ОТ МОСКВЫ ДО РОССИИ

ОТ МОСКВЫ ДО РОССИИ

Савва Ямщиков

7 октября 2002 0

41(464)

Date: 8-10-2002

Author: Савва Ямщиков

ОТ МОСКВЫ ДО РОССИИ

Преодолев тяжкий недуг, восстал с одра, вернулся к активной работе один из ярчайших и интереснейших людей современной России, искусствовед, мыслитель, публицист Савелий Васильевич Ямщиков. Для нас — людей круга газеты "Завтра" — чудесное, неожиданное возвращение Ямщикова стало вдохновляющим знамением, радостным примером неисповедимости путей Господних.

Носитель целых пластов и представлений отечественной культуры, Савелий Васильевич являлся душой, центром притяжения яркой и разнообразной среды, которую составляли знаменитые историки, философы, художники и кинематографисты.

Теперь, пройдя огненную купель болезни, Ямщиков вернулся в мир таким же ярым, неутомимым, увлеченным, каким знали его прежде. Мы счастливы и горды видеть его снова среди нас — нашего полку прибыло. Этой публикацией мы открываем рубрику, в которой даем слово Савелию Ямщикову. В ней образы, люди, явления — от Москвы до России…

Уходить из мира, даже на короткий срок, всегда тяжело, а мне пришлось на многие годы замкнуться в четырех стенах — мне, человеку, который всю жизнь ездил по России, работал в провинции, в музеях, готовил выставки, издание альбомов и каталогов. Вся жизнь проходила именно так, и я любил с юмором говорить: "Я служу по России". И вдруг на 10 лет четыре стены: за окном — московские крыши и невозможность никого видеть, это при моей-то природной общительности… Тогда по ночам мне снились рязанское поле, свинцовые волны Онежского озера, родные Кижи, которые меняются вместе с моментальной сменой северной погоды. Снились мне изборские кручи, волжские берега. И от этого было мне больно и сладко. И где-то очень глубоко в душе жила вера в то, что все-таки я вернусь в места, где был счастлив. Наряду с постоянным обращением к Богу страстное желание вернуться к родным берегам, позволили мне подняться и выжить. И сейчас, когда я получил неожиданный подарок от Бога, когда я снова могу общаться, двигаться, я совершил поездки к тем местам, с которыми у меня так много связано, да и не только у меня — у всех русских людей. Все, что я там увидел, все, что я заново открыл, хочу донести до как можно большего числа людей. Первая моя поездка состоялась на Рязанщину, потом была Кострома, родной для меня Ярославль.

В свое время я объездил всю рязанскую землю вдоль и поперек на музейном автобусе, вместе с сотрудникам рязанских музеев. Мы ставили на учет памятники древнерусской живописи, находящиеся в действующих церквях. По тем временам это было целое приключение, потому что церквей-то было мало, и священники служили разные в этих церквях. Бывало, встречали священников, так сказать, в нерабочем состоянии. Но были и удивительные впечатления. Так, у меня в селе Некрасовка Ермишинского района произошла встреча с отцом Иоанном Крестьянкиным. В 1964 году он там служил, пройдя незадолго до этого свои лагерные мытарства. Это была встреча с человеком не только глубоко верующим, просветленным, но и образованным, понимающим, зачем мы к нему приехали.

Таким образом, символично, что первым местом, куда я попал после своего невольного затвора, была Рязань. Я приехал на кинофестиваль "Золотой Витязь". Как вы знаете, создатель, вдохновитель, столп "Золотого Витязя" — это Коля Бурляев, который является моим старинным другом, моим воспитанником. Когда снимался "Андрей Рублев", именно я уговорил Тарковского снять Бурляева в роли Бориски. Дни, проведенные на "Золотом Витязе", вдохновили меня, вселили веру в будущие Родины. Вокруг лица родные и светлые. Жители Рязани, местное духовенство, актеры и режиссеры — у всех у них в глазах интерес, любовь. То, что на фестивале показывали, — это были чистейшие вещи, масса великолепных фильмов. Но, что меня печально поразило и возмутило, когда я приехал в Москву, то обнаружил, что в центральных газетах, в материалах телеканала "Культура" об этом фестивале не упомянуто вообще. Например, телевидение несколько недель вело трансляцию с процедуры подготовки "Кинотавра": демонстрировали кто какие плавки там одевает, какие голые зады будут показаны. А о бурляевском фестивале ни слова. Это и есть фашизм — информационный…

