2.3. Частная собственность: нескромное обаяние буржуазии

2.3. Частная собственность: нескромное обаяние буржуазии

Западная демократия в первую очередь основывается на принципе частной собственности, которая является главной ценностью для либерализма. Она священна и неприкосновенна. Провозглашается незыблемость частной собственности перед лицом государственной власти. Лозунг либерализма — Beati Possidentes («блаженны имущие» — в противовес евангельским словам «блаженны нищие»).

Обладание частной собственностью расценивается в рамках западной культуры как нечто безусловно положительное. Поэтому либерализм, естественно, берет под свою опеку все виды деятельности, которые направлены на добывание и рост частной собственности[291]. Один из современных идеологов либерализма Ф. А. Хайек убежден, что «частная собственность является главной гарантией свободы, причем не только для тех, кто владеет этой собственностью, но и для тех, кто этой собственностью не владеет»[292].

По мнению западных исследователей, «только человек, имеющий право быть собственником, может иметь все остальные права»[293]. Одновременно выявляются причины «духовной отсталости» России: «С того времени как я серьезно заинтересовался Россией, я начал сознавать, что одно из главных отличий ее истории от истории других европейских стран связано со слабым развитием собственности. <…> В случае с Россией как должное следует принимать не собственность, а ее отсутствие. Одной из главных тем западной политической теории на протяжении последних 2500 лет был спор по поводу достоинств и недостатков частной собственности, в России же эта тема едва затрагивается ввиду единодушного, по существу, мнения, что речь идет о безусловном зле»[294].

Восприняв западную традицию, российский научный мир с началом рыночных преобразований тут же изменил отношение к частной собственности: из безусловно отрицательного оно в одночасье стало столь же безусловно положительным.

В литературе право собственности стало рассматриваться уже как панацея для больного постсоветского общества. Исследователи уверены, что «институт частной собственности способен спасти не только души людей, но и неодушевленную составляющую земного бытия»[295]; «появление права собственности в истории знаменовало собой весьма важную победу личности над коллективизмом. Эта победа нужна для экономического прогресса общества, для развития личной предприимчивости и энергии»[296].

Отсутствие частной собственности рассматривается современными исследователями как очевидный признак «отсталости» России. На данную тему ее жителей (в большинстве своем православных) «просвещают» со страниц солидных юридических журналов, намеренно искажая при этом саму христианскую философию в отношении частной собственности: «…с учетом «слабости юридических традиций и чувства права в России» начать придется с философско-нравственного аспекта. О собственности и зависимости от нее человека говорится еще в Евангелии от Луки: «Где сокровище ваше, там и сердце ваше будет». Под сокровищем понималось какое-либо имущество, принадлежащее человеку (на которое он имел право собственности, а третьи лица не могли претендовать); в каком месте (доме, городе) будет находиться эта собственность, о том месте и будет думать человек (все ли нормально с его имуществом, не посягнул ли кто на него и т. д.)»[297].

С. П. Федоренко приходит к выводу, что в «русской традиции сформировалось инфантильное отношение к собственности, и не только чужой, но и своей». По его мнению, данный факт объясняется тем, что в Российской империи аграрный, а затем и промышленный комплекс развивался за счет освоения все новых земель и привлечения дополнительных работников вместо механизации труда и применения передовых сельскохозяйственных технологий. В результате этого у населения складывалось ложное представление о неистощимости природных ресурсов, повлекшее за собой их расточительное и нерациональное использование[298].

В том же русле рассуждает О. Г. Рюмкова: «Миф о приватизации как средстве создания изобилия предполагал борьбу с монополизмом, создание нового слоя хозяев, повышение производительности труда, улучшение социально-психологического климата в обществе, улучшение материального положения рядовых граждан. Стал действовать лозунг быстрого накопительства… и большинство бросилось делать деньги, разоряясь, богатея и т. д. Сейчас этот призыв уже не работает. Рынок насыщен, и открыть новое предприятие непросто, а заработать сразу много уже не получится. Теперь нужно трудиться в поте лица годами, чтобы достичь определенного уровня»[299].

