Юрий Панченко НАША ВЯТКА

Юрий Панченко НАША ВЯТКА

ВЯТКА ОТ МОСКВЫ — ночь поездом. Российская Вятская земля красивая. Здесь русский Север, древняя тайга и мягкие нежностью изгибов реки. Вятским людям — единственная, присердечная Родина.

Здесь еще до переезда в Калугу начинал космический путь России Циолковский, а пораньше его писал восприятием и передачей на листы "Историю города Глупова" Салтыков-Щедрин. Глупости и в его времена хватало, а жестокости дней сегодняшних...

Жестокими глазами на боль родной для себя земли смотреть можно, в себе же человеческое убивая, только Родине стыдно делается за дела подлецов своих. Родина состоит и из людей. И придется ей, итогом, от нечисти наслоенной однажды очиститься. К кому тогда возопят ныне беснующиеся? Родина — крайний суд и последний во времени. Потомки, от мрази чисты, не вспомнят и не пожалеют.

В здешних городах удивительно белый снег. Это не от частых снегопадов, а оттого, что заводы приостановлены и из года в год в нормальных режимах не работают. Проданы новым капиталистам детские садики, заводские столовые, профилактории, библиотеки, детские летние лагеря. Больницы без лекарств, без продуктов питания, без постельного белья. Они стали нищее тех, описанных Чеховым до революции. Врачи, само собой, без зарплат, достаточных для нормального человеческого существования. В провинции появилось странное понятие: второй аванс, третий аванс. Это когда трехсотрублёвую зарплату выдают частями, рублей по восемьдесят, сто, исключительно на пропитание от дня до дня. А на некоторых заводах, полуработающих, в счет будущей зарплаты каждый день выдают по булке хлеба, под запись. Как в 1942 году, когда страна дралась с оккупацией внешней. И на Вятской земле многие бывшие трудящиеся, наученные с юности, привыкшие во взрослой зрелой жизни по-настоящему трудиться, мучаются без возможности заработать на прокормление себя и семьи на заводах и фабриках честным трудом, оставшимся в прошлом. Они стоят в очередях не в магазинах, чем пугал когда-то гайдар-чубайс-немцов и далее по списку премьеров, а в очередях к мусорным ящикам, как сделал гайдар-чубайс-немцов и далее по списку. Они не глядят в глаза прохожим, им по-человечески стыдно, а сами ничего поделать не могут, собирая картофельные очистки себе на обед. После бродячих собак, выгнанных из ящиков.

На Вятской земле родился один из великих освободителей России и Европы, Маршал Советского Союза Конев. Если бы его бронзовый памятник, стоящий на родной земле и прежде выброшенный из освобожденной его войсками Польши, мог понимать происходящее и думать: за то ли воевали он и его солдаты, офицеры...

Такая жизнь не нравится не всем. Наворовавшим из созданного трудовым народом государственного имущества, разбогатевшим на беде других — в самый раз.

Что ли мы хуже других? — всполошились местные бобры финансовые, может быть, зная, что провинция — уменьшенная копия Москвы. И, побросав в 1991 году членские билеты КПСС, дружно вступили в местное, создаваемое тогда отделение "Ротари клуба". Свои масоны — это интересно. Это собрания их в самых дорогих ресторанах на фоне общей нищеты, с показом по телевидению, с толкованием своих программ построения улучшенной жизни, ну, конечно, не для себя, а для народа. Их организатор давно скрылся в США, исполнив заказ хозяев оттуда. Единственное, что сумели местные масоны устроить для народа, — хоспис — больницу для умирающих безнадежных больных, если перевести на русский язык. Больница с хорошим лечением для "простого народа" в их представлении о созидательной деятельности полезной не входит, пожелания американских заказчиков как раз не те, а обратные, направленные на вымирание населения в любой провинции российского пространства.