Надо сказать, что большую, основную часть своей жизни, я занимался реставрацией икон. Двадцать с лишним лет сам укреплял, расчищал, восстанавливал, показывал на выставках иконы из музеев Суздаля, Карелии, Пскова, Вологды, Ярославля и многих других русских городов. Обследуя музеи, я часто работал в запасниках, и в какой-то момент задался целью составить полную реставрационную опись всех икон музеев России. Тогда я объехал практически все малые и большие музеи России. Мне было важно знать, где сколько икон и какие из них подлежат реставрации в первую очередь. Во время работы в музейных запасниках, как всякого любопытного человека, меня интересовали не только иконы. Я не мог пройти мимо великолепных книг, мимо миниатюр, мимо костюмов, хранящихся в музее. И живопись меня, разумеется, увлекала. И вот как-то в Костроме директор Костромского музея Виктор Игнатьев пригласил меня в помещение запасника и говорит: "Савелий, хоть ты не специалист по портретной живописи, но вот, посмотри. Мне кажется, что это интересные вещи". И показывает мне портреты, которые находились в очень тяжелом состоянии. Один был особенно ветхий: истлевший холст и кусочки краски. Но на оборотной стороне полуистлевшего холста была надпись "Портрет Анны Сергеевны Лермонтовой, 5 лет от роду". А также буквы: "П.Г.О.". Я сразу сказал: "Уникальная вещь. Лермонтовы — они в России одни. Как Пушкины, как Ганнибалы". Выяснилось, что эти работы были вывезены Игнатьевым из Солигалича, где находилось еще четырнадцать портретов кисти того же мастера. Все они, по словам Игнатьева, хранились в ужасных условиях, одним даже было накрыто помойное ведро.

Я говорю Виктору: "Поехали!". У меня-то, у молодого, слово с делом не расходилось, поэтому на следующий день мы были в Солигаличе. Портреты эти были на месте. Мы их сразу пересчитали и переписали. Однако зам.председателя райисполкома сказал: "Не отдадим. Здесь написаны, здесь и погибнут!". Ну я человек тоже упорный, и через месяц произведения оказались в Костроме, а через пару недель в Москве, где их за два месяца отреставрировали.

"П. Г. О." означало "Писал Григорий Островский". Так вернулось в историю русского искусства забытое имя талантливейшего русского художника. Григорий Островский — кто он? Откуда? Этого мы, вероятно, никогда не узнаем. Не похоже, что он был крепостным художником. Возможно, выходец из духовенства. А может быть, Александра Николаевича Островского родственник… Кисти Островского принадлежит серия портретов знаменитого семейства Черевиных. А почему возникла Анна Лермонтова? Оказывается, Лермонтовы и Черевины соседями были. Ведь и Черевины и Лермонтовы — шотландцы. Лерманты и Мак-Клоки — ландскнехты, служили русским князьям и государям с XV века. Крутые были ребята. Мак-Клоки стали Черевиными, после того, как у одного из Мак-Клоков, раненного на поле брани, вывалились кишки, и он, запихнув их обратно в чрево, продолжал драться. На их родовом гербе чрево изображено. Что касается Анны Лермонтовой, то, как выяснилось, это двоюродная бабка Михаила Юрьевича… Вот с того момента, с этого открытия началась моя тяга к русским портретам.

Я не перестал заниматься изучением древнерусской живописи, хотя как реставратор уже перестал работать, потому что нельзя было совместить исследовательскую, организаторскую деятельность с реставрацией. Реставратор должен сидеть на одном месте часами, днями, неделями месяцами… Теперь где-то в душе жалею, что оставил это занятие. Потому что это были, пожалуй, самые серьезные моменты жизни. Сидишь в Москве или в провинции наедине с иконой, никого ты не видишь и не слышишь — этот свет, этот мир течет стороной… Но меня тянуло в другую область. У меня родилась идея издать альбом лучших портретов из музеев России.

Поездки в Кострому, Тулу, Саратов, Рыбинск, Углич, Переславль… Открытие за открытием. Работая в музее-заповеднике в Ярославле, исследуя кучи папок в запаснике, наткнулся на сложенные холсты. Вижу — один почерк. На оборотной стороне фамилии изображенных лиц, но не подписано, кто автор. Потом стало известно, что это галерея Демидовского лицея в Ярославле. На стенах лицея висели портреты "отцов города". Написал их в XVIII веке замечательный художник Дмитрий Коренев. В музее тогда висели два его расчищенных портрета. Один парадный портрет губернатора Мельгунова, другой — портрет купца Кучумова. Или вот блистательный художник Николай Мыльников — певец купечества. У него мужские и женские портреты — целые семьи, рода. Поехал в Углич, а там живописец Тарханов — живые, замечательные вещи. По этим портретам книги можно писать. Узнаешь о быте, о духе того времени, о людях. Потому что характеры совершенно великолепно выявлены— это готовый материал для писателя.