Ей вторит И. О. Князев: «Часто можно услышать, что мы сказочно богатая страна, но при этом очень бедно живем. Причина этого заключается, по-моему, в том, что огромная часть населения не кормит сама себя, а висит на шее государства, которое, в свою очередь, боится к этим ресурсам собственный народ допустить. <…> На мой взгляд, следует вернуться к практике Столыпина, ведь мы используем ничтожно малый процент земли и леса. Сейчас люди не поедут в Сибирь, чтобы купить землю. Ее у нас никто не берет бесплатно, очень много законов о том, что и как надо с ней делать, а чего нельзя, причем возникает ощущение, что земля, проданная на таких условиях и с такими законами, это вообще не частная собственность. Лесные угодья и землю на расстоянии более 50–70 км от города надо раздать в частную собственность по максимально простой схеме. Частная собственность священна и может быть отторгнута только в результате крайне сложных судебных процедур. На таких условиях — чтобы работать, самим себя кормить и ни от кого не зависеть — поедут многие. Не только русские, но это и хорошо. Можно формировать квоты, управлять миграцией. Главное условие — частная собственность на землю бесплатно и навсегда. <…> Надо дать возможность людям легально пользоваться всем этим богатством. Хозяевами они станут очень быстро. Государство как хозяин все равно проиграет. Оно не сможет возле каждого дерева поставить по милиционеру. Надо преодолеть практику социалистического отторжения человека от всего, что связано с чувством хозяина, собственности»[300].

Выявляется гуманистический характер частной собственности[301]. «Купец, коммерсант предстает уже не как безжалостный эксплуататор, а как созидатель, рачительный хозяин промышленных и торговых предприятий, предоставляющий новые рабочие места, опора экономики страны»[302].

Некоторые современные исследователи даже утверждают, что только «частный собственник учится, ищет, узнает, изобретает, покупает, финансирует научные исследования. Однозначно развивает производительные силы, а следовательно, общество в целом. В этом глубокое, прогрессивное значение частной собственности»[303].

Не могу не привести еще одно удивившее меня доказательство «благости» частной собственности для человечества: «Обращаясь к примеру сытой и благополучной Америки, мы не можем не согласиться с тем, что черты дружелюбия, доброты, взаимопомощи, радушия присущи этой нации. Ее граждане доказали свою жертвенность во имя спасения близких. Наглядный трагический пример — события сентября 2001 года, когда в результате чудовищного террористического акта полицейскими, пожарными и обычными гражданами были проявлены чудеса героизма. Их не испортило благополучие. Даже имея злобный характер, человек, не нуждаясь материально ни в чем, не будет представлять для общества опасность. И, наоборот, даже при ангельском характере нужда и бедность заставляют человека идти на преступление, заглушают в нем разум и любовь»[304]. Этот же автор делает и следующее «открытие»: «Частная собственность является человеческим инстинктом, который нельзя отнимать, но необходимо научить человека властвовать над ним в духе высокой нравственности»[305].

Между благополучием семьи и частной собственностью также прослеживается прямая связь. По мнению Г. С. Лисичкина, семейная жизнь в России потерпела неудачу именно из-за слабого развития частной собственности: «Институт семьи в России не состоялся, и в этом ее огромная трагедия. В России, в отличие от остальных стран цивилизованного мира, по существу нет семьи в классическом, а не в эмоционально-физиологическом смысле этого слова. Институт семьи, как известно, возникает, укрепляется, развивается лишь на базе частной собственности. Где ее нет, там нет и семьи, а есть в лучшем случае сожительство, не обремененное идеей созидания, приумножения богатства, заботой о том, чтобы наследники процветали»[306].

Экономическая основа свободы

Под влиянием западных научных теорий О. В. Орлова видит основное различие между правовой и неправовой культурой в отношении к частной собственности. По ее мнению, в цивилизациях, основанных на праве, частная собственность ценится высоко, являясь предпосылкой и экономической основой свободы. Не случайно, полагает данный исследователь, изначально становление гражданского общества шло под лозунгом священности и неприкосновенности частной собственности[307].

