ЖИВОЙ СТАЛИН
ЖИВОЙ СТАЛИН
17 декабря 2002 0
51(474)
Date: 17-12-2002
ЖИВОЙ СТАЛИН (21 декабря — День рождения великого деятеля отечественной и мировой истории Иосифа Виссарионовича СТАЛИНА)
На встрече с французским писателем Анри Барбюсом в сентябре 1934 года Сталин рассказал ему историю своего побега из ссылки.
В 1912 году Сталина ссылают в далекий Нарымский край в надежде, что оттуда он бежать не рискнет. Однако побег удался. Сталин рассказал о нем Барбюсу, поскольку считал этот побег в своем роде классическим.
Хорошо известно, что множество побегов русских революционеров, особенно из интеллигенции, заканчивалось провалом. Всему виной были "барские" привычки и неумение найти общий язык с простыми людьми. Самые тщательно подготовленные побеги срывались из-за доносов ямщиков, горничных, дворников и других "подневольных людей", сообщавших о "странных барах" местному начальству.
Сталин же особенно не старался утаивать тот вполне очевидный факт, что он скрывается от полиции.
Он не упрашивал, не давал обещаний щедро вознаградить, словно богатый барин, и не предлагал "дать на водку", чтобы исключить самое возможность истолковать свое поведение как попытку подкупа, "подмазывания", оскорбляющего достоинство любого порядочного человека. При разговоре с ямщиком он сразу сообщал, что денег у него нет. Но зато есть пара штофов водки. И вот ими-то он сможет "платить" по "аршину" за каждый прогон между населенными пунктами. На сколько хватит, на столько и поедет.
Ямщики, услышав о такой затейливой форме оплаты, начинали шутить, что, мол, вот "черт нерусский", не знает, что в России водку никто аршинами не меряет, а только ведрами... Тогда Сталин вытаскивал из-за голенища деревянный аршин в виде дощечки длиной в 71 см., из мешка появлялись маленькие железные чарочки. Чарочки ставились на доску, в них водка и наливалась. Так и получалось — аршин водки!
Шутка вызывала смех, разряжала обстановку. По дороге третий, а то и второй "аршин" распивался совместно, под общую закуску или задушевные дорожные разговоры о том, как живет простой народ.
"Приезжай к нам еще", — обычно говорили ямщики, расставаясь с веселым пассажиром.
Через несколько станций ямщики менялись. Получалось, что Сталин никогда не называл конечный пункт своего путешествия, не упоминал ни одной станции.
Несмотря на явный кавказский акцент, Сталину удавалось бежать из самых отдаленных уголков империи. За все время его не выдали ни разу!
Бывший секретарь Боржомского райкома партии Джибо Николаевич Ломошвили рассказал такую историю... В 30-х годах Сталин вместе с членами Политбюро приехал в Тбилиси и как всегда остановился в доме своей матери Екатерины Георгиевны.
С чего именно начался у Сталина разговор с матерью, уже не вспомнить, но закончился он примерно так...
— Сынок, скажи мне, ты убил царя?
— Нет, мама, не я. Я в то время на фронте был, воевал.
— Поклянись! Поклянись, что не ты и перекрестись.
Сталин перекрестился.
— Ну слава Богу, что так... я тебе верю, сынок.
Все, кто присутствовал при этом разговоре, были сильно поражены тем, что революционер Сталин перекрестился и сделал это искренне, по всем правилам.
Сталин взял мать за руку, поцеловал ее и, успокаивая, что-то тихо сказал ей по-грузински. Потом повернулся к своим гостям и произнес:
— Вот чистая вера! Такого человека ни обмануть, ни сбить с толку невозможно. Вот вы бы так верили в социализм...
И.В. Сталин получал посылки от матери из Грузии с привычным набором любимых лакомств: ореховым вареньем, чурчхелами и инжиром.
