Мой спальный район

Мой спальный район

После первого спокойного визита в Москву летом мы решили вернуться в Россию зимой, чтобы увидеть жизнь под снегом. Зимой 2007 года судьба преподнесла нам сюрприз, неожиданный, но показательный для экономической динамики России до кризиса 2008 года. В один из вечеров Евгения подала свою кандидатуру на вакансию. На следующее утро ей ответили, назначили собеседование на вторую половину того же дня, а вечером сделали официальное рабочее предложение. Евгения с ходу приняла его и начала работать в январе, сразу после праздников. Отпраздновав хорошую новость, мы должны были обосноваться в Москве и первым делом — найти жилье.

Для экспата, который работает в иностранной компании, таких забот не существует. Отдел персонала компании берет на себя все эти трудности: оформляет документы, ищет жилье в центре города и французскую школу, если в семье есть дети. Увы, мы были в другом положении. Евгения родилась не в Москве и уехала из СССР 14 лет назад, совсем ребенком. За это время все изменилось. Евгении пришлось импровизировать, не имея никаких связей и знакомых в Москве.

Мы сразу созвонились с несколькими известными агентствами недвижимости, которые пообещали нам перезвонить, но так этого и не сделали. Поискав в Интернете, на следующий день мы связались с малоизвестным агентством «Violenta». Их офисы были расположены на севере Москвы; туда мы и отправились на следующий день. На сайте агентства было много хороших квартир на аренду, и услуги их стоили столько же, сколько и аренда квартиры за месяц, — все выглядело вполне обнадеживающе. В офисе красивая молодая женщина, немного говорящая по-английски, сказала, что у их агентства много квартир в аренду, и владельцы привыкли к иностранцам, поэтому не будет никаких проблем. Нужно просто подписать контракт и заплатить 3000 рублей за то, чтобы просмотреть квартиры в течение недели.

Мы заплатили и подписали контракт, девушка познакомила нас с агентом, и мы назначили встречу на следующий день в центре города, чтобы просмотреть несколько квартир.

— Какой профессионализм русских агентов по недвижимости! — говорил я Евгении по дороге к метро. — Видишь, Москва — суперорганизованный город.

К сожалению, я был слишком уверен в себе и не вспомнил о почти таких же аферистах, живущих почти во всех городах Франции. На следующий день ни с каким сотрудником агентства мы не встретились, а на наши звонки агент не отвечала. После часа попыток дозвониться она наконец ответила и объяснила, что уволилась и что больше не работает в агентстве.

В офисе тоже никто не отвечал. На следующий день мы пошли в агентство. Красивая бизнес-леди исчезла, и нас не очень хорошо, если так мягко можно сказать, встретил мужчина лет сорока. Он пояснил, что деньги по контракту на 3000 рублей пошли на оплату агентов, которые показывали квартиры. Наш агент уволилась и ушла с нашими деньгами. Мужчина торопился, был достаточно агрессивно настроен, и пока мы разговаривали, второй мужчина, постарше, прохаживался около нас с еще менее дружелюбным видом. Я попросил вернуть нам деньги; недружелюбный мужчина отказался. В какой-то момент я повысил голос; мой собеседник тоже. Через некоторое время дверь отворилась с треском, второй мужчина влетел в комнату, глядя на нас с ненавистью, и закричал на русском языке: «Все!» Мне очень хотелось вернуть мои 3000 рублей, и мне было интересно, с какой мафией я имел дело, и я помнил о том, что у них есть копии наших документов. Но я решил сдаться и ушел, не добившись желаемого.

Наша вторая попытка найти квартиру тоже оказалась неудачной. Агент по продаже недвижимости позвонил нам и предложил посмотреть двухкомнатную квартиру в Алтуфьево, на севере города, «не слишком далеко от метро». Те, кто жил в Москве, знают, что Алтуфьево — это очень далекий от центра район (20 км по прямой), а квартира оказалась в двадцати минутах ходьбы от метро. Когда мы подошли к дому в темноте, в десять часов вечера, я не знал, нужно ли вообще смотреть эту квартиру. Мне не хотелось каждый день идти двадцать минут по льду до метро, оскальзываясь и падая.

В подъезде мы встретили мужчину с мусорным пакетом и маленькой собачкой; он пошатнулся немного и смерил меня подозрительным взглядом.