В русле либеральных идей утверждается, что «человек-собственник — это свободный человек… Только при этом условии он становится личностью, обладающей реальным правом и возможностью принимать решения относительно своего настоящего и будущего»[308]. Предполагается также, что «каждому из нас надо «сдирать» с себя старую, загрубевшую кожу, учиться быть личностью и уважать личность в другом. Пришло время перенимать блага свободы: личные, политические и социальные права, чувства хозяина и собственного достоинства, переходить к свободе мышления на принципах общечеловеческих ценностей, к свободной конкуренции и основанных на ней экономической свободе и благополучии»[309].

При такой идеализации частной собственности практически полностью игнорируются открытия западной же политэкономии. Согласно им частная собственность лишь при определенных условиях служит источником доходов, а в других случаях она приносит убытки и ведет к разорению своих обладателей. Для того чтобы частная собственность приносила прибыль ее владельцу, необходима успешная трудовая и предпринимательская деятельность рабочих, служащих, инженерно-технических работников и организаторов производства. Нужна и определенная рыночная среда, которой у нас пока нет[310].

Слепое заимствование западных представлений о безусловной пользе частной собственности выразилось в безликой, на первый взгляд, ст. 35 Конституции РФ. Она определяет, что «каждый вправе иметь имущество в собственности, владеть, пользоваться и распоряжаться им как единолично, так и совместно с другими лицами».

Под прикрытием этой конституционной статьи выдвинут и основной лозунг демократических преобразований — «Обогащайтесь!». В кратчайшие сроки была организована и проведена широкомасштабная приватизация. Основным ее итогом в России стало несомненное главенство частной собственности над всеми другими ее формами. Об этом свидетельствуют следующие цифры: к концу 1999 года индивидуальная и групповая формы собственности охватывали свыше 74 % всех предприятий и организаций нашей страны, а в промышленности их доля составляла 88,7 %[311]

Приватизация, трактовавшаяся как передача государственной собственности гражданам России, была направлена на решительный разрыв с тоталитарным советским прошлым и плановой экономикой. Как уверяли нас идеологи приватизации, данный процесс должен был предоставить каждому гражданину России «равные стартовые возможности, равные шансы на определение своего дальнейшего пути»[312]; «хозяин никогда не позволит себе пускаться в авантюру, ему никогда не придет в голову нарушать права соседей». В то же время утверждалось, что собственность и капитал «объединяют людей и заставляют их требовать от своих правительств гарантии порядка и спокойствия в обществе»[313].

Закономерен был и криминальный характер приватизации, чего даже не скрывают главные вдохновители тогдашних экономических реформ. «На финише 1991 года, — констатирует А. Чубайс, — стихийная приватизация уже бушевала вовсю. По сути, это было разворовывание общенародной собственности. Но это разворовывание не было нелегальным, потому что легальных, законных схем разгосударствления не существовало»[314]. О том, как западные исследователи относятся к данной проблеме, говорилось выше, так что повторяться не буду.

Необходимо лишь подвести итоги такой криминальной приватизации. Результат этого «перераспределения» мы сегодня наблюдаем воочию. В период с 1990 по 1998 год Россия приватизировала государственной собственности больше, чем любая другая страна, однако по доходам от ее реализации заняла лишь 20-е место. Нас опередила даже Венгрия, где государственная собственность была намного скромнее российской. Это не помешало бывшему соседу по соцлагерю получить от ее приватизации в 1,6 раза больше, чем Россия. Доходы на душу населения, полученные от приватизации, распределились следующим образом: в России они составили 54,6 доллара, в Австралии — 2560,3 доллара, в Португалии — 2108,6 доллара, в Италии и Великобритании — более 1100 долларов[315].

Философию российской ваучерной приватизации можно четко проследить в интервью А. Чубайса, которое он дал по случаю десятилетия со дня ее начала: «75 % российского ВВП производится в частном секторе, созданном с помощью ваучера! Нужны были ваучеры по Чубайсу или по Лужкову? Десять лет назад это был вопрос вопросов: остановить, отменить! Все кипело, бурлило и т. п. Сейчас острота спала. Через пять лет спадет еще больше. А через 15 лет никого не будет интересовать: правильно — неправильно? Все осядет, осыплется. Что останется? Частная собственность в России»[316].

