Владимир Шемшученко АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
Владимир Шемшученко АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
НАВОДНЕНИЕ
Перестарались служители зияющей пустоты
И рассердили ветер — мне ли о том жалеть!..
Теперь лежат в подворотнях,
трусливо поджав хвосты, —
В наших краях от усердия немудрено заболеть.
Рядом с рекламной тумбой, ободранной догола,
Ходят серые волны с льдинами наперевес.
Если по недомыслию выйдешь из-за угла,
На шею электропровод тебе намотает бес.
Самое время мысли в строй загонять пером
Или сливать в санузел постмодернистский бред,
Чтоб из двора-колодца, как пустое ведро,
Черный квадрат подняли на смех, а не на свет.
И все-таки жаль плутишек — умных не по годам.
Их теперь оглашенных затопчет любая тень
И смоет большая вода с камней Великого города…
Я бы их спас, конечно, но что-то сегодня лень.
***
В конце письма слова: memento more*,
Издалека поведали о том,
Что ты, сбежав от страха за три моря,
Не утонул под Бруклинским мостом.
Ты в пятом колесе седьмая спица,
И на тебе там шапка не горит.
С тобою Вавилонская Блудница
С Манхеттена по-свойски говорит.
А ты в двадцатицентовом конверте,
Заляпанном печатями на треть,
Мне предлагаешь вспоминать о смерти —
Пустое!
Ведь поправший смертью смерть
С народом здесь, в глухом углу Европы,
Он говорит на языке простом.
Он шествует.
За ним лесные тропы
Лисица-вьюга заметет хвостом.
Не сыщут ни зарубок, ни отметин,
И талая вода мосты снесет…
Я с Ним. Я — русский. Я внезапно смертен.
Он милостив. И Он меня спасет.
_
* memento more — помни о смерти
***
Не гляди на меня.
Лучше слушай, как ходит по крыше
В новогоднюю ночь
петербургский неласковый дождь.
Если хочешь, кричи…
Я кричал, Бог меня не услышал.
Если хочешь, уйди…
Я ушел — кабы знать, где найдешь…
Не гляди на меня.
Лучше слушай, как мокрою лапой
Заоконная ель одичало скребется в стекло.
Пересилив себя, ты сумела назвать меня папой
И сама испугалась — давненько мне так не везло.
Не гляди на меня. Не играл я с тобою в пятнашки,
Не водил тебя в школу, не ставил превыше всего.
Приходили стихи, я раздаривал их, как ромашки,
И представить не мог, до чего доведет мотовство…
Не гляди на меня.
Как тебе объясню?
Что отвечу?
Вот мой стол, вот перо,
вот в косую линейку тетрадь…
Не такой представлял я с тобою случайную встречу.
Слава Богу, жива…
Не резон мне теперь умирать.
***
Любил я блатные словечки
И драки — квартал на квартал.
И жизнь не плясала от печки,
А волчий являла оскал.
Горячий привет космонавтам!
Такими гордится страна!
А я по заброшенным шахтам...
И было мне имя — шпана.
На сцене актер, но не зритель:
Спектакль, продолжение, срок…
Хвала тебе, ангел-хранитель,
За то, что не уберег,
За то, что незримая сила
Меня приковала к столу,
За то, что дружков уносила,
В ближайший пивняк на углу,
За… что мне нелепая доля:
В стихах плавить воск и металл?
Была бы на то моя воля —
Ни строчки бы не написал!
***
Ночь у камина. Весна.
Что-то сегодня не спится.
Звездная колесница
Мчится в проеме окна.
На пол упал уголек
И потемнел, остывая.
Псина сторожевая
Вдруг заворчала у ног.
Тонкий ломается лед —
Кто-то под окнами ходит.
Что-нибудь произойдет
Или уже происходит...
ПОЭТЫ
По привычке кусаем ближних —
Неуживчивый мы народ.
Ради мнимых успехов книжных,
Затыкаем друг другу рот.
Наши мысли о дне вчерашнем,
Как прокисшее молоко.
Бедным трудно.
Богатым страшно.
А кому на Руси легко?
***
Блажен, кто по ночам не спит
И времени не замечает,
Кто сыт пустым недельным чаем,
Кто знает — ДУХ животворит...
Блажен, кто верою горит
И в этом пламени сгорает,
Кто на путях земного рая
Взыскует скорбь в поводыри.
Переосмысливаю быт.
Переиначиваю строки.
Когда горланят лжепророки,
Поэт молчаньем говорит.
***
Хотел обнять полмира —
Да руки коротки.
Я метил в командиры,
А вышел в штрафники.
Я не плету сонеты
И не хожу в строю.
Заплечных дел поэты
Меня не признают.
А я всё хмурю брови
И лезу напролом —
Поэзия без крови
Зовётся ремеслом.
МАРИНЕ
Судьба тебя ломала и крутила
И по следам, дыша в затылок, шла,
А ты всё выше, выше уходила
Туда, где не молчат колокола.
Была ты, как испуганная птица,
Как в воздухе поющая стрела…
Я понимал — к тебе не подступиться.
