15

15

Безвестный мастер из племени маконде вырезал из дерева фигурки, которые профессор Дар-эс-Саламского университета Маскареньяс показывает мне в своем кабинете. В жизни не видел изделий, которые с такой жуткой простотой рассказывали бы о человеческих судьбах. Соединяя символизм с реализмом, они повествуют о реальности голода. Обозначены его внешние признаки: тощие конечности, вздутые животы, ужас в глазах. Один несчастный, гротескно изогнувшись, похоже, ест землю; другой грызет собственную руку. Фигурам придан одновременно человечий и звериный облик; этим как бы подчеркивается, что условия существования для всех едины.

Продолжая наше путешествие, я не могу забыть эти образы. Засуха окутывает Африку пылью. Пыль волочится кометным хвостом за «лендровером», клубится вокруг коровьих копыт, расходится крохотными облачками от клювов ищущих корм пернатых. И когда над обволакивающим голую землю знойным маревом вырастают пыльные вихри, они кажутся мне перекошенными фигурами людей.

Когда умирают люди, звонят в колокола, бьют в траурные барабаны, громко причитают. Когда же ветер уносит частицы рассохшейся почвы, не слышно ни звона колоколов, ни рокота барабанов, ни причитаний плакальщиц. А ведь гибнет земля.

Засуха и дожди всегда сменяли друг друга. Изменчивые очертания озерных берегов и неоднородные слои отложений позволяют нам проследить, как менялся климат миллионы лет назад. Предполагают, что в Олдувае в последнем миллионолетии было два долгих засушливых периода: один — семьсот тысяч, другой — сто пятьдесят — триста тысяч лет назад. В Кооби-Фора картина в основном такая же, с небольшими отличиями. Различный состав пыльцевых зерен в пробах свидетельствует, как скудела растительность во время долгих засух. Такие периоды характеризуются также почти полным отсутствием ископаемых остатков гоминидов и животных.

В рамках крупномасштабных изменений наблюдаются и меньшие вариации. Двадцать тысяч лет назад Сахара простиралась к югу дальше, чем теперь; потом наступили влажные тысячелетия, и пустыня зазеленела.

В аридных и полуаридных зонах южнее Сахары ни одно поколение не обходилось без жестокой засухи; они служили временными вехами, как у европейцев мировые войны. Засухам дают имена. Сомалийцы говорят о «Хаараамакуне» (1911–1912) — «Пожирателе запретной пищи», когда правоверные были вынуждены есть пищу, запрещенную исламом, о «Сиигакасе» (1950–1951) — «Красном пыледуве», или засухе песчаных бурь, и, наконец, о «Дабадгеер» — «Длиннохвостой», то есть долго длящейся.

Засуху, начавшуюся в 1968 году, называют самой жестокой на памяти людей. Впрочем, есть предостаточно свидетельств того, что пустыня неуклонно наступает в нашем столетии. Старики из племени туркана, которое живет на пределе человеческих возможностей, кочуя со своими стадами на песчаной равнине к западу от Большой Воды в полном убеждении, будто мир кончается к востоку от озера, рассказывают, что в пору их юности этот край зеленел травами и деревьями, кругом бродили слоны и носороги, жирафы, буйволы и зебры. Теперь саванна исчезла — и вместе с ней крупные животные; лишь несколько ретивых гиен и черногривых львов кружат возле деревень, подстерегая скот. Тот же процесс, что в области туркана, повторяется в других местах.

И возникает вопрос: то ли мы вступили в новый геологический сухой период, то ли новые пустыни — исключительно дело рук человека. Для однозначного ответа данных пока еще мало. Некоторым исследователям видятся признаки начинающегося длительного изменения глобального климата, которое проявит себя долговременной засухой во всем экваториальном поясе от Африки через Индийский субконтинент до западного полушария.

Если это предположение верно, лишенные окаменелостей слои в Олдувае и Кооби-Фора обретают зловещий смысл. Один американский биолог пришел к радикальному выводу, что следует эвакуировать всю область Сахель к югу от Сахары и провести международные мероприятия для помощи ее жителям.