В России происходила практически безвозмездная раздача государственной собственности лицам, входящим в круг политической и экономической элиты, а также их активным сторонникам. Приватизация проводилась под благовидным предлогом «выращивания» собственника как основы настоящего государства.

И такой «средний класс» появился. Здесь необходимо различать лозунги правящей элиты и ее действительные цели, которые удалось достичь на все 100 %: власть имущие до сих пор пользуются плодами приватизации. Благосостояние всего общества, по-видимому, в круг их интересов не входило.

Поэтому ошибочным выглядит устоявшееся мнение, будто лишь «слепое копирование» западных образцов привело к неудаче приватизации. Именно в нем находит Э. А. Акопянц основную причину провала экономических реформ в России: «Расчеты руководства нашей страны на то, что слепое копирование западной экономической модели <…> само по себе приведет к формированию класса обеспеченных собственников, способных без помощи государства обеспечить себе достойные жилищные условия, оказались иллюзорными. По различным оценкам, к среднему классу в России даже в настоящее время можно отнести от 10 до 20 % населения»[317].

Сегодня для многих исследователей все же наступает запоздалое прозрение. Так, М. В. Власова считает, что для правильного понимания сути российской приватизации ее необходимо рассматривать «не только в юридическом, социально-экономическом, но и нравственно-этическом смысле. Если исключить нравственно-этический фактор из социологического анализа, нельзя будет получить объективное представление о процессе приватизации в России — так же как и об октябрьском «черном вторнике» 1994-го, и о дефолте 1998-го, да и вообще об экономической реформации в России 1990-х»[318].

По ее мнению, в России на данный момент сложилась достаточно противоречивая картина. С одной стороны, современное российское государство присвоило и по-настоящему превратило в свою собственность основной итог социализма — социалистическую собственность (то есть всего народа). С другой стороны, государство в лице его руководства (вплоть до 2000 года) решило не иметь ничего общего с «кровавым» коммунистическим прошлым (единственное исключение составила, разумеется, созданная на этой «крови» социалистическая собственность). Для этого власть сделала вид, будто собственность всего российского народа, доставшаяся ему в наследство от советского государства, появилась без участия периода социализма[319].

По мнению некоторых западных экспертов, события 1990-х годов были не чем иным, как способом выживания прежней политической элиты и дальнейшего укрепления ее позиций (прежде всего — экономических). По этой причине о приходе к власти неких новых социальных сил говорить не приходится.

В этом плане интересна совместная научная работа П. Роддоуэя и Д. Глинского «Рыночный большевизм: трагедия российских реформ». В ней подчеркивается, что с 1991 года в России вместо рыночных реформ наиболее алчная часть старой советской номенклатуры планомерно осуществляла заговор, направленный на сохранение своей власти. Деятелей широкого демократического движения, чья борьба и привела к падению коммунизма, отстранили от реальной власти. Ее захватили бывшие партийные деятели, представители спецслужб и тому подобные силы, которые поделили между собой государственную собственность и монополизировали руководство страной[320].

Миф о благости частной собственности прекрасно показал в России свою несостоятельность. В настоящее время рядовой обыватель может наблюдать удивительную картину: заводы не работают (они либо законсервированы, либо превращены в торговые рынки), а ВВП нашей страны постоянно растет. Особенно показательны результаты экономических реформ в сельской местности.

В сельском хозяйстве Эвенкии от дореформенного потенциала (до 1990-х годов) сохранилась всего седьмая часть, а в Республике Алтай — чуть больше (20 %). В Тыве, Хакасии и Бурятии индекс сельскохозяйственного производства в 2002 году составлял лишь половину своего значения в 1990 году[321]. Масштабы безработицы в регионах также потрясают: в Тыве каждый четвертый представитель экономически активного населения не имеет постоянной работы, в Республике Алтай и Бурятии — каждый пятый, в Хакасии — каждый седьмой. Аналогичный показатель отмечается по Сибирскому федеральному округу в целом.

