Талант незаконченной красоты
Талант незаконченной красоты
"Я гуриец, ты гуриец, ре-е-еро-о", - затянул песню Илларион, обнял меня за плечи, и мы, пошатываясь, покинули дом Мамонтия Цверава...
Нодар ДУМБАДЗЕ
«Я, бабушка, Илико и Илларион»
Грузинский царевич, историк и географ Вахушти Багратиони описывал гурийцев так: «[?]гуриец крайне быстр в речи, в движениях, в деле, любит прямолинейность, гурийцы быстро злятся, но быстро успокаиваются. Гурийцы умны, быстры и любят образование». А ещё из всех ветвей грузинского народа гурийцы – признанные шутники и острословы.
О гурийском мифе в книгах Нодара Думбадзе писали те, кто понимает тонкости этносов. Об объединяющей роли этого выдающегося сына Грузии в литературе и обществе, увы, стали подзабывать. А ведь из всех советских национальных классиков-прозаиков именно Думбадзе не ушёл в небытие.
С поэтами немного по-другому. «Журавли» на стихи Гамзатова до сих пор звучат в засорённом попсой эфире и вызывают слёзы, и памятник великому аварцу в центре Москвы поставлен. Помнят и Кулиева, и Кугультинова, и Мустая Карима. Таково свойство поэзии – она долго хранится в памяти, пусть и в пассивном запасе. Но, пожалуй, только спектакль по роману «Я, бабушка, Илико и Илларион» до сих пор не сошёл со сцены и собирает аншлаги. В чём тут секрет? Ведь вроде и сюжета там никакого. Дневник мальчика, далеко не идеального – он и чачу пьёт, и табак курит, и крепкого словца не чурается. И остальные герои, прямо скажем, не безукоризненного поведения. Да, привлекают и неповторимый колорит, и атмосфера, но национальное начало у Думбадзе всегда выходит – и притом совершенно непринуждённо – на уровень глобального обобщения в духе «все люди братья». И природа в его гурийском мифе – равноправный, если не главный персонаж. «Гурийский человек состоит в столь тесном союзе с природой, что и сама смерть не в силах этот союз разорвать», – как писал критик М. Свердлов.
Действительно! Собака Мурада беседует с Зурико – во всяком случае, они друг друга отлично понимают. А о своей бабушке Зурико говорит: «Нет во всей Гурии женщины, которая могла бы проклинать лучше, чем моя бабушка. Но мне не страшны её проклятия – однажды бабушка обмолвилась: «Уста мои проклинают, а сердце благословляет тебя...» Думбадзе – писатель, вызывающий какое-то детское, абсолютное доверие. Это, наверное, самая сильная сторона его творчества. Невозможно представить, что он тебя обманет или предаст. А ведь современная литература как раз постоянно вызывает ощущение подвоха, измены! Так и смотри, чтобы тот или иной «новатор» не слямзил лучшее в тебе, не спровоцировал худшее.
На этом абсолютном доверии и зиждется литературная классика вообще и советская национальная – в частности. Чингиз Айтматов и Фазиль Искандер, Ион Друцэ и Юрий Рытхэу, открывая нам психологию, быт и культуру своих народов, вызывали в нас удивительное чувство сопричастности, нераздельности и той самой достоевской «всечеловечности». Потому что их книги были не бытописанием – в лучших из них угадывалось стремление, как говорил Вергилий, «познавать причины вещей», и поэтому этнография превращалась в историю, а психология – в человековедение. А поскольку мы жили в одном государственном пространстве, «распри позабыв», то и, естественно, желали узнать о своих соседях побольше. Персонаж романа Думбадзе «Закон вечности» Бачана говорит: «Пока мы живы, мы должны подать друг другу руки, чтобы помочь нашим душам стать бессмертными».
У Думбадзе было удивительное свойство: он никогда не судил своих героев – он их изображал. Наверное, поэтому его произведения так легко переводятся на визуальные языки – кино и театра. Во многом он сам был персонажем своих книг. Шутки Думбадзе передавались из уст в уста. На встрече в имеретинской деревне зачитали одно из многих писем писателю – от учительницы Скоробогатовой из Соликамска: «Дорогой Нодар Владимирович! Ваш роман «Я, бабушка, Илико и Илларион» внёс в наш дом свет и тепло...». «Наверняка не было дров, и моей книжкой растопили печь», – мгновенно отреагировал Думбадзе.
Более того: жизнь его земляков до сих пор похожа на его книги. Например, из Дома-музея Думбадзе в гурийском селе Хидистави через окно было украдено ружьё писателя – дешёвая двустволка. Но похититель вскоре раскаялся, и по его наводке пропажу обнаружили в заброшенном колхозном здании. Чем не эпизод из «Я, бабушка, Илико и Илларион»? Нодар Владимирович для своего творчества нашёл очень точную формулу: «Пространству, где я родился, присущ талант жизни и талант незаконченной радости». Мозаика нюансов составляется в его книгах в удивительно цельную картину, частная доброта героев оборачивается философской и религиозной категорией Добра. И всё это – без малейшей натужности и назидательности. Директор школы, вручая аттестаты зрелости, напутствует выпускников: «Теперь, дети, можете ходить хоть на голове!»
«Я отменил главного героя!» – шутил писатель. Да, его главными героями были общечеловеческие ценности: добро, дружба, любовь, терпение. Всё это окрашено мягкой иронией, истинно грузинским изяществом и благородством, озарено внутренней свободой и красотой. На этом фоне их антиподы: зло, предательство, нетерпимость представляются досадными нелепостями.
И напоследок – одна из многочисленных историй из жизни Думбадзе. Просто штрих к портрету. В Грузию приехал Твардовский. Проблемы со здоровьем у великого поэта уже были серьёзные, дела – из рук вон плохие и настроение соответствующее. И Думбадзе сделал ему подарок: преподнёс жареного козлёнка, внутри которого был запечён поросёнок, внутри поросёнка – курица, внутри курицы – яйцо. Он пришёл к Твардовскому с даром и со словами: «Не гонись за внешним, думай о том, что внутри». Так жил он сам. И дай бог нам так жить, преодолев всё, что сегодня по вине политиков разделяет братские народы.
Георгий СЕМИКИН
Теги: Нодар Думбадзе , Грузия , Россия