Плодами дегенератизма на Вятской земле появились дети, в двенадцать лет не умеющие читать. И дети, на уроках уплывающие в голодные обмороки. И дети-политики: в тридцатипятиградусный мороз перед мраморным крыльцом дворца, куда собирались на совещание областные чиновники, стоял десятилетний мальчик с требованием на картонке: "Губернатор! Отдай зарплату учителям!" Учителей к крыльцу омоновцы не подпускали. Я вывел ребенка-политика наверх, поставил на самое видное место посередине крыльца, перед самые чиновничьи не светлые лица. Стоял рядом. Нас омоновцы не тронули.

Это в городе, где вырос писатель Грин, открывший самые романтичные за весь ХХ век Алые Паруса...

Так мы живем в провинции, если оторваться от дегенеративного телевизора, для оглупления народа показывающего сто семьдесят девятый по номеру бред латиноамериканских богатых дур и их любовников-придурков, или невероятно богатые московские праздники с салютами не героям страны, а попсе, или пустые по смыслу речевые изложения московских политиков, почему-то всегда неприлично толстых лицами и одетых... на зарплату средней поликлиники в провинции хватило бы, если продать одежду с любого из них.

— Своей стране я не нужен, — говорит бывший слесарь-инструментальщик, теперь безработный Виктор Зябрев, пожилой по возрасту человек. — Куда не приду по поводу работы, говорят, иди отсюда, куда хочешь. Завод, где я работал на оборону страны, остановлен. Второй завод, куда успел перебраться, сейчас разобран до фундаментов. Продержался год на частной фирме — она разорилась. Сейчас я полностью свободен от труда и зарплаты, от любых имевшихся прежде для трудящегося человека социальных льгот. И вижу, что никому не нужен. Моя страна стала чужой для меня.

Самое страшное в такой ситуации даже не материальная сторона, а разбитое психологическое состояние. Я не иду попрошайничать: дай мне работу — заработаю сам. Не дают, душат. Я вырастал в детстве как гражданин своей страны, как патриот не из телевизора, и стал при ельцинистах не нужен. Я хочу, мечтаю, чтобы год-два побыл на моем месте какой-нибудь руководитель, пусть бы понял на своей шкуре, что такое безработный. А они, сегодняшние руководители придушенных предприятий, себе строящие особняки, квартиры в два этажа сразу, дошли до последней наглости, предлагают работать только бесплатно. На место работы надо доехать, платить за дорогу, чем-то питаться, чтобы силы для труда появились, никто от платы за квартиру не освобождает, на одежду, на лекарства деньги нужны, а мне, безработному, эти жестокие твари предлагают работать бесплатно. От работы я никогда не бегу. На оборонном заводе выполнял работу редкую, несколько лет учиться надо. Могу и квартиру отремонтировать, и дом из бревен полностью поставить, с лесоповала начиная. Был вот опять на одном заводе. Работай, говорят, а зарплату начнем платить через три месяца. Причем никто не гарантирует, что через три месяца точно заплатят, и деньгами, а не навязываемыми продуктами по сильно завышенным ценам, чтобы кто-то на твоем труде еще денег нахапал. Такого нет даже в Африке. Даже своим рабам капиталисты платили едой и жильем.

Нужен я только в день выборов. Президента, депутатов выбираем, а жизнь становится хуже и хуже. Такое будет продолжаться без конца, пока бывшие рабочие, пока половина страны от голода и болезней не вымрет. Производство еще сильней будет придавлено налогами, и наступит та самая стабилизация, означающая полный конец нашему российскому производству. Я не знаю точно, но догадываюсь, что кому-то очень выгодно заполнять наши русские магазины иностранными холодильниками и телевизорами, пылесосами и всякими вещами, а свое производство душить до конца. У нас по улицам начали ездить американские автобусы, значит, кто-то в свой карман личный интерес в долларах обеспечил, а нам головы морочат, будто их автобусы к нашим морозам лучше приспособлены.