Уровень жизни многих социальных групп и целых народов сегодня сравним с тем, что был 100 лет назад[322]. По разным оценкам, от 30 до 70 % всего населения Сибири фактически оказались вне экономики, среди коренных народов его доля доходит до 95 %. Почти 90 % населения Крайнего Севера и Сибири оказались за чертой бедности[323].

Данную ситуацию практически невозможно изменить законным путем. Это связано с тем, что Конституция Российской Федерации особое внимание уделяет принципу неприкосновенности собственности. Под него подводятся различные законопроекты, позволяющие легализовать все приватизационные преобразования, несмотря на их явно преступный характер.

Показательна инициатива думской фракции «Единство», открыто предложившей сократить до трех лет срок, в течение которого могут быть обжалованы сделки по приватизации. Смысл этого законопроекта можно сформулировать коротко и ясно: «передел собственности недопустим». Бывший председатель комитета по бюджету Государственной думы В. Резник заявляет, что «основная приватизация прошла с формальными и многочисленными нарушениями и при желании всегда можно что-то найти. Но делать это опасно»[324].

Несмотря на многочисленные замечания со стороны профессиональных юристов, Федеральным законом от 21 июля 2005 года № 109-ФЗ[325] была изменена ст. 181 Гражданского кодекса Российской Федерации. Теперь срок исковой давности, в течение которого можно признать недействительной совершенную сделку, составляет от года до трех (в зависимости от ее вида). Идеологи этого «нововведения» практически не скрывают, что его главная цель — не дать пересмотреть итоги российской приватизации, осуществленной как раз в первой половине 1990-х годов. Тем самым под ней фактически подводится черта и утверждается существующее положение дел в области собственности.

Государство как бы закрывает глаза на возможные прегрешения в прошлом, за пределами сроков исковой давности. Эти новые правила игры фактически закрепляют за собственниками, чьи права не были опорочены в течение последних трех лет, приобретенное ими имущество. Таким образом, исключается даже сама возможность легально оспорить право собственности, какими бы весомыми ни были основания для этого[326].

А. Панарин убежден, что главной пружиной политической борьбы в стране (одним из ее кульминационных моментов стал расстрел парламента в октябре 1993 года) была забота новых собственников о сохранении приобретенного ими имущества. Не борьба «демократии с тоталитаризмом», а борьба новых собственников за «полное и окончательное» закрепление результатов приватизации — вот истинное содержание постсоветского политического процесса[327].

При введении частной собственности в России был полностью проигнорирован отечественный опыт в данной области, который привел к Октябрьской революции 1917 года. Попытки сделать из русского крестьянства фермеров, то есть частных собственников, предпринимались еще П. А. Столыпиным.

Возглавляемое им правительство в начале XX века решительно начало передачу общинных земель в частную собственность крестьянам. Реформа включала в себя целый комплекс правовых мер, главная задача которых сводилась к освобождению крестьянина от общинной зависимости (так называемой круговой поруки). Столыпинская аграрная реформа создала личную собственность на землю за счет общинной, не посчитавшись при этом ни с интересами самой общины, ни с ее правами, ни даже с тем, насколько хозяйства этих новых личных собственников окажутся жизнеспособными[328].

Вполне естественно, что такая позиция П. А. Столыпина натолкнулась на активное сопротивление крестьянских депутатов Думы: идея частной собственности на землю отторгалась традиционной сельской культурой[329]. Установлено, что правительство, во главе которого стоял Столыпин, только за 1907–1909 годы повинно в казнях 5086 человек[330]. В 1910 году власти шесть раз применяли против крестьян различные санкции, в 1911 году — 74, в 1912 году — 60, в 1913 — 40, в 1914 — 36, в 1915 году — 55 раз[331].

Реформаторы не учли тот факт, что среди крестьян собственность, нажитая чужим трудом (вроде господской и поповской), считалась «подозрительной», а потому не являлась неприкосновенной. Они считали возможным пользоваться ею втайне от господ[332]. Прямым следствием данного мировоззрения стал слух, появившийся в 1917 году. Согласно ему, для приобретения в собственность земельного участка необходимо было физически уничтожить «своего» помещика[333], что и было сделано по всей России.