В Грузии рассказывают историю о том, как однажды мать Сталина отправляла ему посылку.
Собирая гостинцы, она немного задержалась и пришла на почту как раз к перерыву. Молодой почтальон стал выпроваживать пожилую женщину.
— Идите, идите, закрыто! Перерыв на обед.
— Сынок, не могу я целый час ждать. Тяжело мне. Потрать пять минут на меня, отправь посылку сыну моему, прошу тебя!
— Нет, нет, обедать иду. Через час!
— Э! Сынок, почему ты такой? Как человека прошу тебя...
Но почтальон был неумолим и захлопнул окошко прямо перед ее лицом.
Екатерина Георгиевна вышла, постояла немного в растерянности и наконец подошла к плакату с изображением Сталина, присела возле него на камень. Потом подняла голову, посмотрела пристально на плакат, покачала головой и сказала:
— И ты с этими людьми хочешь социализм построить? Э...
Почтальон слышал это, сидя у открытого окна:
— Женщина, что ты там говоришь? Ты хоть знаешь, кто это?
— Знаю, знаю, — отмахнулась она от молодого парня. — Это мой сын!
Перед открытием московского метрополитена в 1935 году главный редактор "Вечерней Москвы" объявил сотрудникам, что следующий номер будет посвящен откликам трудящихся на это знаменательное событие, и поручил подготовить соответствующий материал. Журналисты отправились выполнять задание. Только репортер Трофим Юдин никуда не спешил, ему в голову пришла дерзкая мысль: взять интервью у самого Сталина. Все знали о том, что Сталин буквально накануне совершил пробную поездку в новеньком метро, и кто как не он, мог дать соответствующий отклик!
Юдин позвонил в Кремль, представился, объяснил цель своего звонка. Его попросили немного подождать... Когда в трубке раздался голос Сталина, Юдин неожиданно охрип и еле проговорил заготовленную фразу:
— Здравствуйте, товарищ Сталин, это говорит корреспондент "Вечерней Москвы" Трофим Юдин.
— Кто-кто?
— Трофим Юдин, товарищ Сталин, из газеты "Вечерняя Москва". Мы готовим репортаж с откликами граждан о нашем метро. Я хотел спросить, товарищ Сталин, а вам метро понравилось?
— Записывайте: метро понравилось. Московское метро — лучшее в мире. Сталин.
— Спасибо, товарищ Сталин.
Счастливый и гордый Юдин рассказал об интервью главному редактору, у которого началась истерика. Что делать? Печатать? А вдруг Юдин врет! Не печатать? А если правда?!
— Мне нужно подтверждение, не будет — уволю!
Юдин опять звонит Сталину:
— Товарищ Сталин, меня увольняют — не верят, что я с вами разговаривал.
— Скажите, что я не велел вас увольнять.
Юдина не уволили. Более того, он "пересидел" в газете шестерых (!) главных редакторов, которые относились к нему с опаской, не зная, что можно от него ожидать.
В октябре 1941 года немцы, как известно, подошли к самой Москве.
Без ведома Сталина его дачу заминировали, предварительно вывезя все ценное.
Вечером 15 октября Сталин, как обычно, собрался в Волынское. Его стали отговаривать: мол, отключено отопление, сняты шторы с окон, отключена вода. Сталин настоял, чтобы его отвезли на дачу.
Подъехали к забору и увидели, что ворота плотно закрыты. Стали сигналить и стучать. Из-за забора послышался голос сотрудника охраны Орлова, который поинтересовался, кого принесло в такое время.
— Нас принесло! Открывайте немедленно!
Узнав голос Сталина, Орлов, не открывая ворот, сообщил, что дача заминирована согласно приказу. Сталин вздохнул и уже спокойным голосом устало произнес:
— Что ж, будем разминировать вместе.
Сталина временно разместили в домике охраны, растопили печку. По кремлевской вертушке дозвонились в Кремль. Вскоре приехали саперы и быстро разминировали дом.