Независимо от действия исконных сил самой природы, необходимо учитывать и новую геологическую силу — человека. В природе многое свершается без видимой цели, но ничто не происходит беспричинно. Человек занял место в ряду причин. Он способен воздействовать на жизненные условия планеты в не меньшей мере, чем дрейф континентов или спазмы вулканов. Ему не под силу предотвратить долгосрочное ухудшение климата, но он может его усилить и усугубить, может также продлить скоропреходящие явления. Наконец, он может сам вызвать неблагоприятные климатические сдвиги.

Желтые равнины с щетинистой порослью, надвременные картины пастухов и стад, искромсанная острыми копытами, искрошенная в пыль земля!

Тысячелетиями пастух перегонял свой скот с пастбища на пастбище, следуя той же схеме, что дикие травоядные. В сезон дождей четвероногие обитатели саванны рассредоточиваются на пастбищах у временных водотоков и водоемов; во время засухи собираются у постоянных водопоев. Некоторые виды совершают сезонные миграции, напоминающие перелеты птиц.

Недавно в Масаи-Мара мы наблюдали потрясающее зрелище, когда сотни тысяч гну двинулись в ежегодное странствие от степей Серенгети в Танзании до равнины Нарок в Кении. Словно армия на марше: колонна за колонной возникали на горизонте на юге, колонна за колонной исчезали за окоёмом на севере. Еще до появления каких-либо дождевых туч биологические часы дали команду трогаться в путь, чтобы животные поспели на новые пастбища, когда муссон принесет животворную влагу.

При виде этого зрелища, от которого веет седой древностью, представляешь себе и людей, на протяжении эпох покидавших пораженные засухой области. Теперь к ним присоединяется миллионная армия тех, кого отправила в голодный поход нынешняя засуха в Сахеле.

Но прежде всего эти мигрирующие гну напоминают о силах природы, которые тысячелетиями определяли также перемещения пастушеских народов. Путь от засух к дождям был их жизненным путем. Стада были странствующими амбарами, где пастух запасал пищу на предстоящие тощие годы. Чем больше стадо, тем надежнее он чувствовал себя.

Простой земледелец тоже ориентировался на законы среды. Он знал: если баобаб не зацвел в октябре, будет неурожай; однако его жизненный уклад включал приспособление к свойствам земли и реальностям засух.

А вот тщательно сбалансированная в прошлом система пользования дарами природы, которой руководился кочевник, теперь становится его врагом. Людей стало больше, прибавилось и скота. Разумное прежде желание приумножать стадо приобрело неразумный размах. За пятнадцать-двадцать лет численность людей и скота вдоль северных и южных окраин Сахары удвоилась. Скота оказалось вдвое больше, чем травостой способен накормить в периоды плохого урожая. В мире не осталось неиспользованных пастбищ, тем более в Африке. Чрезмерный выпас и разрушение почв у южных рубежей Сахары вынуждают людей и животных перемещаться к югу — в области, где и без того тесно. Таковы заключительные сцены тысячелетней истории!

Колониальная пора ускорила перегрузку земель Африки. Когда белые поселенцы занимали лучшие угодья, африканцев оттесняли на тощие почвы периферии — слишком тощие, чтобы выдержать такое напряжение. К тому же традиционная схема земледелия нарушалась тем, что новоселы предпочитали культуры, плохо защищающие почву от палящего тропического солнца и бурных ливней. Многие ныне освобожденные страны продолжают возделывать введенные белыми экспортные культуры, чтобы за них получать промышленную продукцию белых. Таким образом белое давление на землю Африки продолжается.

Два дня у озера Баринго — доменный зной и загустелый от пыли воздух — явили нам потрясающую картину расточительного обращения с землей. Баринго — одно из немногих пресных озер Долины, в нем нет вулканической соды, которая накапливается в бессточных водоемах. Еще пятнадцать лет назад вода Баринго была кристально прозрачной. Десять лет назад появилась муть. Сегодня вода коричневая и густая, словно жидкий шоколад.