Я долго ждал, и ты ко мне пришла.
Раскинутые руки — два крыла.
Откуда у любви такая сила!
Волна льняных волос меня накрыла…
Как в эту ночь черёмуха цвела!
Я пред тобой, любимая, в долгу
За то, что я теперь любить умею,
За то, что губ твоих касаться смею,
И время останавливать могу.
ПАМЯТИ ПОЭТОВ,
РОЖДЕННЫХ В ПЯТИДЕСЯТЫХ
Как хотелось нам жить!
Что ни спор — Новгородское вече!
Как ходили мы слушать известных поэтов гуртом!
Осень тихо вошла, положила мне руки на плечи...
Умный пес не залаял, вильнул виновато хвостом.
Вот ещё один день и такой же безрадостный вечер
(За такую строку изругают в заштатном лито).
Мы толпились в дверях, разменяли таланты на речи,
Из прихожей в Поэзию так и не вышел никто.
***
Хлеб оставьте себе, дайте света,
Ведь не даром прошу, а взаймы.
Я верну вам — слово поэта,
Рассчитаюсь всем снегом зимы.
Кто-то явно кусает губы.
Кто-то тайно кровоточит.
За окном из асфальтовой шубы
Светофор, как заноза торчит.
Жизнь земная вперед несется.
Жизнь небесная вспять бежит.
Отворяющий кровь не спасется —
Кровь возврату не подлежит.
***
Я устал. Мне уже не поймать этот снег.
Подставляю ладонь — он, шутя, от меня улетает.
До того унизительно нынче звучит — человек,
Что в сравнении с ним и фонарь до небес вырастает.
Я не стану сегодня таскать за собой свою тень.
Пусть идет, куда хочет,
и всласть отражается в лужах.
Пусть её не тревожит
трамвайных звонков дребедень.
Пусть никто не пугает её приглашеньем на ужин.
Постою, помолчу, погляжу на мятущийся снег.
Он ещё не лежит на карнизах свалявшейся ватой.
Он летит и летит, и моих не касается век.
Он, конечно же, синий и пахнет, естественно, мятой.
Мне не нужно трех раз, я могу с одного угадать
Почему так тревожно кричит на Неве теплоходик -
В Петербурге туман. В двух шагах ничего не видать.
Снег уже не идет. Он уходит, уходит, уходит…
***
Белый день. Белый снег.
И бела простыня.
Бел, как мел, человек,
Он бледнее меня.
Он лежит на спине.
Удивлённо глядит —
По отвесной стене
Страшновато ходить.
"Не спешите, больной.
Помолчите, больной" —
Говорит ему смерть,
наклонясь надо мной.
***
Полякам спать не даст Катынь.
Евреям — память холокоста.
И русским, взгляд куда ни кинь,
Латиница — сиречь латынь —
Торит дорогу до погоста.
Мне говорят: "Смирись, поэт",
Точнее: "Эк тебя заносит..."
Я огрызаюсь им в ответ:
Мол, до меня им дела нет…
А за окном такая осень!
А за окном такая жизнь,
Что впору изойти стихами!
А по-иному все сложись,
Тогда хоть под трамвай ложись,
Себя узнав в грядущем Хаме.
***
Ты жил в тепле с красивою женой.
Я выживал наперекор судьбе.
Ты много лет смеялся надо мной,
А я был рад, что весело тебе.
Ты разучился отдавать долги.
Я научился терпеливо ждать.
Ты бросил дом, когда пришли враги,
А я тебе отдал свою кровать.
Ты ненавистью метишь путь земной.
Я все тебе простил, и мне легко.
Ты зря топор заносишь надо мной —
БЛОК
Молчите, проклятые книги!
Я вас не писал никогда!
Александр Блок
Он сидит за столом, одиночество топит в стакане.
Тонким углем ночник очертил силуэт на стене.
За окном тает снег и, как бинт, прилипающий к ране,
Постепенно чернеет... Стоит в летаргическом сне
У дороги аптека. Рождает бесполые тени
Одинокий фонарь. В ресторанах пропойцы кричат.
Диск на небе кривится. Вздыхают в парадном ступени.
Незнакомка уходит... Проклятые книги молчат.
***
На писательском фронте без перемен:
Плюнуть некуда — гении сплошь да пророки.
Не скажу, что ведут натуральный обмен, —
Просто тупо воруют бездарные строки.
На писательском фронте без перемен:
Кто-то пьет, как свинья, в круговой обороне,
Доживая свой век с вологодской Кармен,
Кто-то лютых друзей в Комарове хоронит.
На писательском фронте без перемен:
Кто-то ходит с пером в штыковую атаку,
Чтобы сдаться в итоге в почетнейший плен
И с друзьями затеять газетную драку.
На писательском фронте без перемен:
Пересуды, раздоры, суды и пирушки —
Среднерусская редька не слаще, чем хрен...
Выпьем с горя, содвинем заздравные кружки!
На писательском фронте без перемен…
АВГУСТ
Ветер нынче строптив, хамоват и развязен,
Вот и верь после этого календарю.