Я часто вижу остановленные цеха заводов. Страшно смотреть и думать: какая же война здесь случилась? Станки еще стоят, а ни одного человека за ними. И если подумать: это сколько же народа выброшено с заводов в безработицу, сколькие не знают, чем за квартиры, чем за хлеб платить, живут в унижении, и все. "Папа, — сын отцу говорит, — я мечтаю вдоволь хлеба поесть". "А я в твоем возрасте мечтал стать космонавтом", — отвечает отец. Такие несмешные анекдоты нашего времени...

А власть в России не меняется, власть полностью принадлежит номенклатуре. Когда я прихожу в кабинеты искать работу, вижу начальников прежних. Ни один из них не стоит в очереди по безработице, все пристроены. И власть им принадлежит потому, что среди народа обыкновенного, рабочего без конца идут разговоры: фабрики, заводы не работают, а директора получают такие деньги, что запросто строят себе особняки — один в городе, а второй, одновременно, за городом, на семью в три человека в три этажа. Поэтому им власть свою терять невыгодно, воровать станет неоткуда.

Раньше их сдерживали свои партийные комитеты контроля, партийная дисциплина была, а сейчас им полная воля для беспредела. К их подъездам также по утрам подкатывают шикарные автомобили, их охраняют нанятые охранники, они отдыхают в домах отдыха, только теперь в заграничных, и они нам врут о стабилизации и подъеме производства. Какого, если цеха стоят? И абсолютно ничего не делается для нормальной жизни народа. Дети растут сами по себе, собираясь стаями. Народная примета есть: когда подростки, молодежь собираются стаями — быть войне. Они вырастут и будут мстить за свое отнятое детство. Ни конфет сегодня ребенку не купить, ни мороженого, ни лишнюю рубашку. В лагерь отдыха летом не на что отправить. Они вырастут и лет в пятнадцать начнут мстить так, что никаких омоновцев не хватит. Взрослые сейчас мстят власти самоубийствами, а выросшие их дети, нищие сейчас, будут мстить богатым. Я часто слышу от людей разговоры о том, что начнется скоро что-то похожее на гражданскую войну. Одно я знаю точно: хорошего будущего у страны, устраиваемой на взаимоозлоблении, никогда не получится. Уже давно никого не трогают расстрелы в подъездах и на улицах банкиров, директоров фирм, просто наворовавших богатых. Да за что их жалеть?

А вот убитую кошку — жалко. Вот по-человечески жалко.

Встречаясь запланированно с "простым народом", кировский губернатор Сергеенков обязательно дарит календари со своим цветным фотопортретом, забыв осуждение культов личности всех прежних политических деятелей.

Дарение лакированного фотолица бессловесно означает: "На следующих губернаторских выборах голосуйте за меня, я хочу править вами". До 1991 года он был коммунистом, культы личности на собраниях осуждал сам и знал прежде: нехорошо быть нескромным. Когда через полгода впереди губернаторские перевыборы и возможен их перенос на поближе — скромность и прочие красиво отличающие человека достоинства резко выбрасываются за ненадобностью, драка за власть начинается издалека и моментами бессовестно. В очередных местных теленовостях освещается очередная успешная поездка губернатора то в Америку, то в Москву, то еще в какие-то заграницы дальние, с объявлением очередной победы "лично им". Ни слова самокритичного. И вдруг бастуют, объявляют голодовку беззарплатные учителя, и вдруг цены на хлеб, следом на все основные продукты лезут вверх, и туда же бегут цены на оплату жилья, тепла для квартир, на пригородный железнодорожный транспорт, вдруг представитель "простого народа" показывает по градуснику, что в его квартире 14 градусов тепла зимой, а по областному городу гуляет одна и та же тема: к многолетнему безденежью прибавился постоянный квартирный холод. Но успехи есть, главное — успели и "лично я встречался с Путиным, он обещал... лично я встречался с министром, он твердо пообещал и подтвердил..."