Причина становится предельно ясной, когда едешь вдоль озера. После того как белые покинули берега, монопольно оккупированные ими для своего отдыха, сюда пришли племена скотоводов со своими коровами и козами. Скот начисто объедал траву, острые копыта лишали корешки опоры. Во время дождей в озеро смывается огромное количество рыхлой почвы. Воду не отличишь по цвету от земли.

А ведь мы еще не видим земли, уносимой с обезлесенных склонов за три месяца, когда наполняются влагой речные русла. Впрочем, нам и без того известно, что тропические леса вырубают с угрожающей быстротой и что дожди, которые прежде мерно просачивались через листву и ложились на землю благотворной росой, теперь безжалостно хлещут и размывают обнаженную почву.

Раздетая земля — земля, лишенная зеленого покрова! Но вот нашелся все-таки клочок травы в ложбине сухого русла… Он приглашает отдохнуть и поразмыслить.

Сотни миллионов лет назад по голым до той поры материкам расходились травянистые растения. Медленно, еще миллионы лет, они создавали удивительную смесь живого и неживого вещества, именуемую нами почвой. Каждая травинка вырастает из почвы, в создании которой участвовали ее предшественницы. Можно сказать, что стебелек в твоей руке заключает в себе историю жизни на Земле. Когда расточается почва и гибнут травы, с ними отмирает изрядная часть той истории, продуктом которой является человек.

Баринго — миниатюрная иллюстрация широкомасштабного процесса. Саванна становится степью, степь — пустыней. Ныне более двух пятых площади Африки занимают пустыни, полупустыни, сухой буш, и во многом повинен в этом человек. Точно так же в обширных областях Южной Азии и Латинской Америки ценные угодья вытесняются пустыней.

Пробираясь от Кооби-Фора через пустыню Чолби, мы видели примеры агрессии кочующих песков. Там, где кочка, куст, дерево на краю пустыни задерживают относительно тяжелые частицы, влекомые ветром вдоль поверхности земли, песок образует нарастающий сугроб и, пеленая растение, душит его. И торчит под конец из холмика искривленная сухая ветка — этакий надгробный памятник. Пустыня взяла верх, и барханы движутся дальше, как некогда они наступали на Иерихон, Вавилон, Карфаген.

Ежегодно Сахара увеличивает свою площадь на сто с лишним тысяч гектаров. Не сплошным фронтом, а за счет пустынных очагов в степной зоне, которые растут вширь, пока не сольются воедино. Из окна самолета можно увидеть, как израненный ландшафт словно кровоточит там, где обнажилась красноцветная земля.

Мельчайшие частицы земли и питательных веществ ветер поднимает на высоту семи тысяч метров и несет через Атлантику и Индийский океан. Со спутников сделаны снимки пылевых облаков, простирающихся от Африки до моря карибов. В Северной Африке есть области, за пять лет утратившие до двадцати сантиметров почвенного покрова. На острове Барбадос в Карибском море за семь лет количество приносимой ветром пыли увеличилось в четыре раза. Связь несомненна.

Специалист по аридным областям Африки, швед Андерс Рапп, подсчитал, что за одно летнее полугодие только из пустыни Сахель ветер унес в небо над Атлантикой шестьдесят миллионов тонн мельчайших частиц земли. Будь это целиком плодородная почва (а в аридных районах ее мощность редко превышает десять-пятнадцать сантиметров), получилось бы, что каждое лето ветер только из этой области уносит около шестисот квадратных километров годной для возделывания земли. На такой площади можно было бы пасти шесть-десять тысяч голов скота. Или же она могла бы прокормить до шестидесяти тысяч человек, живущих земледелием.

Ветер, которому полагается доставлять с моря влагу на континенты, уносит в море землю с материков. Когда-нибудь в донных отложениях Атлантики можно будет прочитать повесть о том, как человек промотал миллионнолетнее наследство, Повесть об ответственности человека за голод людей.