Славникова, уменьшенная до размеров Славниковой

Славникова, уменьшенная до размеров Славниковой

Готовясь сесть за этот материал, я проэкзаменовал себя: а что, собственно, задержалось в памяти из романов Ольги Славниковой? На склероз я никогда не жаловался, но результат оказался пушкинский: ничего иль очень мало. Из "2017" - купюра с изображением Памелы Андерсон да что-то про рыбьи кости и застёжки от бюстгальтера. Из «Лёгкой головы» – и того меньше: затейливая метафора про теорему, покончившую с собой из-за отсутствия доказательства. Гораздо лучше помнятся регалии писательницы: Бажовская премия, премия Казакова, «Русский Букер», премия журнала «Знамя»[?] Любопытная диспропорция, не правда ли? И очень симптоматичная.

ГЕРОИНЯ НАШЕГО ВРЕМЕНИ

Чтобы уразуметь феномен Славниковой, филологии мало – понадобится социология, так что заранее прошу прощения: будет скучно.

Литературный талант, вопреки расхожему мнению, – далеко не профессиональное мастерство, это дело десятое. Талант прежде всего – синоним релевантности. Если публика и критика считают Славникову талантливой, – значит, именно такой прозаик сейчас необходим целевой аудитории, которая всегда получает то, что хочет.

Вряд ли открою Америку, но: мы переживаем очередной кризис смыслов. Смыслы в обществе генерирует элита – такова её миссия и мерило её эффективности. Однако вот уже добрую четверть века Россия живёт при неэффективной аристократии – сначала ельцинской, потом путинской. Обе явились на политическую сцену без какого-либо мобилизационного проекта, сколь-либо значимой системы ценностей. У обеих не было иной задачи, кроме самосохранения любой ценой. Последствия известны: тотальная стагнация.

Диамат нынче пылится в архиве, – а зря, право слово. Бытие определяет сознание, и коматозная жизнь рождает коматозную литературу. В моменты кризиса смыслов идея всегда уступала первенство извитию словес. Что, в общем-то, понятно: боров жиреет не в пример быстрее кабана; точно так же кастрированная, обессмысленная литература моментально заплывает словесным салом. Тому в истории мы тьму примеров слышим – от Бенедиктова до Ахмадулиной. Ровно то же самое наблюдаем сейчас – в фаворе галантерейная, абсолютно бездумная претензия на изысканность: «В холле, за стеклом, чучела Dior и Balenciaga скалятся льдистыми стразами и кровавые, мясистые, будто бифштексы, амариллисы тянут жирные шеи» (А. Ривелотэ); «Танцевальные извивы моего тела, естественные для каждого моего «я», – возникали на нашем длинном столе, где мы, отдыхая от служения своим аонидам, каждый раз по-новому отдавались беззаконной музе сладострастия» (М. Палей); «Стеснённый рыхлым маревом слоёных жилищ и крутолобых конторских узилищ старый парк» (Д. Рагозин). Для полноты картины можно процитировать и Фигля-Мигля с Гамаюн, и Рубанову с Элтанг – но, думаю, хватит.

Донельзя орнаментальная и столь же бессмысленная Славникова – явление более чем закономерное.

ДИАЛОГ С МИРОЗДАНИЕМ

Славникову мне пришлось перечитать, это вы уже поняли. За чтением я то и дело вспоминал давнюю статью екатеринбургского критика и литературоведа С. Белякова. Тот взял в библиотеке «Стрекозу, увеличенную до размеров собаки» Славниковой – и оказался первым читателем книги; для эксперимента взял полгода спустя – и оказался вторым.

Впрочем, Славникова до поры числила читателя абсолютно лишним субъектом. «Диалог идёт между писателем и мирозданием, а читатель только присутствует», – гордо заявляла О.С. – «Если, конечно, хочет. Или не присутствует. Это его дело» . Всякий раз при декларациях такого рода меня терзает неотвязный вопрос: а на кой ляд тогда книги-то издавать? Должно быть, мироздание рукописи не принимает?..