Квартира находилась на последнем этаже изношенного здания. Входная дверь была открыта, и окна тоже. Двери распухли от влаги и не закрывались, ванную комнату, очевидно, не чистили со времен распада СССР, и вся квартира оказалась настолько обшарпанной и грязной, что я задумался, может ли вообще здесь жить человек. Там невыносимо воняло — наш риелтор сказал, что это запах смерти: «Старый владелец скончался совсем недавно». После этого он добавил: «Квартира свободна, можете въезжать на этой неделе, аренда тридцать пять тысяч рублей». В тот момент я подумал, что теперь мы — жертвы розыгрыша и нас снимает скрытая камера.

Бледный от гнева и ненависти, я подошел к риелтору. Я не мог даже говорить на русском, Евгения переводила:

— У вас есть жена? Честно, у вас есть жена? Вы сказали бы своей жене жить здесь? Вы думаете, она согласилась бы?

Агент, не стесняясь, ответил:

— Вы что, конечно, нет!

Я потерял дар речи. Мне попытались сдать в аренду эту вонючую, разрушенную квартиру по заоблачной стоимости, эта афера не сработала, и я не услышал ни оправданий, ни объяснений — ничего. Разозленный и усталый, я начал беспокоиться, удастся ли нам вообще найти квартиру в Москве. На следующий день Евгения перезвонила в агентство и изругала менеджера, напоминая ему, что мы — «люди, которые хотели жить в приличном месте». Агент ограничился загадочным: «Я вас понял», — но нам никто не перезвонил.

Третья попытка наконец оказалась успешной. Мы нашли большое агентство, риелтор сразу поняла наши требования и нашла квартиру, подходящую по цене и расположенную близко от метро. Конечно, мы отправились на встречу, полные подозрений — новый дом, недалеко от центра… Тогда я еще не понял, что это знак судьбы. Когда я увидел это квартал впервые, под снегом, он показался мне таким же, как и другие спальные районы города. Я не мог и представить себе, как там будет приятно жить и зимой, и летом.

Дом стоял действительно рядом со станцией метро, а квартира оказалась новой и очень чистой. Хозяева вначале несколько опасались нашей странноватой, на их взгляд, франко-русской семьи, — женщина так и откровенно нервничала, и очень внимательно следила за нами. Теперь я понимаю, что могло их беспокоить. В России такие пары часто бывают неравными: иностранец, очарованный русской красоткой, и женщина, которая не очень хорошо знает, чего хочет в жизни. Часто такие союзы заканчиваются разводами, и, безусловно, хозяйка квартиры могла подумать о нас: «Они разойдутся, бросят квартиру, не заплатят за проживание, все запачкают и поломают». К счастью, владелец оказался карелом, как и Евгения, и между ними моментально возникла симпатия, весьма способствующая диалогу. Мы быстро пришли к соглашению и в дальнейшем не знали никаких проблем с хозяевами квартиры. Они оказались надежными, правильными и дружелюбными людьми.

Когда мы переехали подальше от центра Москвы, я задумался об уровне безопасности в районе. Понятно, что в любой части любого города можно встретить агрессивного алкоголика, и ограбить могут любую квартиру (поэтому здесь так популярны прочные железные двери с надежными замками). Я думал об общей атмосфере опасности и безопасности, которую сложно описать, но очень легко почувствовать. Я смотрел, как ведут себя жители этого района днем и по вечерам, как они держатся и как реагируют на события.

Я считаю русское общество жестоким. В нем физическое проявление агрессии — всегда на поверхности, всегда рядом. Однажды вечером, выходя из метро в час пик, я увидел, как двое незнакомцев подрались, не сказав друг другу ни слова. Первый, выйдя из стеклянных дверей, просто и спокойно ударил второго, перешедшего ему дорогу. Тот упал на землю. Люди продолжали входить и выходить из метро, не обращая внимания на лежащего. После этого инцидента я стал еще внимательнее следить за людьми вокруг себя, чтобы внезапно не превратиться в цель.

Тем не менее, как и другие иностранцы, я говорю, что ценю чувство порядка и безопасности, которое ощущаю в метро и на улицах центра Москвы в любое время дня и ночи. Вероятно, это один парадоксов жизни в России.

Так что я смотрел на теперь уже «свой» район Москвы взглядом иностранца — с недоверием. Русские, бывающие во Франции по делам, как правило, живут в роскошных отелях в Париже или в других городах. Туристы в основном посещают красивые места: центр Парижа, Лазурный Берег, горнолыжные курорты Французских Альп. Многие русские, даже не бывавшие во Франции, знают о замках Луары, аббатстве Мон Сен-Мишель и о многих других замечательных туристических объектах. Но мало кто из русских бывал во французских пригородах.

