XVII{28}

XVII{28}

Я кончил и спрашиваю себя: неужели не ясно теперь, что племенная политика как правительств, так и самих наций есть в наше время – не что иное, как одна из форм всемирной революции, один из самых сильнейших способов космополитического все-смешения?

Я говорил о самой России и Турции со дней Парижского трактата; о свободной Греции и объединенной Румынии; о болгарах, купивших первоначальную свободу свою отторжением от Вселенской Церкви, и о неизбежном в более или менее близком будущем пансербизме, не могущем, по-видимому, ничего дать, кроме – самой обыкновенной современно-европейской плоскости «передового» стиля.

Везде – на всем этом обширном протяжении от Ледовитого океана до Средиземного моря и от Великого океана до пределов Западной Европы – за последние 30 с небольшим лет космополитическая революция сделала неимоверные успехи. Везде ослабление религиозного чувства; везде демократические наклонности (даже и бескорыстные у многих); везде больше противу прежнего сходства с Западом в быте, привычках, понятиях и модах!

Разница между самой Россией и православным Юго-Востоком, впрочем, та, что в первой с 81 года начался все больший и больший переворот к охранительной реакции и в действиях власти, и в стремлениях мысли; а на Юго-Востоке – ничего подобного еще не заметно и не может даже и быть, ибо там власти общей и сильной нет, а мысль своя еще незрела и европеизмом еще не пресыщена, – не доросла еще до той потребности независимости от Запада, к которой порывается эта национальная мысль у нас – на всех поприщах.

Вот разница.

Но (с другой стороны) если мы вообразим себе две картины всего православно-мусульманского Востока: одну времен Государя Александра Павловича, 20-х годов, или даже и времен Императора Николая, 30–40-х годов, а другую – современную нам, – то, разумеется, мы будем поражены при виде тех успехов, которые сделала и на Востоке за истекшие полвека всемирная революция.

Вообразим себе сперва время Николая Павловича и султана Махмуда, – положим, даже и после освобождения Эллады.

Какое разнообразие нравов, положений, законов, обычаев, воспитания и вкусов! Какое еще твердое единство Православия!

Была разнородность власти в России, на Босфоре, в Египте, в Греции, Сербии, Черногории, Молдавии, Валахии. Была поразительная пестрота жизни, но было упорное и покорное духовное единение в Церкви. Государь русский на Севере; Патриархи на греческом Юге. В России крепостное право и властное, богатое, покойное, в высших своих слоях столь изящное и тонкое дворянство. Николай Павлович; Филарет; Пушкин. Какая триада! Не бедна духом, должно быть, была жизнь первой половины этого века в России, – если ее «почва» произвела трех таких исполинов – Церкви, Царства и поэзии! И все они трое были в умственной связи; все трое признавали друг друга.

На Юге турецкое крутое и грубо-распущенное владычество; молодая еще тогда, новая, эллинская свобода, – по гражданскому идеалу, положим, не самобытная, уже вполне западная, но по густой еще закваске турко-византийской старины поневоле, так сказать, в самой жизни чрезвычайно оригинальная. Соединение большой набожности в массе населения, большой патриархальной и пастушеской наивности с древним риторством и самой новейшей французской демагогией… Какие вожди недавней народной свободы еще живы и действуют. Какие разнообразные и сильные характеры! Колокотрони, Караискаки, Каподистриа, Миаули, Канарис, Метакса, Колетти, Маврокордато, Кундуриоти…

Кто русской партии, кто французской, кто английской; кто был дипломатом иностранной державы (Каподистриа), кто английским жандармом на Семи островах (Караискаки), кто врачом (Колетти), кто граф (Метакса), кто купец или моряк… Колетти, Колокотрони в фустанеллах, как корсары лорда Байрона; Кундуриоти и Миаули в шальварах (а Миаули при этом и в роскошных шелковых чулках); только Маврокордато, Каподистриа и гр. Метакса (к сожалению!) – в сюртуках…

В Сербии старый Милош, в такой же расшитой одежде, как теперь кн. Николай Черногорский. Хитрый, твердый, старинный человек; свинопас и князь; освободитель отчизны и приятель турецких пашей (которые даже дарили ему негритянок). Старый Милош, который сам рассказывал, что однажды похоронил живого священника вместе с мертвецом за то, что тот, вопреки строгому запрещению брать с бедных больше таксы, потребовал с одной неимущей вдовы несколько золотых.

В Черногории, свободной от турка, неприступной, бесплодной, светом почти забытой, суровой до свирепости, – владыкой Митрополит Православный, светский государь [самодержавный] [как малый папа] – над горстью своевольных и воинственных горцев.

В Молдавии и Валахии – богатых, хлебородных – крепостное право, как у нас (с местными особенностями); дворянство полуазиатское и полуфранцузское, еще православное, но распущенное в нравах, давно забывшее оружие; народ – простодушный, робкий, привычный к рабству. В каждом княжестве по господарю, вассалу Турции, и по дивану (совету), довольно своеобразному учреждению в разнородной среде восточных христиан. Монастыри богатые, многолюдные, «преклонимые» Св. Местам Востока. В общей картине жизни, в языке, духе, нравах этой Молдо-Валахии – странная смесь греко-византийского, парижского, славянского, турецкого…

В Болгарии – безусловное, безмолвное, давнее подчинение туркам; ни дворянства своего, ни духовенства собственно болгарского, ни даже многочисленного и сильного торгового класса из болгар. Духовенство греческое; богатая часть купечества греческая; начальство – турецкое. Болгары – только земледельцы, пастухи, ремесленники и мелкие торговцы. Они к туркам привычны, сыты, просты и дики до того, что местами по настоянию греческих епископов паши их насильно толпами загоняли в храмы молиться по праздникам. Болгары того времени так же равны между собою, так же просты и дики, как черногорцы, но черногорцы свободолюбивы и чрезвычайно воинственны, а болгары тогда – были трудолюбивы, робки, не воинственны и порабощены турку, как порабощен был своему дворянству народ вассальной и сословной Молдо-Валахии…

Какое разнообразие жизненных условий!

Оно видно и из этого бледного, краткого абриса. Пусть тот, кто помнит еще 40-е и 50-е годы, или тот, кто читал много о былой жизни Турции и ее христиан, – пусть он сделает усилие памяти и даст волю воображению своему.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.