Михаил ПОПОВ КОРМЛЕНИЕ БЕЛОК
Михаил ПОПОВ КОРМЛЕНИЕ БЕЛОК
КОРМЛЕНИЕ БЕЛОК В ПАРКЕ НАД НЕМАНОМ
Под сосной среди хвойного зноя
оказавшись, невольно молчишь.
Вон застыло семейство смешное:
мать, отец и глазастый мальчиш.
Запрокинуты ждущие лица
всех троих неподвижных гостей.
Видно как ожиданье струится
из приподнятых кверху горстей.
Наконец, суетливо и мелко
что-то в кроне шуршит, а потом
на коре появляется белка
с недоверчиво-пышным хвостом.
Размышляя над каждым движеньем,
применяя то шаг, то прыжок,
опускается за подношеньем
небольшой, но реальный божок.
И когда из ребячьей ладошки,
что застыла под кроной густой,
белка ловко царапает крошки,
мальчик светится, словно святой.
***
Над головою вьётся птица,
ей нужно сесть, чтобы запеть.
На камень сесть она боится,
о как бы не окаменеть.
В мельканье крыльев этих острых
видна с отчётливостью мне,
опаска превратиться в воздух,
неотвратимо и вполне.
Тут скрыта основная сложность:
и в одиночку, и гурьбой,
летает птица как возможность,
и невозможность быть собой.
РАЗГОВОР О МОЛЧАНИИ
Прилетели ангелы небесные,
сели в ряд и тихо говорят:
– Прекращай-ка суеты словесные,
что ты пишешь столько лет подряд!
Как понять сии советы грозные?
Не пойму ни духом я, ни сном.
– Я флакон, в котором небо звёздное,
и закон моральный. Два в одном.
Но внутри всегда живёт сомнение –
есть ли в мире та живая нить,
чтоб во мне два этих представления
волею одной соединить.
Нас спасёт лишь слово изречённое,
нам поможет – письменная речь…
– Это мненье, якобы учёное,
надо б растоптать, а лучше – сжечь!
Не трынди ты фразами крылатыми!
Для того, чтоб не сойти с ума,
о молчании займись "Триадами",
сочинил – Григорий Палама.
Занялся, и скоро был в отчаянье!
Как понять, чему он нас учил?!
Призывая проживать в молчании,
столько слов Палама настрочил!
Знаю, что не прав. Не озарение
у меня, а просто течь в мозгу.
Всё же завершу стихотворение;
и опубликую, и сожгу!
ОЗЕРНИЦКАЯ СВАДЬБА
Однажды в молодые годы
я убежал из под венца.
Не только в поисках свободы
я принял званье подлеца.
Никто не мог понять в посёлке
какого нужно мне рожна?
Другие девки – просто тёлки,
а Ира – грамотна, нежна.
Мать повар: пироги и зразы,
отец – почти что генерал,
так почему, как от заразы,
от их дочурки я удрал??
А я молчу, и будь что будет!
Пусть думают, что я больной.
Нет, не поверят эти люди –
всему поэзия виной!
Моя застенчивая Ира –
о, как был этот омут тих! –
себе удумала кумира
во снах лирических своих!
В день свадьбы, мирно щёку брея,
узнал я – дочь своих отцов
давно Дементьева Андрея
считает высшим из творцов!
Андрей Дементьев, что ужасней,
представить можно, нет – пошлей!
Читала бы ты лучше басни,
иль сказку, ту, где Бармалей!
Скажи, поселок Озерница,
скажи, столица, – ну, на кой
я должен был тогда жениться,
на странной девушке такой!
ПОВЕСТКА, ИЛИ "ПРОЩАНИЕ С РОДИНОЙ"
Бодрым МАЗом, что с завода минского,
мы твои сейчас нарушим чары
пасмурная улица Огинского.
Вот и берег осторожной Щары.
Чтоб поймать по сердцу настроение,
Чтоб полюбоваться здесь закатом,
соскользнули в тихих вод струение
мы огромным самосвальным скатом.
Всё, теперь мы военнообязаны!
Полонез звучит, как будто снится,
щёки по слезам моим размазаны,
с родиной должны мы распроститься.
Я – на космодром в казахской прерии,
друг – на Сахалин, где крепнет утро.
Завтра мы идём служить империи,
потому что надо ведь кому-то!
БЛОК В ПАКИСТАНЕ
"Девочка пела в церковном хоре"
скулил потихоньку поэт босоногий,
сидя под тентом в граде Лахоре,
тыкая пальцем в тельце "нокии".
На нашем форуме: "Свободу книге!"
он представлял свой остров Маврикий.
Жизнь в Пакистане светлела как будто.
Нас пригласила Беназир Бхутто.
И вот теперь, в самом центре Востока,
в тени от жары потихоньку тая,
глаза свои призакрыв от восторга,
пел босоногий, ногами болтая.
Сияли вдали снеговые вершины,
и слушали пишущие мужчины –
казахи, болгары, Расул Гамзатов –
"о том, что никто не придёт назад"
А я-то дурак представлял, что он дикий,
этот загадочный остров Маврикий.
***
"У древних греков не было понятия – совесть"
А.Боннар. "Греческая цивилизация.
Кто-то из древних обмолвился, то есть
формулу выдал навек:
греческий ум плюс еврейская совесть
– это и есть человек.
Бредни Сократа, базальт Моисея –
Запада выстроен Град.
Боком к нему притулилась Расея.
Мало кто этому рад.
Смотрит она сквозь прорехи в заборе.
Двери с обеих сторон на запоре.
Что же за чудо гуляет по Граду?
Тот человек мне родня?
Но понимаю его я по взгляду,
он презирает меня!
То от него, то к нему я метался.
Сколько боёв и бесед!
Лет через триста лишь я догадался,
кто он такой – мой сосед.
Ум от еврея, и совесть от грека:
формула западного человека.
ЖАРА
Ивы беззвучны, хотя и плакучи,
птицы молчат, наглотавшись жары.
Бесшумно кишат муравейников кучи.
И одуванчиков тают шары.
И абсолютно бесшумно привинчен
облачный к небу архипелаг.
Слышно лишь только как с земляничин
капает солнцем расплавленный лак.
***
Так сдавило грудь, что стало ясно –
только Он умеет так обнять!
И душа конечно же согласна
тело на бессмертье обменять.
Ничего нет в мире достоверней
муки, обращённой в небеса.
Вверх стремлюсь я из телесных терний.
Вниз стекает мутная слеза.
Ангелы летят в крылатых платьях!
Боль моя – моя Благая Весть!
Я готов пропасть в Твоих объятьях.
Я готов, но кажется не весь.
***
Женщина в широком сарафане
в парке на скамье сидит, блаженствуя.
То ли Машею беременна, то ль Ваней,
и лицо, то детское, то женское.
За спиной фонтан взрастёт и тает,
карусель, повизгивая, вертится.
Женский взгляд рассеяно блуждает,
и с моим сейчас наверно встретится.
Встретились. Она глядит беззлобно,
вместе с тем упорно и бесстыдно.
Мне становится немного неудобно,
что во мне "такого" уж ей видно?
Вытирает шею полотенцем.
Этот взгляд не назовёшь мечтательным.
Ты беременна не просто там младенцем –
будущим безжалостным читателем.