Первые опусы жены-букероносицы были назойливой, сетевому маркетингу под стать, демонстрацией красноречия. Рахитичная фабула тонула в словесном клейстере, авторская мысль упрямо застревала в брюзгливом отвращении к миру и его обитателям, но конвейер по производству тропов работал бесперебойно. Литература такого свойства предназначается исключительно для миро… да ладно, нам ли кокетничать: для рецензентов. Те дружно имитировали эстетический оргазм – видимо, издатели на PR не скупились. Правда, отдельные здравомыслящие критики (М. Ремизова, к примеру) советовали Славниковой заняться эссеистикой: сочинять там особо не приходится, зато полный простор для всех видов риторики. Однако кому она нужна, эссеистика? Ни популярности, ни гонораров. О.С. предпочла сменить приоритеты, но не жанр: «У книги, тем более у толстого романа, должен быть опорно-двигательный аппарат – сюжет и загадка… Теперь мне интересно работать над сюжетными, даже остросюжетными вещами… Хочу вернуть прозе территорию, захваченную трэшем».

Беда, коль сапоги начнёт тачать пирожник. Опорно-двигательный аппарат славниковской сюжетной прозы оказался поражён сколиозом, артритом и межпозвоночной грыжей одновременно.

Первый опыт – «2017» – отличался редкой невнятностью. О.С. на живую нитку сшила лоскутное одеяло из политического фэнтези и магического реализма, не утрудившись привести разнородные части к одному знаменателю. Юлия Латынина с бородой Павла Петровича Бажова – коллаж малосимпатичный. Но публике понравился: модные тренды в одной упаковке. Даром что революция ряженых кончилась ничем, и Каменная Девка со свистом провалилась в никуда… «Букер», говорите? Чины людьми даются, а люди могут обмануться. Букеровское жюри проделывает это с мрачной регулярностью – раз в год.

В «Лёгкой голове» авторесса эксплуатировала все те же популярные тренды: минаевскую офисную сагу, пелевинского героя со сверхспособностями и быковское противостояние человека и системы. Завязка у романа была достоевская: миру провалиться или мне чаю не пить? Но заявленная драма идей моментально въехала в комедию положений: герои по-чаплински забрасывали друг друга гнилыми помидорами, посыпали мукой и развешивали на деревьях дизайнерские пиджаки.

Набор авторских приёмов при этом особым разнообразием не отличался: люди были в обязательном порядке зооморфны, агрессивная деталь вытесняла персонаж за пределы текста, живое уподоблялось мёртвому.

Год назад кто-то из сибирских филологов защитил диссертацию на тему «Концепция пустоты в прозе О. Славниковой», полагаю, исчерпывающая характеристика. Ибо диалог с мирозданием на поверку состоял из одного лишь словесного декора.

СЮЖЕТ ДЛЯ ЭНДИ УОРХОЛЛА

Славникова давно носит эполеты отменного стилиста – впрочем, это мало что значит. Дабы слыть таковым, теперь достаточно писать стрекозу через «е», а собаку через «о». И сравнивать, сравнивать, сравнивать. Впрочем, смею думать, что для порядочного стилиста сравнения, эпитеты и метафоры не самоцель, а инструмент изобразительной точности.

Однако у Славниковой они не служат ничему, кроме авторского самолюбования: изящно пляшу ли? Подобную манеру письма Мандельштам окрестил аутоэротизмом – и не ошибся. Слово, девальвированное бесцельным употреблением, становится легковесным и факультативным. Смысл высказывания при этом не страдает, поскольку страдать особо нечему.

Простой пример: «с холостяцкими запахами несвежей пищи и пыли» («Один в зеркале»). Заменим холостяцкий запах на барачный, общежитский, столовский – что изменится?

По большому счёту тропы у О.С. делятся на две категории: а) мертворождённые; б) бывшие в многократном употреблении.