Исконно российские представления о праве на собственность (особенно на землю) основаны на идее, что вся она принадлежит одному только Богу. Эту же позицию, хоть и косвенно, подтвердил современный документ под названием «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви». Он определяет, что «по учению Церкви, люди получают все земные блага от Бога, Которому и принадлежит абсолютное право владения ими. Относительность права собственности для Человека Спаситель многократно показывает в притчах: это или виноградник, данный в пользование (Мф. 12:1–9), или таланты, распределенные между людьми (Мф. 25: 14–30), или имение, отданное во временное управление (Лк. 16: 1–13). Выражая присущую Церкви мысль о том, что абсолютным собственником является Бог, святитель Василий Великий спрашивает: «Скажи мне, что у тебя собственного? Откуда ты взял и принес в жизнь?»»[334]

В российской православной среде исторически сложилось противоречивое представление о собственности. В нем различалось высшее, верховное обладание и практическое хозяйственное пользование. Эта идея нашла свое воплощение в формуле «земля Божья и — крестьянская». Высшая власть над землей принадлежит Богу и власти от Бога — православному князю (царю), боярину и т. д., но крестьянин обрабатывает ее, ведет на ней хозяйство. Он — хозяин, но не собственник[335].

Частная собственность на землю никогда не поощрялась православной церковью. Поэтому России всегда были свойственны две формы собственности: «государственная (казенная) и общинная (общественная), а частная была как бы вторична»[336].

В древнерусском государстве земельные отношения были одной из важнейших духовных основ, что непосредственно влияло на их правовое регулирование. В вопросах землепользования Древняя Русь следовала естественному принципу — восприятию земли как всенародного достояния. Отношение к родной земле как к матери заложено в менталитете русского человека и через систему духовной преемственности дошло до наших дней. В отличие от него западноевропейские традиции землепользования предусматривали отношение к земле прежде всего как к объекту купли-продажи[337].

Борьба за землю по крестьянскому сценарию

Во время революции 1905–1907 годов было уничтожено около 3 тысяч поместий (15 % от их общего числа в России). Однако при этом практически не было случаев хищения личных вещей, а также насилия над владельцами и их слугами. Поджоги проводились по особому крестьянскому сценарию: решения о них принимались на общинном сходе, а затем при помощи жребия выбирались исполнители из числа его участников. Остальные присутствовавшие давали клятву не выдавать поджигателей. Как видим, крестьянские действия не были похожи на безумный разгул ненависти и вандализма, который ожидали увидеть враги крестьян, а также те, кто превозносил крестьянскую революцию. Выступления крестьян в России оказались непохожими на образ европейской Жакерии (крестьянское восстание во Франции времен Столетней войны, направленное против дворян и отличавшееся крайней жестокостью), оставленной нам ее палачами и хроникерами[338].

Идеи всеобщего равенства и устранения частной собственности на землю, звучавшие в крестьянских приговорах, нередко рассматривались как угодные Богу, а значит, узаконенные в последней инстанции. В приговоре сельского схода крестьян села Вырыпаевка Карсунского уезда Симбирской губернии, составленном в декабре 1905 года, подчеркивалось: «Всех людей создал Бог по образу и подобию своему, зачем же одного человека возвеличивать, а другого унижать». Здесь же читаем: «Люди все божьи и земля божья, зачем же у нас так ведется, что у одного человека бывает земли больше, чем в другом месте у 1000 человек. Нехорошо это, не по-божески».

«Земля, как Божий дар, согласно со Священным Писанием (Левит, гл. 26), где сказано самим Богом Творцом, что земля не должна быть ни продаваема, ни покупаема…» — так записали в приговоре, датированном 11 июня 1906 года, крестьяне села Старая Михайловка Саранского уезда Пензенской губернии.