В Переславле — художник Коледнас, он писал местных промышленников. Я считаю, что Мыльников, Тарханов и Колендас создали летопись русского купечества не менее полную интересную, чем, скажем, Александр Островский. У Островского главенствует идея, а здесь видны характерные детали, черточки, настроение. Можно представить этих людей в жизни. Как они торговали, как между собой общались, явно были ссоры романы и все что угодно… Вспоминаю групповой портрет неизвестного художника ярославской купеческой семьи: там деды, бабки, внуки, отцы. Опытный литератор может роман написать, здесь — готовые характеры. Тогда мы открыли огромную, роскошную выставку "Ярославские портреты" XVIII-XIX веков. Сначала в Ярославле, потом повезли ее Москву, в Ленинград. Портретов 150 приблизительно там было выставлено. Люди в очередях стояли на эту выставку.

Должен сказать, что время тогда другое было и интерес у многих был неподдельный. Вот сейчас кричат: "Большевики культуру зажимали!". Но ведь если вспомнить, в те годы Я. Голованов в "Комсомолке" чудесные статьи писал о наших делах. Когда мы открыли феномен Григория Островского, Сережа Разгонов в "Советской культуре", органе при ЦК, три портрета поместил на первой полосе с заголовком "Открыт новый художник!" В объединении "Экран" сняли тогда часовой фильм "Необходимая случайность" о наших поисках. Фильм этот показали раз пятнадцать по первой программе, как сейчас говорят, в прайм-тайм, то есть после программы "Время". Шли сотни писем. Просили: "Покажите, как можно больше…" "Изобразительное искусство" выпустило шикарный альбом. Это было счастье — открывать людям такое богатство, которое стало частью жизни России того времени.

В Костроме бригада реставраторов, тот же Виктор Игнатьев — директор Костромского музея, который нашел первые работы гения русского авангарда Ефима Честнякова. В деревне Шаболове, где жил и творил Честняков, мы нашли клад. Имя Честнякова сейчас заболтали потихонечку. Как же, Шагал — превыше всех, а на Честнякова спонсоров не хватает. Ну ничего, найдем мы и спонсоров, вернем в русское искусство Честнякова, потому что он — гений. Когда я болел, меня все время тянуло посмотреть на дорогие мне лица тех, с кем я тогда работал, и, конечно, хотя бы раз еще полюбоваться этими произведениями. У меня был такой период, когда я подумал, что мне уже не вернуться.

Когда создавался Советский Фонд культуры, меня избрали членом президиума и председателем клуба коллекционеров, потому что я в те годы делал очень много выставок из частных коллекций икон и русской живописи XVIII-XIX веков. Но сам я никогда не имел личной коллекции, никогда ничего не собирал. Коллекционеры меня как третейского судью избрали… Но была у меня одна вещь, которая попала в мои руки случайно. Покойный архимандрит Алипий, настоятель Псково-Печерского монастыря, замечательный собиратель русской и западноевропейской живописи, был моим другом. Когда при моем участии передал отечественную часть своей коллекции в Русский музей, он, как все истинные собиратели, сказал, что не оставит свое занятие, и если вдруг что-нибудь появится интересное, просил звонить. И какая-то бабушка принесла мне подписной портрет работы Левицкого — портрет дочери императора Павла I Александры Павловны в 6-летнем возрасте (публикуется ниже). Потрясающей красоты работа.

Я сомневался: не подделка ли это, отвез вещь к Алипию, он сказал, что отреставрируйте, мол, разберемся. Бабушка за портрет просила 3 000 рублей, деньги по тем временам огромные. Однако Алипий мог себе это позволить. Когда портрет изучили, стало ясно, что это подлинный Левицкий. Выяснилось, что Левицкий писал всех дочерей Павла для китайской галереи Гатчинского дворца в рост. А головку Великой княжны Александры — он сделал то ли для ее матери Марии Федоровны, а может быть, и для бабки — Екатерина обожала свою внучку. Как известно, она сватала ее за шведского короля, а когда тот отказался, она даже войну Швеции хотела объявлять. Александра потом вышла за представителя Австро-Венгерского двора и умерла при родах в 20-летнем возрасте. Есть предположение, что ей помогли уйти из земной жизни за то, что она упорно отказывалась поменять веру.

