Южмаш, который мы потеряли
Южмаш, который мы потеряли
Александр Трубицын
24 сентября 2014 3
Общество
Чудо индустрии в Днепропетровске советских времен
Время от времени из-за города долетал могучий гул. Не слышать его было невозможно - от него дрожала земля. Но и замечать его не следовало - а уж любопытствовать тем более.
- Автозавод! - тихо и с уважением говорили люди, и старшее поколение, прошедшее войну, и младшее, воспитанное на "Военной тайне" Гайдара и "Честном слове" Пантелеева.
В миллионном городе все знали, что завод делает ракеты, но вслух называли его "автозаводом".
Если гул замирал так же, как нарастал, плавно - все понимали, что испытания прошли хорошо. Если обрывался внезапно - значит, что-то пошло не так, это вызывало беспокойство и досаду. А однажды гул оборвался, и горизонт подсветился оранжевым пламенем - произошла авария. И ни паники, ни злорадства - люди воспринимали беду как свою, беспокоились о том, чтобы никто не пострадал.
И, конечно, люди, которые там работали, воспринимались как люди особенные - особого мастерства, особой дисциплины, особой ответственности - честью было работать на "автозаводе".
Перед новым, 1961-м годом, мы получили новую квартиру на Вузовском жилмассиве. Днепропетровск стремительно расширялся, окраины застраивались пятиэтажками, тысячи и тысячи семей справляли новоселье. В новом дворе я быстро подружился с Володей Селезнёвым, своим ровесником. Объединяло то, что и большинство мальчишек в СССР - книги, технические кружки, желание и умение мастерить что-то своими руками. Вместе обследовали окрестности нового места жительства, нашли самую короткую дорогу к Днепру, и - главное! - настоящий Клондайк, городскую свалку, куда привозили отходы с заводов, целые россыпи и жилы крепежа, пластиковых рамок и литников, деталей и проводов - куда там Тому Сойеру с его убогими шариками и ножиками фирмы Барлоу!
Однажды валялись на пляже Комсомольского острова - и вдруг мимо нас, дробя в пыль окрашенную золотым солнцем воду, со звенящим рёвом пронёсся скутер - раньше мы видели скутера только на картинках. Рёв стал тоном ниже, гонщик в красном спасательном жилете и белом шлеме навис над правым бортом, закладывая вираж, скутер описал плавную дугу, исчез за бонами водной станции, мотор смолк Мы с Вовкой молча переглянулись - и побежали на водную станцию.
Скутер - крошечная, плоская, белая и округлая, как блюдце, лодочка, стоял, уткнувшись в песчаный берег. Ещё курившаяся дымком длинная чёрная выхлопная труба, выходящая из грубого серого алюминиевого булыжника мотора, в котором даже издали была видна какая-то дикая сила, кивала в такт набегающим мелким волнам.
Возле скутера, расстёгивая шлем, стоял плакатный красавец - серо-стальные глаза, высокая переносица, ровный нос, волевой квадратный подбородок, твёрдо сжатые губы.
- Хлопцы, скутер занести не поможете? - спросил он, кладя шлем в кокпит скутера.
И он ещё спрашивал! Мы с Вовкой схватились за ручки на корме, у мотора, гонщик взялся за носовую ручку - и машина оказалась на стойках, под навесом, рядом с другими скутерами. Потом мы помогли "разоружить" скутер - снять с него мотор и оборудование, вымыть обшивку и перевернуть его вверх дном.
Так судьба привела нас на водную станцию п/я 186, того самого Автозавода. Советская власть заботилась и о здоровье, и о развитии личности, потому и была у каждого завода в Днепропетровске своя спортивная водная станция. Лучшая, конечно, у Автозавода. Все виды гребли, парусный спорт, водные лыжи (и незаслуженно забытый ныне акваплан), скутера и мотолодки для гонок на воде были доступны каждому, кто работал на заводе - а у малолеток места работы и не спрашивали, мог приходить каждый. Кроме того, на станции были два морских "адмиральских" катера, смешной буксирчик под названием "Сила", несколько речных катеров и катер на подводных крыльях, с которым связана особая история.