Я к нему паутинкой-строкою привязан,
Потому и стихами сейчас говорю.
Ветер ходит, где хочет, живет, где придется:
То стрелой пролетит, то совьется в кольцо.
Окликаю его — он в ответ мне смеется
И кленовые листья бросает в лицо.
Он стучит мне в окно без пятнадцати восемь,
Словно нет у него поважнее забот.
Он несет на руках кареглазую осень
И листву превращает в ковер-самолет.
Он целует ее, называет своею,
И ему аплодируют створки ворот...
Я стою на крыльце и, как школьник, робею,
И сказать не умею, и зависть берет.
***
Над Кубанью туман, и в росе камыши на лимане.
И налево вода, и направо большая вода.
У ночного костра мне поют казаки о Тамани.
Я мелодий таких, да и слов не слыхал никогда.
Здесь безбожная власть не скупилась на высшую меру.
Не одна здесь дорога по белым костям пролегла.
На казачьих знаменах начертано было — ЗА ВЕРУ.
Только память осталась, и лютая боль не прошла.
Далеко, далеко…
Корабли превращаются в точки.
И у берега чайки встречают рыбачий баркас.
Вот и солнце встает…
Задохнусь от величия строчки.
Боже мой!
Как все просто, по-русски, без глупых прикрас.
***
Полыхнувший закат до полоски алеющей сужен:
Туча — словно портьера, а небо — оконный проем.
Ничего, ничего...
Пусть мой голос и слаб, и простужен,
Поднимая глаза, все равно говорю о своем.
Я до солнца встаю, чтоб увидеть, как звездные ноты
Рассыпает Господь для поэтов на Млечном пути,
Заполняю словами тетрадок бумажные соты.
Если мне суждено, я до правды смогу дорасти.
Вознесусь над землей, позабуду о мире и граде.
Предпочту пораженью веселую смерть на лету.
Чтоб, ломая перо, не просить у людей Христа ради,
И, ударившись оземь, зажать в кулаке высоту.
Это проще простого — умри да с восходом воскресни,
Ухватившись за гриву крылатого злого коня.
Ничего, ничего...
Я приду и спою свои песни.
Я еще постучусь к тем, кто знать не желает меня.
***
Ненасытная печь за поленом глотает полено.
На исходе апрель, а в тайге ещё снега по грудь.
Скоро лед в океан унесет непокорная Лена,
И жарки расцветут, и не даст птичий гомон уснуть.
Где-то там далеко облака собираются в стаи.
Где-то там далеко людям снятся красивые сны.
А у нас ещё ветер хрустальные льдинки считает
На озябших деревьях, и так далеко до весны.
Тишину потревожил испуганный рокот мотора.
Не иначе сосед мой — рисковый, бывалый мужик,
До того одурел от безделья и бабьего вздора,
Что по рыхлому льду через реку махнул напрямик.
И опять тишина. На сей раз проскочил-таки, леший.
От души отлегло. Я бы так ни за что не сумел.
В эту пору на лед не ступают ни конный, ни пеший,
А ему хоть бы хны. Он всегда делал то, что хотел.
И за то пострадал, и срока отбывал на Таймыре,
И на выселках жил от верховьев до Карских ворот,
Пил еловый отвар, кулаком плющил морды, как гирей,
И выхаркивал легкие сквозь окровавленный рот.
Он глядел на меня, усмехаясь, в минуты застолья
И на третьем стакане меня зачислял в слабаки,
А глаза изнутри наполнялись любовью и болью —
Так на небо глядят пережившие жизнь старики.
***
Я тебя всё сильнее люблю
И стихами от ярости плачу.
Не могу, не умею иначе
Я ревную тебя к февралю.
Дорогая, не смейся, не надо,
Посмотри за окно, посмотри.
Словно яблоки зимнего сада
На снегу заревом снегири.
Не клюют, не поют, не летают,
Видишь, пёрышки словно в крови...
Мне тебя в час любой не хватает.
Позови меня жить, позови.
***
Убегает от смерти во сне нецепная собака,
Раздувает бока и когтями скребет по ковру.
Ах, какая была с волкодавом прекрасная драка!
Он пришел, как хозяин, пометить твою конуру.
Спи, надежный мой друг, завтра будем зализывать раны.
Я тебя не оставлю и утром налью молока.
Скоро выпадет снег, на березах повиснут туманы,
И по первому льду мы погоним с тобой облака.
Жаль, что век твой недолог — совсем уже морда седая.
Я прошу тебя, псина, от смерти беги со всех ног.
Ну а если уйдешь, ты достойна собачьего рая, —
У меня на руках абрикосовый дремлет щенок.
***
Когда по всей земле мело,
Мело, мело во все пределы
И выжить было тяжело —
Как высоко свеча горела!
И вновь еврею страшно жить,
И русский — кровный брат изгою,
И совесть рядится слугою,
И честью честь не дорожит.
И унижается страна,
Тем, что народ хулят и судят
Его обидевшие люди, —
Падение не знает дна!
Покуда в славе вор и шут,
Из ниоткуда возникая,
Из глаз в глаза перетекая,
Не мести — милости прошу.