"Как же! — с вятским растягом говорят в "простом народе". — Недаром губернатор раньше лектором в обществе "Знание" работал, говорить горазд. Жить-то когда с достатком будем? Число, месяц не называл, когда?”

Время от времени местное телевидение — карманное, конечно, — прокручивает кадры прошлых выборов здешних, губернаторских, и напоминает, какая у нас власть вроде бы. Вот губернатор, он идет впереди местных коммунистов на фоне развевающихся красных знамен и лозунгов — бодро идет, видимо, зная ту самую верную дорогу к хорошей жизни. Выбрали. Ну и что? В коммунистических рядах перед выборами шел, а основные выборщики среди "простого народа" — пожилые люди, помнящие то хорошее, что было при власти коммунистов.

Первое, что сделал губернатор, — на фоне нищеты украсил стены своего кабинета дорогим деревом. Как в Кремле, у Ельцина. И от кабинета до дверей квартиры обставил себя хранителями тела.

Зимой прошлого года в проекте местного бюджета отняли у учителей деньги, зато прибавили на содержание чиновников. Директора школ на совещаниях бились до последней возможности, затем созывали по школам родительские собрания и призывали родителей школьников выйти на пикетирование областной администрации. Вышли. Зарплату педагогам, то есть образование для детей своих, отстояли. У кого требовали вернуть деньги для образования детей своих? У "красного", у "страдальца за народ", губернатора Сергеенкова и скопища его "бедных" чиновников.

Губернатор Сергеенков — бывший секретарь горкома КПСС, бывший лектор общества "Знание", толкователь и объяснитель социалистической экономики. Не закончив спецкурсов каких-нибудь гайдаро-чубайсовских, выстраивает капиталистическую экономику, поделенную или же помноженную на отсутствием коррупции, раз о таковой по местному телеящику не говорится. Вот везде по стране, пишут в газетах, она есть — а тут и в глаза не видывали. Только порядок, только успехи.

Политически — из КПСС в масонский клуб "Ротари", не зная даже, кто такие масоны исторически и целезадачно, из масонов перед своими выборами под алые знамена КПРФ, из-под знамен в совместные блоки-дружбы с губернатором более телеизвестным Титовым, с подписыванием документа о дружбе секретного, объявленном пофамильно по западным радиостанциям, от Титова в лужковско-примаковские игры в отечество, в отечестве своем пугаясь быть тронутым на выборах народом вятским...

Занятный деятель. Не сделав ни одного настоящего открытия в науке, стал академиком каких-то мыльных информационных наук, и академии, говорят, какой-то международной.

Одним из таинственных документов, созданных Сергеенковым при попадании в кабинет губернатора, появился приказ, на Вятской земле объявляющий сведения о личной собственности и доходах всех высших чиновников строго секретными. Так в провинции прекратилась гласность, в очередной раз на Руси. Чего-то там накручивая в блоке Лужкова—Примакова, по примеру вождей своих очередных Сергеенков представился чем-то вроде бомжа: у него нет квартиры, гаража, прочего-прочего — ну хоть по рублю собирай с народа ему на пропитание. Но одет — дороже некуда, но ездит с кортежем милиции впереди и позади за счет налогоплательщиков, и вдруг сыну с молодой женой упала под ноги квартира с двумя ваннами, с двумя кухнями и туалетами, переделенная спешно из однокомнатной и двухкомнатной. В самом престижном доме. С объяснениями о долгих, несчетных стояниях в очередях на кооперативную квартиру. Самые богатые нынче по их документам — самые бедные... Да уж, дожили до обмана самого бесстыдного. И как говорят губернаторские чиновники, быть у корытца да не напиться... Без стеснения говорят, словно об узаконенном, только без объявления для "простого народа".