Так вот, когда портрет реставрировали, Алипий умер. Началась дележка его наследства, бандитские дела, продажа и прочее. Моего друга В.А. Пушкарева убрали с поста директора Русского музея. И я думал: куда, куда? Это же Левицкий. В начале перестройки Фонд культуры издал несколько календарей-постеров. На одном из них этот самый портрет. Календарь был выпущен в огромном количестве экземпляров и висел во многих кабинетах. Репродукция была подписана: "Левицкий. Портрет Александры Павловны. Из собрания Савелия Ямщикова". Поразительно, но никто из Русского музея и Третьяковки не закричал: "Как! Новый Левицкий?", никто ко мне не обратился… Когда я заболел, то подумал: дочь моя Марфа будет разбираться в моих бумагах и вещах, решит, что делать с портретом. Шли годы, Александра Павловна находилась в моей одинокой квартире. Однако в какой-то момент дочь подходит ко мне и говорит: "Пап, ну что она у нас в шкафу стоит. Мы боимся, что ее украдут. У девочки и так судьба тяжкая. Она должна видеть свет". Я набрался сил, позвонил в Ярославль моим девушкам-искусствоведам и говорю: "Приезжайте, я хочу подарить вам Левицкого". Сейчас они мне говорят: "Савелий Васильевич, ты наверное, больной был, вот и подарил". Дело в том, что ориентировочная стоимость этого портрета от 200 до 300 тысяч долларов. Это же не Шилов, который оценивает свои работы как хочет, но их никто никогда за такие деньги не купит. Это Левицкий. И вот они приехали, грамоту от губернатора привезли. А потом звонили, говорили, что сделали специальный стенд для Александры Павловны. Мол, каждый день, открывая экспозицию, молимся за ваше здоровье. Я когда приехал в Ярославль, увидел эти портреты и подумал: "Боже мой, как же хорошо, что Бог меня вразумил сделать это дело. Сколько радости для всех".

Ярославль мне понравился — в очень хорошем состоянии. Лучшая в России набережная в Ярославле, там музей находится. Это центр русской культуры. Эти старинные дома, откос над Волгой… Я могу там часами сидеть на лавочке и чувствовать себя счастливым. Ярославский музей расширился. Выставки проходят постоянно. Хоть работники музея получают гроши, интерес к музею в городе есть, а уж сколько народу идет с пароходов… К сожалению, пока я болел, умерла Ира Болотцева, создавшая в музее великолепнейший древнерусский раздел в Митрополичьих палатах.

Сейчас директор Ярославского музея Надежда Леонидовна Петрова, настоящая русская хозяйка… Она с улыбкой тянет на себе огромный этот воз. Там же великолепный исследователь Ира Федорова, которая занимается портретным искусством. Нина Голенкевич, которая выпустила книжку о художественной жизни Ярославля ХIX — начала XX века, уникальную, я считаю, работу…

И еще хочу сказать: как все идет одно к одному. Когда я приехал из Ярославля, пошел в церковь Николы в Клениках на вечернюю службу. Покупаю свечки, подаю поминальные записки. Женщина стоит рядом и спрашивает: "Скажите, вы не Ямщиков? Спасибо за то, что в "Православной Москве" заметку о Пасхе опубликовали очень хорошую". Я отошел, помолился, выхожу из храма, и ко мне подходит мужчина, не из богатых, но вижу, интеллигентный человек. Спрашивает: "А вы правда Ямщиков?" Я говорю: "Да". Он говорит: "Знаете, у меня есть икона, из Карелии привез, отреставрированная, XVII века. Я бы хотел ее подарить музею. Вы не подскажете, какому?". Я говорю: "В Петрозаводск, если икона из Карелии".

— Вы меня сведите с музейщиками.

— Пожалуйста.

Пошли с ним по улице, и он говорит, что у него жена является дочкой известного художника начала ХХ века А. Плигина, и у них в доме есть его работы. Этот его тесть, он с Ярославлем был связан и поэтому в Ярославском музее им тоже интересовались. Но в Ярославле нет вещей Плигина. Я спрашиваю:

— Сколько у вас работ?

— Работ 10-12. Продавать мы их не хотим. Нам бы их тоже кому-то отдать.

— Так давайте в Ярославль.

Через пару недель директор Ярославского музея Надя Петрова приехала с музейным автобусом, забрала картины, и вещи переехали в Ярославль. Скоро там будет выставка картин художника А. Плигина.