ЛЕВ ТОЛСТОЙ КАК ЗЕРКАЛО НЫНЕШНИХ РЕФОРМ
ЛЕВ ТОЛСТОЙ КАК ЗЕРКАЛО НЫНЕШНИХ РЕФОРМ
ПОСЛЕДНИМ российским царём принято считать Николая Романова. Но даже на вершине своего могущества самодержец «всея Руси» вынужден был делиться властью. Добросовестные историки нашли немало подтверждений этому.
Одно из свидетельств принадлежит Алексею Суворину. Собственник газеты «Новое время» и других изданий, он слыл одним из самых влиятельных российских журналистов. В 1901 году ярый монархист Суворин написал в своём дневнике:
«Два царя у нас: Николай Второй и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой, несомненно, колеблет трон Николая и его династии»…
А сам Толстой в общении с людьми никогда не переходил границу крайней скромности. Да ещё был в немалой степени застенчив. Эта застенчивость сквозит и в короткой записке, посланной им в октябре 1907 года Петру Столыпину. В последних строках записки напоминание:
«Очень сожалею, что Вы не обратили внимания на моё письмо».
Странное, согласитесь, дело: «царь» Толстой обратился с письмом к председателю российского правительства, а тот целых четыре месяца не обращал на письмо внимания. Или речь в этом послании шла о чём-то несущественном? Если бы. Толстой уговаривал председателя правительства прекратить начатую в стране аграрную реформу. И не только остановить, а предпринять совершенно противоположное — отменить право собственности на землю.
Получив записку, Столыпин ответил на старое письмо. Впрочем, ответил с некоторой оговоркой. Он обращается к Толстому как «сын друга». Ведь когда-то его отец был сослуживцем Толстого: оба они в качестве артиллерийских офицеров обороняли Севастополь во время Крымской войны. Потом тульский помещик Столыпин дослужился до генерала. А Толстой стал в России властителем дум.
Но почему для премьер-министра Столыпина важен этот факт, — что его отец был другом графа Толстого? Ответ напрашивается, когда вчитываешься в письмо Столыпина.
«Не думайте, что я не обратил внимания на Ваше первое письмо. Я не мог на него ответить, потому что оно меня слишком задело. Вы считаете злом то, что я считаю для России благом».
А дальше не просто полемика с Толстым, которого Ленин в своей известной статье не зря назвал зеркалом русской революции. В письме Столыпина трудно увидеть почтительность к старому другу отца. Скорее это нравоучение родителя, с которым тот обращается к несмышлёному сынку, который вздумал бунтовать.
Толстой пытался его убедить, что земля — она божья и, стало быть, не должна принадлежать никому в отдельности, а может быть лишь предметом общинного землепользования. А Столыпин ему отвечает, что именно отсутствие частной собственности на землю и приводит к российской неустроенности. В этой отповеди слышится плохо прикрытое раздражение. И плохо скрытый намёк, что писатель Толстой ничего не понимает в реальной жизни. И не будь этот писатель другом отца, не стоило бы тратить время на объяснения.
С другими противниками своих идей Столыпин и впрямь не церемонился. Для наведения порядка и продвижения реформ в России создал военно-полевые суды. Казни крестьян приняли массовый характер. Участились резкие протесты Государственной Думы. Дошло до того, что думский депутат от партии «Союз 17 октября» Родичев, выступая против многочисленных смертных приговоров, выносимых военно-полевыми судами, назвал удавку палача «столыпинским галстуком». И показал жестом, каким образом этот «галстук» затягивается на шее приговорённого. Возмущённый Столыпин удалился из зала заседаний и послал депутату вызов на дуэль.
Конфликт с октябристом Родичевым погасить удалось. А с остальной Россией — нет. Как и предостерегал Лев Толстой, социально-политические реформы Столыпина стали мощным катализатором русской революции.
А нынешние реформаторы объявили Петра Столыпина великим реформатором и спасителем России. Но с чего вдруг? Как же тогда понимать сугубо негативную оценку, которую дал Столыпину другой российский реформатор — граф Сергей Витте? По глубокому убеждению Витте, страшная для России беда заключается в том, что «при большом темпераменте Столыпин обладал крайне поверхностным умом и почти полным отсутствием государственной культуры и образования». К этому Витте добавляет, что «ввиду неуравновешенности этих качеств Столыпин представлял собою тип штык-юнкера».
Конечно, Витте не мог беспристрастно оценивать Столыпина. Ведь именно Витте разработал основные положения аграрной реформы, которую столь губительно для страны пытался проводить Петр Столыпин.
Значит, можно при желании излишнюю резкость этих оценок объяснить оскорблённым самолюбием графа Витте. А как же тогда понять Льва Толстого? Который заявил после неоднократных и абсолютно безуспешных попыток предостеречь сына своего старого друга:
— Я думаю про Столыпина: какая ограниченность! Он мог бы в истории сыграть важную роль, а вместо этого делает самое ужасное дело развращения народа.
Сколько гнева. Сколько беспощадного осуждения. Неужели это — Лев Толстой? Это с его-то проповедью «всеобщей любви». Как же объясняли такую беспощадность близкие Толстому люди? А вот как: не мог Лев Николаевич спокойно говорить о земле. Тут он не хотел довольствоваться рассуждениями о непротивлении злу, о самосовершенствовании и прочих благочестивых идеях — тут он хотел действовать. Вопрос, как он чувствовал, слишком назрел, касался судьбы многомиллионного русского народа, и надо было вмешаться в его разрешение.
Но когда перечитываешь письма Толстого, начинаешь понимать ещё одну причину его гнева. Вот что чрезвычайно возмущает Толстого: «величайшие глупости и несправедливости российского правительства» Столыпин оправдывает одним-единственным доводом: так делают в Европе.
Но этот же самый довод и является единственным аргументом, из-за которого Столыпин объявлен нынче великим преобразователем России. Оно и понятно.
Ведь без заграницы мы сегодня — никуда.