Губернатор правит четвертый год. Крупные заводы полной своей мощью стоят без дела, хлеба ценой пониже не появляйся, цены на существование "простого народа" выше уровня земли растут. В селе — один изорванный старый учебник на класс учительница из рук не выпускает, сама читает всем детям. В круг детей посадит и читает, как в России 1910 года. В соседнем районе — присвоение алых лент с надписью золотом "Лучший по профессии" и приложением, — фотолицо губернатора. Как в России 1970 года. Зарплаты по полгода нет, а лучший по профессии есть. Успехи, достижения и каждую неделю, и каждый месяц в наличии телепропаганды номенклатурно-губернаторской, а жить не на что, кроме как на урожай с огорода. Как в XVII веке. Зарплата доярки — 32 рубля. Это на что тратить сегодня такие деньги?

"У меня в семье четверо детей, нет ничего из продуктов редких, так я на новогодний праздник сделала четыре разных блюда из картошки, одно из них сладкое", — с виноватой улыбкой рассказывает обворованная, зажатая в угол нищеты провинциальными пособниками ельцинистов мать семейства.

Как может губернатор проводить какую-то свою политику, если у него, в отличие от Сталина, Фиделя Кастро, Дэн Сяо Пина нет в голове собственных идей и понятий, чего он хочет сделать в мире провинциальном, а вместо идей популистика, мешанина из прошлого горкомовского и воспоминания о том, как был ему вручен масонский значок с бриллиантом, и как десять лет назад мотался по колхозам и читал лекции о пользе сепараторов? И практически как можно руководить русской провинцией, большой территорией, находясь пять дней в Москве, играя там в неизвестного, но для себя крупного политика Совета Федерации, — шесть дней из той же недели за границей, и два дня из той же недели у себя в провинции занимаясь личной рекламой: "Дорогие друзья, я был у самого... мне обещали... Добился крупного успеха... Я поезду к крон-принцу, он мне..."

Представляя перед творческими деятелями свою книгу, академик-губернатор дважды не смог по памяти произнести ее название, пришлось читать с обложки. Сразу пошли разговоры среди понятливых: печатное издание ему сочинили подчиненные экономисты.

"Какие у вас пожелания, товарищи? Чиновников в областном аппарате сократить? Уже сократили на 40 процентов. Скажу прямо: у нас были написаны новые ставки для руководителей, мы их вычеркнули. В результате сокращение на 40 процентов. Считаю, я вместе с вами, выполняя ваши пожелания, добился новых успехов. До встречи, товарищи".

"На культуру я дам громадные деньги. Но через два года. Громадные деньги. На культуру. Значит, перевыборы мои пройдут, и через два года дам громадные деньги. Думаю, вы со мной, дорогие товарищи. Пока как-нибудь продержитесь".

Ну понятно, а пока кладите зубы на полку...

Почему так много говорят о власти в провинции? Потому что власть — проблема основополагающая. Именно власть способна погубить хорошую жизнь "простого народа".

Об отношении к государству пусть скажет молодой парикмахер Олег Кобринский, трудом зарабатывающий на пропитание.

"Я государственный человек, потому что вырос в детском доме, понимая, именно государство обеспечивает меня всем нужным для жизни: теплом, жильем, питанием, образованием. Конечно же, я ничего плохого своему государству желать не хотел и права не имел, надо же в конце концов быть и благодарным за добро, сделанное для тебя. Начиналась горбачевская перестройка, были надежды, что жизнь людей улучшится. Мне тогда было не до политики. Когда позади детдом, армия и в жизни обыкновенной никто тебя не ожидает с желанием помочь, приходится самому браться за устройство своей жизни. Развал тогда шел полным ходом. Нас лихо кормили обещаниями, говорили — это переходный естественный процесс, надо подождать и потерпеть. Развалилось и само государство, я как бы осиротел во второй раз. Каким бы ни было государство прежнее — много было сделано хорошего для меня в детстве, а что происходит сегодня в детских домах — я могу себе представить, и мне становится страшно за тех, кто в жизни потеряв родителей, не может найти доброго отношения государства в детдомах. Не та сегодня страна, не те у правителей страны задачи...

