вы надышались во время визита в Москву.

С уважением,

Александр Лаца.

С тех пор у нас довольно холодные отношения, и, думаю, карьера на France2 мне не грозит. Другой журналист этого телеканала сказал, что «Дороти нашла твой ответ полным ненависти». Она абсолютно права. Мне не нравится, когда журналист диктует ответы интервьюируемому.

В начале 2012 года мы очень интересно поговорили с другим журналистом, который работает в России в одной из крупнейших французских медиагрупп. Мы немного знали друг друга, обменялись несколькими э-мейлами между 2010 и 2012 годами, но я никогда не встречался с ним. Наконец он сам предложил мне встретиться в кафе в «Атриуме»; я не понял, отчего именно там. Мне хотелось встретиться с ним, чтобы спросить: почему газета, в которой он работает, в 2009 году сделала репортаж, сопроводив его фотографией пустых прилавков московского магазина. В городе даже в кризис такого не было, а уж год спустя — тем более. А французские читатели, увидев эту статью и это фото, конечно, подумали, что в 2009 году в Москве не было продуктов.

Абсолютно не смущаясь, этот журналист сказал, что это могла быть ошибка стажера, а вообще он не уверен, потому что не запоминает таких мелочей.

Я также спросил, что он думает о цензуре в прессе.

— Да, конечно, русские журналисты подвержены самоцензуре, потому что они, вероятно, немного боятся, но они очень мало подчиняются цензуре в своих редакциях.

— Почему тогда ты в своих статьях пишешь прямо противоположное?

— Ну, у центральной редакции в Париже были свои идеи, требования… Они знали, что нужно говорить о России, чтобы привлечь читателя.

Он также заявил, что на Россию сильно давят средства массовой информации и он должен был быть осторожным, чтобы остаться в «редакционной линии» своей газеты.

Я спросил, почему в его газете так мало конкретной информации о России. Почему он не делает репортажей о договорах Франции и России в области индустрии, о жизни французов в России.

— Потому что меня интересует только темная и скрытая сторона России, интриги в политике и в бизнесе, — ответил он. — Журналист должен просвещать аудиторию, которая ничего не знает и хочет знать.

— Говоришь ли ты по-русски?

— Нет.

— Долго ли ты уже в России?

— Нет, три года.

— А остаться планируешь?

— Точно нет.

— А тебе не интересна критика и комментарии читателей твоих статей?

Самое удивительное: вскоре после нашей встречи в его газете вышла статья, в которой меня представили как «пропутинское сопротивление» во франкоязычном Интернете! Всего-то! Представьте себе меня, в большом кабинете в Кремле, с десятками подчиненных, подключенных к Интернету, в то время как я выслушиваю указания министра обороны — что следует думать моим читателям…

Для сравнения, расскажу о своей работе для русского пресс-агентства. В конце 2010 года со мной связалось РИА-Новости. Оно открывало новую рубрику на французском языке, свободную трибуну высказываний о России. Им хотелось публиковать рассказы иностранцев о сегодняшней России. Начиная работать на русское агентство, я задавался огромным количеством вопросов. Могут ли последовать какие-то «рекомендации», формальные или неформальные, по поводу того, о чем я собираюсь написать? Есть ли обязательные темы и те, которые лучше не трогать? Разве это не было бы «редакционной линией», которую нужно соблюдать? Почувствую ли я контроль или какое-то давление? Мне льстил тот факт, что я буду работать для большого государственного пресс-агентства, но как блогер я ценил в первую очередь свою свободу слова.

И вот что оказалось на самом деле. РИА «Новости» ничего мне не запрещало и ни к чему не принуждало, не нашел я и никакой «редакционной линии». Я зря волновался — меньше надо было читать об отсутствии свободы слова в России. В течение почти двух лет я пишу по статье в неделю для колонки обсуждения «Открытая трибуна»; и в моих текстах правили только орфографию. На меня никогда не давили и не «советовали поинтересоваться» определенной темой. Среди тех, кто пишет для «Новостей», есть люди любых политических взглядов. Они пишут пропутинские и антипутинские статьи, восхищаются оппозиционным движением и порицают его, и так далее. Во Франции сейчас просто нет крупных средств массовой информации, которые могли бы похвастаться такой широтой высказываемых мнений в своих статьях. А ведь агентство РИА «Новости» — не частное, а государственное.