Решался вопрос переброски стратегических резервов ставки на Сталинградский фронт.
В Кремле, в кабинете Сталина, около разложенных на столе карт стояли Жуков, Василевский, командующий по тылу Хрулев, секретарь ЦК ВКП (б) Маленков, Ермолин, а также начальник перевозок и начальник технического управления Генерального штаба.
Взгляд Сталина неожиданно остановился на начальнике технического управления, точнее, на его кителе. Прекрасный специалист и отличный организатор, начальник технического управления отличался крайней небрежностью, на совещание мог прийти в кителе с пятнами или без подворотничка. За ним всегда водилась такая особенность, но сделать замечание никто не решался: взрослый человек, к тому же военный, должен сам понимать.
Сталин и раньше обращал внимание на неряшливость начальника техуправления, но зная, как тяжело работать и одновременно следить за собой в такое трудное время, сдерживался. Но на этот раз засаленный китель и нечищеные сапоги окончательно вывели его из себя.
Посмотрев на неряшливого офицера, с трудом сдерживая гнев, Сталин спросил:
— А это что еще за беспризорник? Вы к кому пришли? Вы генерал или... Хрулев! Если у этого генерала не хватает средств, чтобы сшить себе мундир, сшейте ему два за мой счет. А сейчас вон отсюда!
Весть о произошедшем распространилась молниеносно. На следующий день все как один офицеры Генерального штаба пришли на работу тщательно выбритыми, в отутюженных кителях, в начищенной до блеска обуви.
Один общевойсковой генерал-полковник находился на докладе у Сталина. Доклад был содержательный, Сталин несколько раз одобрительно кивнул головой, что считалось хорошим признаком.
Генерал-полковник посчитал, что настал подходящий момент решить свою проблему по отправке багажа из Германии, и нарочито замялся. Сталин спросил:
— Вы хотите что-нибудь сказать, товарищ генерал-полковник?
— Да, товарищ Сталин. У меня вопрос личного плана.
— Личного? Хорошо. Говорите, я вас слушаю.
Генерал-полковник обрадовался и рассказал о том, что на контрольном пункте задержали его багаж, в котором были кое-какие вещи, мелочь. Вещи изъяли. Нельзя ли дать команду вернуть их ему?
— Хорошо, напишите рапорт.
Генерал-полковник, довольный тем, что так просто все разрешилось, быстро написал рапорт. Поскребышев, секретарь Сталина, попросил его подождать в соседней комнате, зашел в кабинет, чтобы наложить резолюцию...
Получив рапорт, генерал-полковник пробежал его глазами. В углу красным карандашом: "Вернуть полковнику его барахло. И. Сталин".
— Тут описка! Я не полковник, а генерал-полковник.
— Никак нет, товарищ полковник, никакой описки нет. Все вопросы к товарищу Сталину.
И добавил, не услышав возражений:
— Вы можете перешить погоны прямо сейчас.
Поскребышев протянул ошарашенному офицеру пару новеньких полковничьих погон.
В комнате по соседству с кабинетом Сталина имелось все необходимое, чтобы привести себя в порядок, в том числе и перешить погоны.
Шел 1947 год. Сталин находился у себя на даче. Ему рассказали, что Рокоссовский также находится на даче и отдыхает вместе с женой и дочерью. Сталин пригласил всю семью на обед.
Во время обеда велась непринужденная беседа на разные темы. Сталин временами вставал из-за стола, чтобы пройтись. Потом он подошел к Рокоссовскому:
— Вы ведь сидели, Константин Константинович?
— Да, товарищ Сталин, я был в заключении. Разобрались и выпустили. Но много хороших людей там пострадало...
— Вы правы, замечательных людей у нас много.
Сталин повернулся и вышел в сад. Все за столом замолчали. Присутствовавший на обеде Маленков возмущенно прошипел Рокоссовскому:
— Зачем вы это сказали?
