Игорь Клошар ПОЖАР МОСКВЫ
Игорь Клошар ПОЖАР МОСКВЫ
ПОБЕДА БОНАПАРТА
Москва — моя. И пламя унялось
Лишь копоть, копоть на гвардейцев лицах!
Дороги; сколько топать довелось
Беднягам за отцом-самоубийцей.
Смертельных волн седой Березины
Их ждет еще скупое очищенье.
В их душах вера; Боже, что за сны
Я смог им подарить! За это — мщенье?
Не трогайте гвардейцев, мужичье,
Вам вилы — для работ, не для убийства.
Но снова плебс с победой, этот черт
Надолго ль оставляет рабский бич свой…
А нам, еще живым, уже шагнуть
Пришлось в прибой легенд-воспоминаний
Москвы. Она моя — вот в этом суть
Пожара, победившего сознанье.
***
Я жду твою радость, прикрываю твой страх,
Горяч твой язык на голодных зубах…
Это чувство подпольно прекрасного сна
Сводит горло, когда окружает война.
Я нон-грата. Парады прошли вдалеке,
Затянув горизонт, словно шрам на руке.
Да, в железных коробках тяжелых машин,
В этом мире, где тело боится души,
Сколько надо нам смелости и волшебства,
Чтобы твердо стояли большие слова
И поток чьих-то глаз, языков и ушей
Не захлестывал ласковой песни твоей!
Не пылают дома, не стучит пулемет —
Но презрение к людям уже не умрет.
Я фон Штирлиц, и связь не отменит никто,
Пока греет металл электрический ток.
Колли! Колли! Прием: говорит дворянин,
Если проще — дворняга, не любящий спин.
Моя честь — это верность, и я не уйду.
Жду за рацией, хоть в невишневом саду.
АНАРХИЯ
Съешь меня, Алиса — вырастешь большая,
не забронзовеешь с кепкой на башке.
Пресловутой мышкой глянь из-под сарая
темной своей доли, с кисточкой в руке.
Нарисуй, Алиса, домики в пожаре,
пулемет в работе, вскрытого мента…
Да забудь заботы любой тебе твари;
всё, что ни свобода — ложь и маета.
Бог тебя и этак вряд ли позабудет —
что Ему бумажки, клички и тела?
Обними покрепче тех, кого осудят
за святое дело очерненья зла.
Съешь меня, Алиса, вряд ли на другое
я пойти успею так, чтоб не зазря.
Мне же в небе солнце кажется луною,
от луны съезжает крыша втихаря.
***
Не спрашивай поэта о любви —
Запутается он в противоречьях.
Не стоит слушать голову Предтечи,
Пока нас возбуждает танца вид.
Вы слышите? Игралищам конец;
Когда б была игрой — надежда… Судьи!
Он молча улыбается на блюде
Мозаикой сатурновых колец.
***
Греешь мне сердце, так засыпая слева
словно еще при жизни мне светит слава,
словно уже не нужно стола и крова,
словно сейчас говорю я такое слово,
что, как и смерть, в этом мире пребудет вечно,
преображая души призывом к свету…
Руки крест-накрест. Дрожь укрывает плечи.
Гребень хребта на плоском — и нет ответа.
ПРО ПУШКУ
Жила-была девочка с воздушным шариком
чувства ее были столь неглубоки, что просвечивали
не только под солнцем, но и под луной.
Поэтому даже в постели врала она неубедительно.
Мужчины вскоре оставляли ее хладное тело,
зараженное лихорадочной душой.
Однажды полюбила она по-своему усатого пушкаря.
Говорит он девочке: полезай ко мне в пушку —
я тебе полет по небесам организую,
а то ты такая сухопутная вся, даром что ли крещеная.
Девочка же осторожничала и в небеса не хотела.
Сбрил он тогда усы залихватские своею собственной рукой,
забился в жерло каленое и сам собой в облацы выстрелил.
Потому как любовь наверх тянет — до девочек ли тут.
Пусть себе просвечивают там, внизу.
***
Цепочки глаз, как нить огней, —
Ненастный город в снежном поле.
Цепочка в пальцах, и на ней —
Знак отречения и воли.
Как много лиц — тяжелых чаш
Среди снежинок слов парящих.
Кресты и строки. Что отдашь,
Чтоб сделать это настоящим?
Как гоношистых, смутных душ
Пусты граненые стаканы!
Любить, доверить, жди, приду —
Следы глаголов в речи рваной.
И в этой рвани бывших слов
Блеснет кольчужною прохладой,
Когда малым-мало спалось,
Тропа евангельского сада.