Мало русских понимают, что в России свобода слова и прессы не меньше, чем во Франции. А отсутствие политкорректности и большая насыщенность Рунета убеждают французских аналитиков в том, что русский Интернет — один из самых свободных в мире.

Россияне не видят, что Россия является жертвой информационной войны, принесенной западным ветром. Французская пресса — только один из элементов этой глобальной системы наступления. Журналисты — пешки этой системы, они исполняют приказы своих редакций, а те отлично понимают, как и зачем нужно дезинформировать мир. Это беспрецедентная атака СМИ сейчас принимает самые разнообразные формы, а сопротивление ей — ничтожно. Агрессия повсюду, и она проявляется как только может. Россия — далеко не первая страна, против которой ведется такая война, но на нее западные страны ополчились особенно яростно.

Выше я процитировал свою переписку с Дороти Оллерик; она — типичный пример журналиста, который хочет доказать, что за лесные пожары прямо или косвенно отвечает Владимир Путин. А когда в США сгорает 5000 гектаров леса, журналисты не назначают ответственным за это американского президента.

Есть более тонкие способы очернить и дискредитировать Россию — например, годами печатать в различных журналах, что число жителей России к 2050 году сократится до 70 миллионов. С 2009 года численность населения этой страны увеличивается; количество детей на женщину равно средним показателям Европейского союза; правда, при огромных территориях России этого, конечно, слишком мало, чтобы число людей увеличивалось без эмиграции.

Также можно утверждать, что москвичам в 2009 году нечего было есть потому, что в супермаркетах не было продуктов, подтверждая это фотографиями абстрактных магазинов с пустыми полками. Наконец, можно поддерживать миф о том, что с 2008 года страну покинуло множество россиян, но если вы посмотрите на статистику, то увидите, что из России уезжают все меньше, а приезжают в нее — все больше. Из страны, из которой хочется уехать, Россия превратилась в страну, в которой хотят жить и работать. Французские СМИ публикуют какую-то свою статистику, говоря, что берут цифры из дебатов между Сергеем Степашиным (председателем Счетной палаты) и Михаилом Барашевским, которые транслировались по радио «Эхо Москвы» от пятнадцатого января 2011 года. К сожалению журналистов, если правильно перевести оригинал, этот разговор покажет совсем другие цифры, кто сомневается — может заглянуть на мой сайт и найти всю необходимую информацию.

Даже в деле Брейвика, норвежского убийцы, французские СМИ стремились найти виноватой Россию, говоря, что преступника вдохновил авторитарный путинский режим!

В последние годы западные СМИ распространили сотни ложных сведений о России. Один американский блогер назвал их «русофобскими мифами».

В ноябре 2011 года я участвовал в дебатах в МГИМО — четыре часа я говорил со студентами французской секции, показывая и доказывая им реальность информационной войны против России.

К счастью, эта ситуация привлекает активных свидетелей, которые участвуют в различных мероприятиях: фотографируют, снимают видео и выкладывают в своих блогах, опровергая журналистскую ложь. Они — добровольцы, которые ничего не пропагандируют, просто пытаются установить истину путем предоставления доказательств и свидетельств. По работе я знаю о французских журналистах, недовольных моей деятельностью, особенно статьями, написанными для сайта Inosmi.ru. Какое-то время ходили слухи, что я — тайный агент Кремля, русский, который только притворяется французом, и даже сурковский проект; очень показательные обвинения, не правда ли?

Маркиз Джордж Керзон (1859–1925), бывший министр иностранных дел Великобритании, сказал: «Любой англичанин приезжает в Россию как русофоб и уезжает русофилом». Это, очевидно, не относится к журналистам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.