Но не прошло и нескольких минут, как Сталин вернулся с букетами, которые тут же вручил семье Рокоссовских.
Каганович представил Сталину проект реконструкции Красной площади. На макете с передвижными конструкциями можно было рассмотреть все до мельчайших подробностей.
Сталин с интересом разглядывал макет, а Каганович рассказывал о планах реконструкции, передвигая макеты старых зданий и новых построек. Сталин молча слушал. Каганович по-своему истолковал молчание и, войдя в раж, перешел к главному — к переносу здания Храма Василия Блаженного. Он потянулся к миниатюрному макету здания и тут же услышал:
— Поставь Храм на место.
На этом обсуждение было закончено.
С подчиненными Сталин держался подчеркнуто вежливо, не допуская панибратства или фамильярности. Ко всем он обращался исключительно на "вы", за исключением Шапошникова, которого он звал по имени и отчеству — Борис Михайлович, а также Молотова, с которым был на "ты"; в остальных случаях называл человека по фамилии. Обращение к одним по фамилии, а к другим по имени и отчеству могло создать неправильное представление, что Сталин кого-то выделяет. Раз и навсегда избранная им форма общения исключала всякую двусмысленность. Молотов и Шапошников были редким исключением. Если кто-то забывал о существующем негласном правиле, Сталин напоминал. Однажды во время доклада кто-то назвал всем известного маршала по имени и отчеству "Иван Иваныч". Сталин заметил и тут же отреагировал:
— А кто такой этот Иван Иваныч?
Ни один человек в мире не мог оказать давления на Сталина, в том числе и Папа Римский, который однажды попытался обратиться к нему с просьбой — по возможности облегчить положение католиков на территории России.
Эту просьбу передал министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль. Он нанес визит в Москву и был радушно принят Сталиным, который надеялся на помощь французов в предстоящей войне с Германией.
Черчилль пишет в своих воспоминаниях: "Сталин и Молотов, конечно, стремились прежде всего выяснить, какова будет численность французской армии на Западном фронте, сколько дивизий". Не добившись вразумительного ответа, Сталин был разочарован, но виду не подал.
В конце беседы Лаваль неожиданно спросил: “Не можете ли вы сделать что-нибудь для поощрения религии и католиков в России? Это бы так помогло мне в делах с Папой”.
Сталин переглянулся с Молотовым, усмехнулся:
— С Папой? А сколько у Папы дивизий?
Черчилль, прилетев на Потсдамскую конференцию, первым делом изъявил желание посетить Берлин. Он осмотрел город, побывал в бункере Гитлера и на развалинах рейхстага. Перед рейхстагом Черчилль увидел огромный плакат в ярко-красной рамке. На нем было что-то написано на русском и немецком языках. Черчилль попросил перевести ему содержание плаката. Переводчик прочитал: "Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский и государство германское — остаются. И. Сталин".
Черчилль раздраженно прокомментировал:
— Как вам это нравится? Мы тут ждем Конференции. А Сталин ее уже начал, без нас. Хитрый византиец...
На переговорах Сталин сажал рядом с собой Голунского, заведующего юридическим отделом МИДа, не только отличного знатока международного права, но и хорошего переводчика, и говорил при этом:
— Это, чтобы нас не надули. Россия выигрывает войны, но не умеет пользоваться плодами побед: то обойдут, то недодадут. Мы это поправим.
На переговорах Сталину приходилось преодолевать мощное сопротивление своих противников. В таких случаях он становился жестким и мог вести дипломатическую игру буквально "на грани"...
Несмотря на то, что Советская Армия уже вполне могла обойтись без помощи союзников, Сталин все же настаивал на открытии Второго фронта в Европе, чтобы любым путем уменьшить потери и ускорить окончание боевых действий.
