Медальон

Хоть это может показаться удивительным, но я совершенно успокоился. Во-первых, я перестал подозревать Кашпара в том, что он подстроил мне коварную ловушку, — арест Громадки в Чехословакии и все, что с этим связано, нельзя было разыграть. Во-вторых, я фаталистически примирился со своей судьбой: пусть я буду просто пешкой на шахматной доске, на которой кто-то другой играет сложную партию. Пусть так, если ничего нельзя изменить, я не отвечаю за то, что произойдет. Я даже почувствовал себя лучше в положении зависимого человека.

Надо сказать, что я вовсе не испытывал тех чувств, которые приписывают обычно двойным, тройным и вообще работающим на многие разведки агентам. Никакого самовозвеличения, ничего похожего на упоение сложной игрой. Я скорее чувствовал себя машиной, которой кто-то искусно управляет. Только последние остатки человеческого заставляли меня искать какой-то близости с другим человеком.

Поэтому я очень обрадовался, когда Кениг предложил мне поехать во Франкфурт. Мне надо было там получить у связного паспорта, закупленные американцами у беженцев из Чехословакии, — кажется, пятнадцать штук. Я попросил полковника разрешить мне сделать один личный визит. Я слышал, что во Франкфурте живет женщина, которую я знал в прошлом, — Вера Земкова. Когда-то перед войной мы вместе учились в Братиславе. В Америке у нее были какие-то родственники со стороны отца. После бегства из Чехословакии она им написала в Кливленд и сообщила, что влачит жалкое существование в лагере для беженцев. Родственники попросили своего сына, офицера в американской зоне Германии, помочь ей устроиться и найти квартиру. Он устроил ее на хорошо оплачиваемую должность в американской военной комендатуре и подыскал приличную квартиру.

Я рассказал все это Кашпару, чтобы он понапрасну меня не расспрашивал. Он разрешил мне повидать ее и только пробурчал себе под нос что-то вроде того, что тщательно проверит мою информацию.

На другой день рано поутру я уехал на «мерседесе» во Франкфурт. Как обычно, я оставил машину на окраине и отправился пешком туда, где мне надо было получить документы. Я торопился, чтобы у меня осталось побольше свободного времени.

На первом этаже дома, где я бывал уже не раз, я позвонил в дверь, на которой красовалась табличка с надписью: «Карл Шнейдер».

— Приветствую вас, доктор Майкл, входите, пожалуйста...

Ни безупречный английский язык, ни конспиративная кличка не удивили меня. Оба — и Шнейдер, и я — при наших встречах тщательно выполняли инструкции, данные Кашпаром. Мы не очень доверяли друг другу и были знакомы только по службе. Отсюда известная холодность и в то же время корректность в наших отношениях.

— Вы пришли за посылкой? — строго спросил Карл и открыл маленький сейф. Он вынул пачку аккуратно сложенных красных книжечек.

— Тут должно быть пятнадцать штук, — заметил я.

Он подтвердил, снова закрыл сейф и опустился в массивное кресло. Затем он зажег сигарету и спросил меня, не тороплюсь ли я. Он хотел бы со мной кое о чем поговорить.

Я спешил, но мне неудобно было это показывать. Я сел в кресло напротив Шнейдера.

— Вы недавно получили частное письмо, не правда ли? — спросил он тихо.

Что такое?! Он испытывает меня, что ли? Не приготовил ли мне Кашпар именно здесь хорошенькую баню? И какое письмо он, собственно, имеет в виду? Первое? Или то, которое я получил в церкви?

Я постарался ответить как можно более равнодушно:

— Не знаю, о каком письме вы говорите, господин Шнейдер. Никаких частных писем я не получаю...

— Но, доктор Майк, — иронически усмехнулся он, — ведь всегда найдется путь для корреспонденции...

— К сожалению, я должен вас разочаровать. Путь, который вы имеете в виду, у нас строго запрещен.

Я старался изо всех сил, чтобы в голосе не было ни капли волнения. Но подсознательно чувствовал, что человек, сидящий напротив меня, знает больше, чем пока сказал. Кашпар, видимо, выбрал его посредником, который снова должен проверить мою безупречность. Не исключено, что задержали человека из Людвигсбурга и тот все сказал, пришло мне вдруг в голову.

— Но, дорогой Майк, письмо вам мог кто-нибудь подложить, скажем, во внутренний карман пальто, разве нет?

Это замечание уже было гораздо конкретнее и требовало высшей степени бдительности. Я тут же ответил шуткой:

— С вами тоже что-нибудь подобное случалось?

— А знаете, да, — быстро парировал он.

Настало долгое молчание. Мы внимательно наблюдали друг за другом. Я размышлял, не является ли мой агрессивный собеседник тем самым «надежным человеком», о котором писал Фердинанд. Подходящее место тут, конечно, было, да и времени с тех пор, как мне вручили письмо, прошло достаточно. Но Шнейдер, с которым мы беседовали сейчас полунамеками, все же не походил на такого человека. Исключено! Тот сразу же назвал бы пароль, а этот как-то глупо и бессмысленно петляет.