Широкое распространение в селениях Саратовской губернии в 1905 году получили приговоры следующего содержания: «… Бог творил нас равными. Земля-то вся Божья, никто поэтому не может сказать, что это, мол, моя земля, так как все люди — все дети одного Бога, значит, и земля принадлежит всем, всех общая. Бог сказал: «Живи трудом рук своих», и мы хотим жить по-божески»…»[339]

С. Б. Алексеев отмечает, что для англичан эпохи Средневековья самым поразительным было отношение русских людей именно к собственности, которое было совершенно противоположно западному. Так, на вопрос о его собственности русский человек (и крестьянин, и боярин) мог бы ответить, что у него ничего нет своего, но все, что у него есть, принадлежит Богу и государевой милости. В то время как простые люди в Англии на этот же вопрос могли ответить так: «Если у нас что-нибудь есть, то оно от Бога и мое собственное». Бесспорно, что со времен Средневековья существенно изменились и продолжают меняться условия жизни российского государства и общества, его менталитет. Однако устойчивые черты национального характера при этом сохраняются[340].

При введении частной собственности на землю нельзя забывать и тот факт, что Россию населяют, помимо русского, и иные народы, исконно проживающие на своей земле. Эти люди сумели сохранить трепетное отношение к ней, что играет важнейшую роль в общественной, политической, религиозной и экономической жизни народа или племени. Общение с духами предков постоянно поддерживается за счет контакта с землей, в которой покоятся их тела.

Аборигены считают землю «матерью» племени, потому что мать несет свое бремя в течение восьми или девяти лунных месяцев, пока дитя находится в ее чреве, а затем еще некоторое время питает его молоком. Земля же кормит своих детей всю их жизнь; и потом, после их смерти, именно земля вечно принимает духов умерших. Таким образом, земля — это самое священное среди всего, что находится в ней и на ней. Коренные народы, определяя свое отношение к земле, говорят, что не земля принадлежит им, а они принадлежат земле. В их отношениях с природой нет места разделению на объект и субъект, присущего западной культуре, нет представления о природе как о подчиняемой человеком бесчувственной материи. Земля — это дом и кормилица, но ее нельзя дробить на обособленные владения и нельзя отчуждать[341].

При опросе представители коренного населения Сибири в подавляющем большинстве не согласились с утверждением, что человек — «царь природы». Они уверены в обратном: человек не может быть царем природы. «Человек живет вместе с природой. Человек — дитя природы. Человек от природы неотделим». «Человек живет вместе с природой, как звери и птицы… А душа у них одинаковая, только человек наделен умом». На вопрос об отношении к купле-продаже земли они преимущественно отвечали следующим образом: «У нас люди свободные, каждый живет, где хочет, это его дело» и «Как можно землю продавать? Земля — это Мать. У нашего народа есть только земля. В родной земле заключена наша свобода. Если продадим землю, станем рабами!»[342].

Как видим, продажа земли приравнена к рабству. Данное представление вряд ли вписывается в идеалы либерализма. Здесь мы имеем дело с отрицанием права на собственность, и упор делается скорее на недопущение к нему других, чем на собственное право безраздельного владения[343].

Известны восстания коренного населения Сибири и Алтая против советской власти, которые происходили в 1920-х годах. Они были связаны с тем, что политика государства противоречила обычаям этих народов. Кроме того, рост сепаратистских настроений, ознаменовавший начало 1990-х годов, происходил по той же причине: народы хотели восстановить естественный правовой порядок[344].

Отношение россиян к собственности во многом определяется результатами приватизации, проведенной в 1990-е годы. «Большинство россиян не рассматривает нажитые в результате приватизации крупные состояния как легитимные», — считает глава Института комплексных социальных исследований (ИКСИ РАН). Отсюда, по его мнению, довольно широкая поддержка предложений, направленных на пересмотр ее итогов.

В частности, большая часть граждан России считает необходимым компенсировать допущенную несправедливость путем наложения на новых собственников различных материальных санкций. По их мнению, только честный труд может рассматриваться как основание для права на собственность. При этом у россиян нет уверенности в том, что собственность, полученная в ходе приватизации, — это вознаграждение за личные успехи и что ею обладают самые достойные.