Однажды в жаркий день я возился на станции, помогал нашему катернику Алику Косенко - инженеру-конструктору. Небольшого роста, лобастый, всегда очень серьёзный.
- Посмотри, - вдруг сказал он, показывая глазами на причальный бон. - Только не пялься - незаметно
На дощатом настиле бона стояли, оживлённо переговариваясь и пересмеиваясь, три человека в белых рубашках с засученными по-летнему рукавами.
- Запомни: это Королёв, Келдыш и Янгель Тебе повезло их увидеть, тем более - вместе.
- А где Королёв? - спросил я.
- А вот он - волосы приглаживает, - указал глазами Алик.
Естественно, у меня тут же нашлось какое-то важное дело на боне, и я прошёл туда-сюда мимо трёх великих.
- А у Королёва часы - тоненькие, миллиметра два! - доложил я свои впечатления.
- Имеет право, - сказал Алик, и так убеждённо, с таким уважением это прозвучало, что и сейчас словно слышу эти слова. И прикидываю - а о ком из нынешних, власть и богатство имущих можно было бы сказать: имеет право? Потом к бону причалил наш катер на подводных крыльях, к трём академикам подошло заводское начальство, все вместе расселись в катере, он осторожно вырулил на протоку, добавив газу, вышел на редан, потом перешёл на крылья и полетел куда-то на середину Днепра.
Водно-моторная секция была как бы маленькой моделью завода - гонками увлекались люди разных специальностей и разных национальностей, и все были одной командой, выполняли друг для друга разные работы, помогали чем могли. И каждый был по-своему колоритен и интересен.
Встретивший нас плакатный герой - электрик, Алик Косенко, тёзка и однофамилец инженера, оба украинцы. Ринат Иванович Куришев - слесарь-лекальщик высшего разряда, наш с Вовкой главный опекун и наставник, с его постоянным присловьем "Книжечки читать надо, мурзики!" - и эти книжечки по моторам, по технике и физике он постоянно носил нам из заводской библиотеки. То ли татарин, то ли башкир, он приехал с Урала и не знал украинского языка. И когда ему приходило в голову поговорить по-украински - народ в лёжку лежал от смеха, так у него забавно получалось.
Эдик Бродский - он же "дядя Эдя большой" - термист, работавший в горячем цеху, еврей. Он не умел плавать, а потому не имел права участвовать в гонках, но гонщиком был страстным, и ни у кого не поднималась рука отстранить его от скутера.
Другой, "дядя Эдя маленький", шлифовщик, действительно был маленьким, этакий Иванушка с голубенькими глазками - но был отчаянным донжуаном, на станции появлялся всегда с разными миниатюрными очаровашками, и часто выигрывал гонки благодаря своему малому весу.
Был и финн Пекке, и немец Шнолль, и уж не вспомню всех, но интернационал полный. И никто никогда не делал из языка проблему - говорили, как кому удобнее, и все прекрасно понимали друг друга.
К тому времени, когда пришлось мне выбирать дорогу в жизни, я уже выступал за заводскую команду, даже успел занять призовые места - и мужики из секции дали мне рекомендации для отдела кадров Автозавода. Я пошёл на завод, а 11-й класс оканчивал в вечерней школе.
По периметру завод охраняла армия - солдаты стояли и на вышках, и в проходных. Я добирался до Восточной проходной, называл свой номер - 17-33, солдат доставал пропуск из ячейки, я называл фамилию, имя и отчество, солдат сверял меня с фотографией и отдавал пропуск. С пропуском я доходил до своего цеха №57, который охранял стрелок ВОХР, и бросал пропуск в щель табельной. Щель закрывалась ровно в восемь часов, после этого времени пропуск сдавался мастеру с объяснительной запиской о причине опоздания.
Цех №57 изготавливал нестандартное оборудование. Прежде всего - стенды и системы для испытаний новых двигателей, а во-вторых - что требовалось огромному заводу в самых разных сферах. Помню огромную - метра два высотой и три длиной - вареничную машину. Её придумал для заводской столовой какой-то энтузиаст, ветеран-инженер, вышедший на пенсию. И руководство поддержало почин, обеспечило всем необходимым для творчества.