А проблема пригородов Франции стала национальной. Вокруг крупных городов были когда-то «бедные районы». Там жили рабочие-коммунисты, поэтому те места прозвали «красными пригородами». Сегодня там живут иммигранты — как недавно приехавшие, так и давно обосновавшиеся во Франции. Многие из них получили французское гражданство, другие — еще нет, третьи живут нелегально. И за последние тридцать лет «красные пригороды» стали крайне неприятным местом. Некоторые районы полиция еще контролирует, и нужно просто избегать некоторых улиц и некоторых станций метро в ночное время. В других районах постоянно творятся бесчинства и часто горят автомобили. В третьих появились так называемые «зоны беззакония». Большинство магазинов закрыты, потому что на них часто нападали группы «молодых»; эти же люди часто атаковали автобусы, из-за чего транспортники стали часто бастовать, а подвальные помещения и входы в здания используются для незаконной торговли наркотиками. В некоторые районы полиция и заходить побаивается без серьезной огневой поддержки. Из домов часто нападают на полицейские и пожарные машины, на кареты «скорой помощи». Все это происходит каждый день в районах, которые примерно на десять километров удалены от исторического центра Парижа. В других крупных городах — та же беда. Для французов, у которых нет денег переехать из плохого района в хороший, жизнь превращается в ад. Я помню фразу из репортажа телеканала FR2 об этих районах: пятнадцатилетняя девушка сказала журналисту, что «предпочла бы быть арабкой или черной, потому что жизнь для меня в этом районе была бы легче».

В Париже остро не хватает жилья. Квартиры в центре дороги и недоступны. Те, кто приезжает работать в Париж, не имея достаточных средств для жилья в центре, сталкиваются с серьезной проблемой выбора: либо район далеко от центра города и опасных пригородов, либо тихий и спокойный район в пригороде (но для того, чтобы найти такой, нужно изучить всю доступную информацию).

Вот о чем я размышлял, переселяясь в спальный район на востоке столицы, километрах в десяти от центра. Я никого не знал в этом районе и беспокоился о том, какой может быть здешняя повседневная жизнь. Во время моих первых прогулок по району я был начеку и внимательно вглядывался в лица незнакомцев. Я пытался понять, что они за люди, и побаивался всего того, о чем читал в западной прессе, — русской мафии, бандитов и подобных вещей.

Район оказался тихим, а «мультикультурность» населения — беспроблемной.

В моем районе нашлось много гастарбайтеров, выходцев из Центральной Азии и с Кавказа. Это до сих пор меня удивляет, но русское общество вообще мультикультурно. Консьерж в нашем подъезде из Кыргызстана, и я не знаю, кто из нас сильнее удивился, когда мы заговорили о своем происхождении. Возможно, я был первым французом, которого встретил тот немолодой киргиз.

В районе большинство магазинчиков принадлежат, или, скорее, контролируются, людьми с Кавказа. Продавец курицы гриль сразу запомнил мое имя, и теперь он, продавая мне лаваш, говорит «пожалуйста» и «спасибо» по-французски — не удивительно ли?

Я быстро оценил небольшие магазины и овощные лотки, разбросанные по району; они придают Зеленому проспекту некий восточный колорит и деревенскую свежесть.

Однажды вечером в первое наше лето в Москве я вышел из метро, купил пиво и пломбир и сел на солнце в парке рядом с нашим домом. Я почувствовал хорошо знакомое русским ощущение: острая потребность в солнечном свете после московской зимы, а также простое удовольствие от сидения на теплой скамейке. Я смотрел за космополитической толпой, которая проходила по парку, и пытался понять, кто из этих людей откуда приехал; я хотел знать, что привело их в этот район, почему они здесь живут… И мне пришло в голову, что после распада Советского Союза Россия стала «Союзом 2.0», но только уже без социализма. Я видел примерно то же в Югославии однажды вечером в 1999 году. Сербия выходила из десятилетия войны; я проезжал по Югославии от Боснии до Хорватии через Косово, чтобы сделать фоторепортаж. Итак, я коротал вечер в пивном ресторане в Нови Саде, в сербской Воеводине, и мы разговорились с молодыми людьми за соседним столиком. Французы довольно редко там бывали, да их и недолюбливали в то время, потому что Франция в этой войне была против Сербии. Кристина, молодая брюнетка, рассказала мне о своей любви к Франции и к своей стране, Сербии. Я спросил ее, откуда она родом, и она ответила: «Эй, моя семья — хорошая югославская смесь, у нас есть и хорваты, и словаки, и боснийцы, и венгры. Думаю, почти у всех за этим столом — та же история». В августе 1999 года, когда Югославию поглотила история и от нее остались только воспоминания, Сербия заменила это сказочное государство. Сербия и Россия, сердца разобранных империй, оказались в итоге в довольно похожей ситуации.