История современной России шла и через мою биографию. Я знаю: всех денег не заработать, надо что-то найти и для души. Нашел занятие — украшать людей прическами. Что вокруг творится — часто и думать об этом не хочется. Может быть, людям, побывавшим в руках парикмахера, жизнь вокруг хотя бы на полчаса покажется намного привлекательнее. А когда я волей-неволей оглядываюсь по сторонам и вижу ужасающее расслоение нашего общества, у меня возникает впечатление, что тысячи людей брошены своей страной на произвол судьбы. Если нынешний бардак закончится и переменится на созидание, и настанет в нашем городе, в России по-человечески нормальная, добрая по отношению ко всем жизнь, — многим станет непонятно, а зачем они все прошедшие десять лет горбачевщины и ельцинизма были и злыми, и жестокими, и могли запросто испоганить жизнь другому человеку? Будущее заставит переоценивать, а сегодня мы как бы играем втемную, в комнате без света и без всяких правил. Когда-то свет появится, секретное станет известным, и как мы все будем выглядеть тогда?"

Что дал Ельцин русской провинции? Самоуправление. Оно быстро перешло в упадок заводов, совхозов, образования, культуры и помчалось дальше, в самоуничтожение. Когда живешь постоянно в провинции — видишь отношение чиновников к художникам, артистам, писателям: вы никто, а мы власть. Власть подписи под документиком выше силы любого таланта — их понимание мира. Некоторые чиновники, работающие в культуре, даже и незнакомы с местными творцами. Это месть и за то, что сами чиновники не способны созидать, а тут вдруг пример достойной деятельности перед глазами: живущий и впроголодь, но созидающий будущее страны.

Неожиданно в провинции современная литература возвращает себе прикладное значение. Люди знают, что ты писатель, и просят: "Мы мучаемся, так хоть вы напишите об этом для истории". Последний крошечный островок надежды, потому что русской литературы нечестной не бывает.

А литература русская классическая стала чистым домом для души. "Я не смотрю погань телевизионную, я читаю Бунина, Чехова, Тургенева, Пушкина", — говорит пожилая учительница.

На улицах русской провинции часто можно видеть людей, громко говорящих с собой же. А иногда — сошедших с ума полностью.

"У меня триста рулей зарплата, — рассказывает провинциальный русский актер. — Жена актриса, тоже столько получает. Триста платим за снимаемую квартиру, остальные нам на пятерых. Мотаюсь по всем подработкам. Хоть стреляйся, а детей вытаскивать надо, одним не выжить".

Народ в провинции сегодня — как посевы под снегом. До тепла, до солнышка родного своего спрятана способность раскрываться однажды живородностью красоты. Но в свой срок, но не в бардаке, отвращающем от настоящей, созидающей жизни. А относительно современного что-то еще не вызрело в народе окончательно, что-то еще готовится общерусской душой.

В провинциальной России самыми разными трудящимися людьми ищется, желается нормальная человеческая жизнь: материально обеспеченная семья, работающее промышленное и сельское производство, способные лечить больных медицинские учреждения, хорошие школы, институты, работающие за счет государственной политики, направленной на созидание.

Болезнетворные вирусы имени какого-либо народа не бывают, по происхождению они — от власти.

Нужна централизованная государственная власть, имеющая цель сделать Россию Россией, без подсовывания для подражания Америки или же прочей посторонней для России общности.

Распад России прежде территориального ведется с 1991 года в самой активной форме на уровне распада общества на отдельные группы, психологически, материально, нравственно противоположные. При сохранении существующего в столице России и в провинциях правящего режима, созданной ельцинистами ситуации народ будет проводиться через более широкое отделение от участия в управлении своей страной и влияния на существующий режим.

Россия как единое государство возможна только при сплочении, единении всех слоев населения, основанном на общей для народов идеологии — идеологии созидания и охранения своего государства от внешнего и внутреннего врага.

рыночная оценка бизнеса 10