Первые отличаются замысловатой вычурностью, а потому озадачивают всерьёз и надолго: «Стеклянистое тело мегамаркета напоминало теперь теорему, покончившую с собой из-за отсутствия доказательства» («Лёгкая голова»). По счастью, к сюрреальным высотам О.С. поднималась редко.

Вторые множатся, как банки с супом «Кэмпбелл» в одноимённом буржуйском шедевре:

«Саня Весёлый, когда-то смешивший всех своими обезьяньими выходками, а теперь действительно ставший как печальная больная обезьяна» («Один в зеркале»).

«Вера Андреевна, похожая из-за частых родов на печального больного кенгуру» («Любовь в седьмом вагоне»).

«Одна долговязая и длинноносая, похожая в короткой шубе из намокшей чернобурки на больного страуса» («Лёгкая голова»).

Ну и так далее: про глину, похожую на гороховый суп, про пальцы, похожие на поганки, про руки, похожие на морковь, про всеобщее сходство с мухами и гороховыми стручками… Сто пятьдесят одинаковых Славниковых – где вы, мистер Уорхолл?..

РАСТЛЕНИЕ МАЛОЛЕТНИХ

У Славниковой есть один несомненный дар: она везде ко двору. В Екатеринбурге и в Москве, в либеральном журнале «Знамя» и в кабинете единоросса Скоча… Последний (если кто не в курсе: персона из списка Forbes, депутат Госдумы) поставил Ольгу Александровну смотрящей на площадке литературного молодняка.

Координатор премии «Дебют» – о-очень недурная карьера для провинциалки; дай ей, Боже, и завтра то же. Проблема в том, что Славникова на посту литературного функционера активно ищет братьев по разуму – невнятных, с претензией на элитарность, – и неизменно их находит. Достаточно взглянуть, чем нынче потчуют публику птенцы ея гнезда:

«…настоящий сиятельный господин писает только в раковину. во-первых – он по возможности не станет выслушивать и заставлять выслушивать окружающих оскорбительный грохот из сливного бачка (особенно если сиятельный господин не у себя дома). а во-вторых – писая в раковину сиятельный господин непременно ополаскивает себя под струёй воды – и вытирает тщательно. на полном автоматизме. ведь сиятельный господин в каждую секунду должен быть готов к тому что придётся заложить в ротик какой-нибудь сиятельной даме. сказанное касается только сиятельных господ. свиньи могут мочиться по-своему: хоть в унитаз – хоть в фортепиано» (Д. Осокин, лауреат 2001 года в номинации «Малая проза»).

«…где, цианистый нежный подвздошный, выдыхаемый так долго, так кружится голова. везде, везде, на этой почве. я записалась на что ли кленовой извилькиной грамоте, я теперь – кротокрад. очень рыткий вид. из какого цвета книги пока не важно» (Д. Гатина, лауреат 2002 года в номинации «Малая проза»).

«Мне тяжело длинное писать, я поэтому напишу короткое, чтоб никто не понял, а ты сразу понял. Просто напишу: ХРЮ! Или так, для ясности: ХРЮ-ХРЮ!! И всё станет понятно. Хрю-хрю» (И. Глебова, лауреат 2007 года в номинации «Малая проза»).

Лет десять назад Александр Архангельский назвал в телеэфире премию «Дебют» «растлением малолетних». За каковую аттестацию был в том же телеэфире лишён чинов и дворянства и прилюдно бит батогами. Хрю-хрю под материнской опекой Славниковой продолжается и по сей день. Торжественное, ликующее, всепоглощающее хрю-хрю.

ПОСЛЕ АМПУТАЦИИ НЕНУЖНОГО

Лучший эпилог ко всему сказанному – фраза из «2017»: «После ампутации всего ненужного камень становился до смешного мал».

The rest is silence (а дальше тишина), как сказал Вильям наш Шекспир.

Теги: литература , критика