Исследование, проводившееся ИКСИ РАН, выявило, что 83 % опрошенных признают «правильной» только ту собственность, которая была заработана честным трудом. Лишь 17 % из них считают приемлемыми любые доходы, независимо от того, как они получены. Более половины респондентов убеждены, что добросовестный труд в наши дни не может стать причиной успеха и источником легального благосостояния[345].

На сегодняшний день сложилась парадоксальная ситуация: Россия представляет собой правовое государство, а всеми благами пользуется только правящая политическая и экономическая элита. Народ вынужден довольствоваться ролью ветхих декораций. Такое положение вещей хорошо иллюстрируется следующими показателями: если в 2003 году в России было 17 миллиардеров, то по итогам 2004 года в список богатейших людей планеты журнал «Форбс» включил уже 27 россиян с общим капиталом 90 миллиардов долларов. В 2005 году в этот список попали уже 33 человека с совокупным состоянием более 172 миллиардов долларов. В 2006 году журнал «Форбс» оценил общее состояние 53 отечественных миллиардеров в 282 миллиарда долларов, что равно половине общего денежного дохода россиян. Причем состояние российских миллиардеров в 2006 году выросло на 36 % и в шесть раз превысило рост ВВП страны.

Совершенно очевидно, что действующая модель российского государства исчерпала свой ресурс и является тормозом дальнейшего развития страны. Это объясняется тем, что она позволяет незначительной части общества иметь все и в то же самое время вынуждает большинство населения ограничиваться минимумом[346].

Бывший депутат Государственной думы А. Н. Савельев озвучивает мнение значительной части российского общества: «Да, мы хотим передела собственности. Но не такого, который покрывают демократы, — криминального. Мы хотим национального передела собственности. И это будет не война всех против всех, а война национальных сил против олигархов. Русский человек ясно понимает, что речь идет не о планировании операций по захвату ларьков с пирожками. Реквизиция может касаться тех отпетых мошенников, кто ухватил особенно большие куски национального достояния. Русский никогда не был против частной собственности. Потому что точно знал, что имущество разбойников, олигархическая собственность — не частная и не является капиталом, работающим над увеличением прибыли. Олигархи предельно неэффективны для экономики. Они должны быть уничтожены, а собственность — возвращена в управление государства»[347].

Достаточно показательно, что и отдельные писатели приходят к аналогичной мысли. Так, Михаил Веллер убежден, что «единственная национальная идея сегодня — это месть за обворовывание и наглое унижение страны и людей»[348]. Думаю, его мнение разделяет большинство россиян, то есть само униженное в своих ожиданиях и обворованное гражданское общество.

Можно встретить и другие призывы. Писатель С. Т. Алексеев полагает, что «нужно перестать ныть, все время говорить и обвинять евреев, таким образом расточая свою энергию мысли и слова. Давно пора понять, что общенародные богатства, оказавшиеся в их руках после приватизации, — естественное явление, ибо евреи принадлежат к иной цивилизации, к Миру потребления, соответственно действуют и всегда будут там, где пахнет жиром… нам нужно больше думать о себе, своих ближних и Отечестве, чем о евреях; хотя бы на короткий срок их нужно оставить наедине с собой, высвободив таким образом энергию чувств для дел более важных, и уж ни в коем случае не подражать им только потому, что все равно у нас так не получится»[349]. Во всем произошедшем он видит и положительную сторону: «Основная масса народа была ограблена, а значит, вышла чистой из этого нелегкого испытания. Поэтому не нужно жалеть «мне ничего не досталось». Зато мы сохранили главное — хоть и искаженную, но все-таки национальную психологию, основанную на воле, справедливости и совести»[350].

После таких рассуждений уже не выглядит удивительной позиция И. Б. Семеновой, согласно которой частная собственность и равенство несовместимы по своей сути: «Использование такого важного двучлена, как «частная собственность и равенство», неминуемо ведет к отрицанию именно частной собственности, ибо «равенство» — это синоним понятия «коллективизм» — базовой категории социалистического производства»[351]. Поэтому, видимо, не может быть в российском государстве равенства… Не для нас это.

Мы пойдем другим путем

Данный текст является ознакомительным фрагментом.