В первую зиму, прожитую в Москве, я — как и все иностранцы — столкнулся с немного неожиданными трудностями. Например, однажды я пытался найти свое банковское агентство. Адрес мне был известен, но кому и когда это помогало в Москве?.. Я прошел по нужной улице пять или шесть раз и начал уже сомневаться в собственной адекватности, когда случайный прохожий все-таки помог мне найти заветный дом. Нужно было обойти вокруг здания, чтобы войти в невидимый с улицы двор — и именно там располагалось агентство. Абсолютно невозможное место для француза и вообще для западного человека, который строит мир вдоль прямых линий и прямых углов. Никаких указателей, как и в МГУ. Сейчас в Москве с этим ситуация получше — но есть еще поле для деятельности.

Я также постепенно обнаруживал полуподвальные магазинчики, мимо которых легко пройти, если не читаешь по-русски. Когда наступило тепло, я начал исследовать окрестности пешком, улицу за улицей, до огромных парков, которые находятся по обе стороны шоссе Энтузиастов. Я видел парки с густым лесом, озера и общественные пляжи в Москве, километры лесных тропинок, на которые зимой ложится лыжня, — и не верил своим глазам. Москва оказалась очень зеленым городом; насколько я знаю, почти 40 % расширенной территории города состоит из парков. Была зима, когда голодные лоси выходили в город в поисках еды. Москва в итоге дает хороший урок экологии европейским столицам — только вот воздух в ней никак не свежий. Летом жители района проводят много времени в основном на улице, даже купаются на местном пляже. Это то, что меня очень удивляет в России: стремление организовать пляжи на берегах различных водоемов, реках и озерах, даже в центре крупных городов (в Казани, в Твери, в Уфе…). Этим и хорошо лето в России: независимо от того, где вы находитесь, вы как будто отчасти на пляже.

Летом я люблю гулять по улицам, спроектированным в советское время. Они широкие, очень широкие, есть контр-аллеи, где можно отдыхать в тени лип. Кроме того, в нашем районе — хотя я знаю, что так не везде, — абсолютно феноменальная концентрация парков и садов. Как хорошо, что в каждом дворе есть бесплатные детские и спортивные площадки! Честно, во французских городах это совсем не так.

Когда я гуляю, я пытаюсь угадывать, что было создано в советское время, а что появилось в двадцать первом веке. Геометрическая схема района, ширина улиц, переулков, контр-аллей, пятиэтажки-«хрущевки», огромные парки — это Советский Союз. Детские сады с противоударными покрытиями, новые кавказские рестораны, суши-бары или пиццерии — это двадцать первый век. За несколько лет жизни здесь я увидел, как в районе появились новые торговые центры, компьютерные магазины, фитнес-центры и киоски вдоль дорог. Недавно открылся большой торговый центр с французским супермаркетом всего в двух станциях метро от нашего дома. Последнее открытие — это большой аквапарк с экзотическими ресторанами. Сидя в тепле, можно смотреть на снег; можно после холодной улицы побаловать себя сауной с хаммамом, джакузи или массажем. Русская подруга, которая хорошо знает местность, сказала мне: «Да, это правда, что раньше здесь не было практически ничего». Мне стало интересно узнать, что для нее означает это «ничего». Для меня как француза, который не живет в центре города, «ничего» — это бесконечные высокие дома с социальным жильем, где до ближайшего магазина идти минут двадцать. «Ничего» в наше время во Франции — это обязательная машина, на которой ты едешь за молоком, чтобы на тебя не напали.

Я постоянно сравниваю этот московский район с тем кварталом в центре Бордо, где жил раньше. Он тоже изменился: сперва исчезли традиционные маленькие продуктовые магазины, а затем и местные кафе. Все микро-услуги, которые делают жизнь приятной, перенесли в огромные торговые центры на окраине города (вроде «Меги — Белая Дача» или «Меги — Теплый Стан» в Москве). Центр Бордо стал пешеходным, открылось множество офисов и банков. Район, конечно, стал спокойнее, но теперь в нем нет жизни, движения и души. Бары и магазины — каждый со своим лицом, фасады банков везде одинаковы.

Французы, которые живут в центре Москвы, спросили меня: «Ой, это очень далеко! Почему вы там сидите?» Я тут не сижу, я тут гуляю. Мне нравится не закрывать окна в летние месяцы и жить с видом на парк. Мой район замечательный, как и многие другие на востоке Москвы. На мой взгляд, это один из лучших районов для жизни. Я всегда говорю, что люблю свой «спальн-и-й» район. Здесь спокойно так, как, наверное, было во Франции во времена молодости моих родителей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.