Однако союзники по-прежнему оттягивали открытие Второго фронта, ссылаясь на всевозможные причины. Несколько обещанных сроков уже было пропущено. И, тем не менее, Сталин не оставлял попыток. Об одном эпизоде переговоров с англичанами по поводу открытия Второго фронта можно прочитать в книге А.А. Громыко "Памятное".
“...Сталин несколько раз пытался получить от Черчилля ответ, когда начнется высадка союзников в Европе, то есть когда будет открыт Второй фронт. Но он так и не получил этого ответа. Однажды, едва сдержавшись, Сталин поднялся с кресла и сказал Ворошилову и Молотову:
— У нас слишком много дел дома, чтобы здесь тратить время. Ничего путного, как я вижу, не получается...
Черчилль в замешательстве, боясь, что конференция может быть сорвана, заявил:
— Маршал неверно меня понял. Такую дату можно назвать: май сорок четвертого...
Атмосфера разрядилась”.
Представители Антанты, исчерпав все возможности победить Советскую Россию, предлагают начать переговорный процесс. Руководитель делегации с пафосом произносит:
— Мы предлагаем вам мир!
Сталин, сидя среди членов российской делегации, усмехается:
— Зачем нам мир? Нам и России хватит, пока.
В 30-е годы, во время празднования 7 ноября, в Москве произошло маленькое событие, а точнее, эпизод, который едва не привел к харакири генерала Умедзу Иосидзиро, шестого по счету командующего Квантунской армией.
Новый командующий тяжело переживал поражение Квантунской армии под Номонганом в Манчжурии. А как все хорошо начиналось! План захвата советского Забайкалья был идеально проработан. Но, увы... Кроме того, эти русские применили какое-то новое, неизвестное оружие, по мнению ученых, являвшееся разновидностью реактивных снарядов. Последствия обстрела реактивной артиллерией были поистине ужасны.
Чтобы "сохранить лицо" и окончательно не потерять военный престиж страны Ямато, армии был отдан приказ: не расширяя конфликта, нанести мощный ответный удар всеми силами Квантунской армии и после этого начать переговоры об урегулировании инцидента, как продолжали называть японцы собственные неприкрытые акты военной агрессии против своих соседей.
Но Советская Армия окружила и почти полностью уничтожила значительные силы японской армии. В результате 16 сентября японскому командованию пришлось подписать перемирие с русскими, на деле означавшее признание поражения.
Но даже это можно было спокойно пережить, объяснив важными причинами.
Самый большой удар по самолюбию и гипертрофированному национализму сторонников Хакко Итио ("завоевания мира под одной крышей — Японии") был нанесен в Москве во время парада на Красной площади...
На трибуне Мавзолея стояли члены правительства СССР. Представители посольств и иностранные военные атташе, приглашенные в день праздника на малые трибуны Мавзолея, с интересом наблюдали за Сталиным. Он о чем-то шептался со стоящим рядом Ворошиловым. Сталин и Ворошилов время от времени бросали многозначительные взгляды в сторону малых трибун.
Наконец, Сталин с Ворошиловым, похоже, о чем-то договорились: Ворошилов согласно кивнул головой, а Сталин усмехнулся и стал смотреть в сторону.
Ворошилов сошел с трибуны Мавзолея и направился к до предела заинтригованным послам. Климент Ефремович подходил к каждому и здоровался за руку.
Наконец, очередь дошла до военного атташе Японии, генерала Татабана. Ворошилов протянул руку, поздоровался, и уже было отошел на пару шагов, как неожиданно обернулся к генералу, улыбнулся и... погрозил пальцем, как напроказившему школьнику. Татабана сделал каменное лицо.
Когда командующий Квантунской армией Умедзу Иосидзиро прочитал об этом в донесении из Москвы, ему показалось, что у его ног разверзлась бездна, в которую он неминуемо должен был рухнуть, не вынеся такого позора. Такой изящной и убийственной оплеухи японские генералы никогда не получали. Лучше бы их, как мальчишек, высекли на площади!