— Так вы действительно не получали никакого письма? — снова прервал ход моих смятенных мыслей его голос.

— Да ведь я вам уже сказал. Но если вы хотите продолжать эту игру, я ничего не имею против. Это очень забавно.

— Нет-нет, не хочу, доктор Майк, — поспешно перебил он меня. — Сменим пластинку. Я тут несу всякую чепуху и чуть не забыл главное: я должен передать вам привет от Эльды...

Шнейдер сунул руку в полуоткрытый ящик стола, вынул маленькую плоскую коробочку и протянул ее мне через стол:

— Это вам от Эльды, на память...

В коробочке лежал медальон, который когда-то носила моя мать. На меня пахнуло воспоминаниями о доме, о беззаботном детстве и семейном уюте.

Значит, это все-таки тот человек, о котором писал Фердинанд! Я готов был обнаружить его в каждом, но только не в Шнейдере. Больше я не мог молчать, я тоже произнес пароль и поблагодарил за подарок.

— Благодарность излишня, доктор, — сказал по-чешски Шнейдер. — Но я надеюсь, что теперь вы мне будете доверять. Этот медальон должен рассеять окончательно все ваши подозрения. И, пожалуйста, извините меня за начало нашего разговора, которое, вероятно, доставило вам несколько неприятных минут. Я должен был испытать вас как моего партнера. И немного наказать за Людвигсбург... С Фердинандом все в полном порядке... Привет от него я передаю вполне серьезно...

Беседа, которая последовала за этим, была похожа как две капли воды на все первые инструктажи разведчиков. Шнейдер мне объяснил, что нужно от меня чехословацкой стороне. Их интересовали, прежде всего, имена, задания и маршруты агентов Кашпара, отправляемых в республику. Специальным пунктом моей информации должен быть сам штаб. Предпочтительнее качество, чем количество информации. Я должен сообщать обо всех кадровых изменениях, а также о новых операциях штаба. Иногда им понадобится подтверждение сведений, получаемых из других источников, или дополнения к ним.

Все эти задачи соответствовали моим возможностям. И технические проблемы — система передачи информации — были сформулированы так, что я мог легко освоить их. Я изучил планы тайников, способ шифровки, планы дальнейших встреч, условия вознаграждения и множество разных других вещей, о которых надо договориться с самого начала.

Потом Шнейдер спросил меня, как я себя чувствую в группе Кашпара и не буду ли теперь испытывать страх, который обычно бывает плохим советчиком. Я откровенно ответил, что Кашпар вызывает у меня некоторые опасения. С одной стороны, создается впечатление, что он мне безгранично доверяет, поручает самые деликатные задания; с другой — я не уверен, что он не знает о моем долголетнем членстве в КПЧ, которое я скрыл от него, и не собирается использовать эти сведения.

Шнейдер стал меня успокаивать. Для Кашпара, мол, самое важное, как ко мне относятся американцы. Отличную рекомендацию мне, как он сообщил, дали сами американские дипломаты, прежде всего посол Хит, пресс-атташе Кливленд и военный атташе полковник Яцевич, которые познакомились со мной в Софии. Что же касается страхов относительно моего членства в партии, то чехословацкие органы госбезопасности сами сделали все, чтобы скрыть его. Вскоре после моего визита к полковнику Майклу в американское посольство в Праге было дано негласное разрешение на мой отъезд за границу потому, что уже тогда не исключалась возможность установить со мной в дальнейшем сотрудничество.

Очевидно, я выглядел, выслушав это сообщение, довольно удивленным, потому что Шнейдер больше этого вопроса не касался. Он только повторил, что не надо предаваться излишним опасениям. Он сказал, что может мне сообщить абсолютно точную и проверенную данными разведки информацию: теперь, когда я езжу в служебные командировки, Кашпар не организует за мной слежку. Мне надо, конечно, очень дорожить доверием полковника и стараться не допускать каких-либо оплошностей, которые могли бы повредить моему положению. Не забывайте, внушал мне Карл, что ваша безопасность у Кашпара зависит от безупречного выполнения служебных обязанностей.

Разумеется, я это знал и без наставлений Шнейдера, так же как и то, что теперь меня ждет двойная работа для обоих моих хозяев. Шнейдер предупредил, что дальше меня будут контролировать и следить за мной и я не должен пытаться что-либо скрывать, главное, возможные неудачи. Они могут об этом узнать, и тогда уже доверие будет утрачено. Мои пять агентов в Чехословакии известны, но не будут арестованы, потому что разведка заинтересована главным образом во мне и моем положении. В конце беседы он подробно расспросил о том, что я делал все эти месяцы в штабе Кашпара и чем занимаюсь теперь.

Моя служба в чехословацкой разведке началась.