Там же увидел однажды странной формы автомобильные крылья: была идея выпускать на заводе грузовые автомобили как ширпотреб, и для прикрытия основного - ракетного - производства. Но идея с автомобилями не пошла, и в качестве ширпотреба выпускали трактора типа "Беларусь". В те годы журнал "Огонёк" часто печатал фотографии наших тракторов, покрытых тёмно-вишнёвой "тропической" эмалью на фоне пирамид, или джунглей, или прерий - это были именно те, днепропетровские трактора, сделанные на п/я 186, которые шли в сорок стран мира.
В цехе было множество цветов и домашних растений, стояли автоматы с газированной водой, а посередине цеха были три новеньких токарных станка типа 1Е61МТ - салатового цвета, с тёмно-зелёными суконками для инструмента поверх передних бабок. Один из них - средний - стал моим.
Учил меня токарному делу Иван Тимофеевич Шевцов. Культура производства начинается с общей культуры, в том числе и с культуры одежды. Иван Тимофеевич всегда был подтянут, чисто выбрит, одет - как одевалось руководство завода и инженеры, у станка - в аккуратном белом или голубом халате, галстук - по технике безопасности - пристёгнут зажимом. Обучение начинается с уборки станка. Смена кончается - станок надо абсолютно чистым и смазанным передать сменщику. И неважно, что через пять минут станок снова засыплет стружка, зальёт эмульсия - ты должен взять белую тряпочку, провести в нескольких местах по станку и показать сменщику, что на ней только масло, а не грязь. И позор, если сменщик проведёт той же тряпочкой в каком-нибудь закоулке и с иронической улыбкой покажет тебе следы грязи.
Шаг за шагом обучал меня Иван Тимофеевич мастерству - и подбору резца по материалу, и заточке инструмента, и измерениям, и настройке станка, и многому иному. Но, главное - отношению к делу, пониманию того, что от тебя зависит многое - и труд тысяч людей, которые вместе с тобой делают ракету, и безопасность страны. И здесь подвести никого нельзя - всё должно быть сделано точно, качественно и в срок.
На испытательных стендах стоят манометры, измеряющие сотни атмосфер. И давление - не воды или воздуха, а опасных и агрессивных жидкостей. Если манометр не выдержит - испытатели могут погибнуть. Поэтому манометры закрывают крышками из толстого, в три-четыре пальца, оргстекла. А крышки крепятся мощными болтами.
И вот мне поручено сделать несколько десятков таких болтов - срочно, утром испытания! Чертежи, материал, записка для охраны от начальника цеха, что задержался по производственной необходимости, готовы. И сделал, уложился, хотя часа два шёл потом домой - среди ночи, по морозу, мимо старого кладбища.
А потом стал самым молодым на заводе ударником коммунистического труда - тогда к этому званию относились очень серьёзно, и давало оно право на личное клеймо, не ОТК, а рабочая совесть была самым строгим контролёром.
Окончил школу, поступил в институт, работал на кафедре, потом снова в ВПК, но уже по электронике - и никогда не жалел, что получил на заводе рабочую закалку. Это только помогало в жизни.
За годы "самостийности" и капитализма утеряны уникальные технологии и производственные секреты, разрушены цеха и производства.
Всё можно было бы восстановить. Но кому? Где сейчас мальчишки, которых страна вырастила здоровыми, умными, честными, интересующимися наукой и техникой, в авиамодельном кружке узнающие закон Бернулли, а в радиокружке - закон Ома? Где сейчас мужики, для которых своё мастерство - гордость и радость, которые после работы ещё и придумывают, как сделать уплотнительное кольцо, чтобы компрессия не снижалась при изменении геометрии от нагрева? Где те школы рабочего мастерства, которые передаются от поколения к поколению, те знания и навыки, которые не привьёшь никакими инструкциями?
Когда-то американцы придумали нейтронную бомбу, убивающую излучением всё живое, но оставляющую целыми дома, заводы и фабрики.
Но применённая сейчас психологическая бомба оказалась ещё страшнее нейтронной - она убила в людях всё лучшее, убила человека в человеке - потому и рушатся обезлюдевшие дома, останавливаются заводы, исчезает производство.
И в полной мере это касается Южмаша