Он не сделал себе харакири только потому, что в момент разгрома командовал армией все же не он...
Ираклий Андроников умел хорошо пародировать различных деятелей. Особенно похоже получался Сталин, которому об этом рассказали.
На одной из встреч с писателями Сталин увидел И. Андроникова и подошел к нему:
— Товарищ Андроников, говорят, у вас хорошо получается меня пародировать. Покажите, пожалуйста!
— Вас — нэ решаюсь! — сказал Андроников и сделал отрицательный жест с воображаемой трубкой в руке...
Как-то на одном из банкетов в Кремле, улучив момент, И.С. Козловский обратился к Сталину:
— Товарищ Сталин, я никогда не был за границей, очень хотелось бы съездить...
— А не убежите?
— Что вы, товарищ Сталин, я свою родную деревню не променяю на всю заграницу!
— Как хорошо вы это сказали. Вот и поезжайте в родную деревню.
Н. Хрущев часто бравировал истинно пролетарским происхождением и при каждом удобном случае вспоминал свое рабочее прошлое. Так продолжалось до тех пор, пока однажды Сталин, не выдержав, хмыкнул и сказал:
— Рабочий, из-под станка...
Впоследствии Н. Хрущев цитировал эту фразу как пример неуважительного отношения Сталина к рабочему классу.
В качестве компромисса Сталин предложил англичанам отправить десятка два дивизий на Восточный фронт, для непосредственного участия в боевых действиях на Украине.
Бивербрук высказал идею о переброске войск из Ирана на Кавказ, мотивируя эту идею близостью территории:
— Снимите свои войска с Кавказа, а мы вместо вас будем охранять нефтяные промыслы.
Сталин:
— Хорошая идея. Только на Кавказе войны нет, а на Украине — есть. Давайте не уходить от реальности и решать задачи по мере их поступления.
На заседании Политбюро Сталин высказался по поводу состоявшейся беседы:
— Англичане предлагают помощь — ввести свои войска на Кавказ. За дураков нас держат: мы их потом оттуда не выведем...
На одной из встреч со Сталиным Черчилль предложил разместить авиабазу в Мурманске и добавил при этом:
— Вам же трудно!
— Трудно! Если хотите помочь, то отправьте ваши войска на фронт. А свои порты мы уж сами будем охранять.
"Ну и союзнички у нас..." — периодически говорил Сталин.
Союзники сроки проведения операции под кодовым названием "Оверлод", намеченной на май 1944 года, нарушили. Открытие Второго фронта началось с высадки англо-американского десанта на побережье Франции только 6 июня.
Таким образом, основную тяжесть Второй мировой войны почти до самого конца нес один СССР.
Кроме того, когда 16 декабря 1944 года в Арденнах и в январе 1945 года в Эльзасе союзники потерпели серьезное поражение, Черчилль обратился к Сталину за помощью, высказав просьбу начать наступление на Восточном фронте раньше запланированного Ставкой срока. Несмотря на плохую для авиации и артиллерии погоду, Сталин пообещал, что окажет помощь союзным войскам, и сдержал слово.
Широкомасштабное наступление Советской Армии началось 12 января 1945 года на фронте протяженностью от Балтийского моря до Карпат. Немцы были вынуждены срочно перебрасывать свои дивизии с Западного фронта на Восточный. Союзники были спасены.
Общение Сталина с главами и представителями иностранных государств происходило не только за столом переговоров. На банкетах и прочих дружественных мероприятиях также не следовало расслабляться.
Помимо серьезных "наездов", Сталину приходилось давать достойный ответ на менее значительные, но не менее дерзкие дипломатические колкости.
На Потсдамской конференции разгорелись споры о послевоенных границах. Особенно лютовал У. Черчилль:
— Но Львов никогда не был русским городом!
— А Варшава была, — спокойно возразил Сталин...