4. Кто они?

Я, собственно, и раньше знал, что грань между душевным здоровьем и нездоровьем очень зыбка. У многих, кого считают так называемыми «нормальными» людьми, есть серьезные отклонения и в психике, и в поведении. Что же касается тех, кто неоднократно совершал преступления, тем более отбывал наказание в местах лишения свободы, – здесь и говорить не о чем: большинство из них отмечены такими «прелестями», как истеричность, психопатия, невропатия и неврастения, бессмысленная агрессивность. Вообще-то говоря, почти любое преступление является отклонением от нормы, в том числе и с точки зрения здравого смысла, а не только закона. И во многих ситуациях только от эксперта зависит оценить глубину и степень этих аномалий и определить: отвечает человек за свои поступки или нет. Иными словами, вменяемый он или невменяемый. А там, где возможны оценочные, приблизительные суждения, неизбежны и ошибки.

Когда-то я работал в провинции. Однажды мне пришлось выступать в суде по делу о направлении некоего Еськова на принудительное лечение: он заманил восьмилетнюю девочку в подвал и совершил с ней развратные действия. Заключение экспертов было однозначным – олигофрения в степени дебильности, т.е. глубокое слабоумие.

Прошло полтора года, и в тот же суд опять поступило дело на того же Еськова – он пробыл какое-то время в больнице, был отпущен домой, работал дворником и снова попался на развращении малолетней девочки.

По традиции такие дела ввиду их полной «ясности» рассматриваются по упрощенной процедуре, сами «герои дня» в суд не приглашаются, свидетели допрашиваются наспех, эксперты дублируют заключение, которое представлено следствию. Так было и в этот раз, тем более что факт правонарушения сомнений не вызывал и не отрицался самим Еськовым.

Но когда года через два аналогичное дело снова поступило в суд, у меня появились серьезные сомнения. С одной стороны, и сам я стал опытнее, а с другой – подумал: сколько же еще успеет Еськов развратить девочек, если продолжительность жизни дебила не меньше (это я успел уже узнать), чем у нормального человека?

Прежде всего я внимательно изучил материалы дела. Еськов действительно учился в так называемой вспомогательной школе. Но от службы в армии его освободили не по этим признакам, а из-за язвы желудка. Работал он всегда то сторожем, то дворником, то грузчиком в магазине, и везде его хвалили за добросовестность, усердие и покладистость. Удивительно, но на работе его «дурачком» не считали – просто вялым, ничем ничем не интересующимся, в том числе и женщинами, над чем неизменно подшучивали. Главное, что обращало на себя внимание, – к своим «выходам в свет» он тщательно готовился: уходил как можно дальше от своего района, где его многие знали, находил открытый подвал, безошибочно выбирал на улице не самую бойкую девочку из играющих в одиночестве, заговаривал с ней и после установления контакта приглашал в подвал посмотреть котенка или щеночка. То есть действия его были вполне осмысленными, за исключением, естественно, гнусной цели.

Побеседовал я и с его матерью. Бедная полуграмотная женщина растила сына одна, всячески нахваливала его за доброту, безотказность и трезвость. По ее словам, пребывание на принудительном лечении не тяготило сына, вновь попасть туда он не боялся и домой не просился. Опасаясь за его судьбу, она пыталась даже «женить» его: подыскала, по ее словам, такую же «полудурку». Но сын на «невесту» не отреагировал…

Эксперт-психиатр был со мной предельно откровенен.

– Никакое лечение, ни добровольное, ни принудительное, ему не поможет. Некоторое время после больницы, находясь еще под действием лекарственных препаратов, он будет вести себя спокойно, а потом обязательно примется за старое. Если допустить фантастическое предположение – скажем, Еськова кастрировали – ничего не изменится: половое возбуждение и тяга к детям у него в мозгу. Но не держать же всю жизнь в больнице. Ведь и из тюрьмы по окончании срока выпускают преступника, даже если он откровенно заявляет, что снова займется кражами. Так что общество просто обречено нести этот крест…

Меня это как-то не убедило, ситуация не казалась столь уже безысходной. Своими сомнениями я поделился с судьей, и Еськова доставили в судебное заседание. Конечно же, это был очень ограниченный человек, но далеко не безнадежный дебил. Таким, во всяком случае, он нам показался. По моему ходатайству суд назначил повторную психиатрическую экспертизу и поручил ее проведение московским специалистам: местные уже трижды высказывались по этому поводу.

Через несколько месяцев поступило заключение: степень умственной отсталости не мешает Еськову полностью отдавать отчет в своих действиях, он вменяем. Его осудили, но подействовало ли это на него отрезвляюще – не знаю, я сменил место службы.