Сергей Щербаков ДВЕ ПОЕЗДКИ С о.КИРИЛЛОМ

Сергей Щербаков ДВЕ ПОЕЗДКИ С о.КИРИЛЛОМ

В УСПЕНСКОЕ

Прошлой весной на Благовещенье, после литургии, на трапезе о.Кирилл спросил: “Кто желает поехать со мной завтра в Успенское?” Естественно, поднялся лес рук — кто же не желает провести целый день с дорогим нашим батюшкой. Можно все проблемы с ним обсудить спокойно, да и вообще прожить счастливый день. Конечно, мне тоже хотелось, я был наслышан о еженедельных поездках о.Кирилла в Успенское, но руку не поднял: послезавтра мне надо было в третий, в последний, раз пересдавать экзамены по вождению автомобиля для получения любительских прав. Опустил я голову, вдруг слышу: “Сергий, вы ведь не были в Успенском... Поедете?” Я открыл было рот, но батюшка уже не смотрел в мою сторону, и я решил подойти после трапезы и объяснить что к чему.

Однако после молитвы, выйдя из-за стола, я неожиданно понял, что мне надо непременно ехать — получу от о.Кирилла благословение на сдачу экзамена, а то два раза без благословения пытался сдать — вот и не вышло, да и хоть поговорю с ним от души: проблем-то накопилась уйма, и давненько я с ним толком не беседовал.

И вот солнечным апрельским утречком мы едем в храмовых “жигулях” в Успенское. Вскоре о.Кирилл включил свой магнитофон, с которым он никогда не расстается. Уже ставший родным голос архимандрита Амвросия Юрасова заговорил об отношении к животным, что их надо не только любить, но мы, люди, будем держать за них ответ пред Господом, что даже если кто в детстве над животными издевался, тот получит наказание от Бога. И рассказал он, как один человек в детстве сжег кошку, а потом сам сгорел на пожаре... Я чуть было не возмутился вслух, мол, надо же таким извергом быть, и вдруг вспомнил, как мы с товарищем, лет по двенадцать нам уже было, поймали крысу и не просто убили ее, но издевательски. Вспомнил я, как это было, и просто мороз по коже: “Господи, неужели это был я?” Я до боли прикусил язык и долго даже не мог смотреть на дорогу: понял, что мне надо на исповеди покаяться в этом, и возблагодарил Господа, надоумившего поехать с о.Кириллом.

Вдруг мотор наш зачихал-зачихал, и мы едва успели прижаться к краю дороги, как он заглох. Виктор, водитель, попытался завести, но все его попытки не увенчались успехом. Покопавшись в моторе, он безнадежно махнул рукой: “Приехали. Механика надо”.

Пошли мы с о.Кириллом к двухэтажному аккуратному домику через дорогу. Там, увидев священника, женщины очень любезно проводили нас в кабинет и разрешили позвонить. Батюшка набрал номер: “Отец Сергий, мы тут обломались...” Положил трубку: “Сейчас приедет”. Мне захотелось отблагодарить женщин за ласку, и я подарил им свою книжечку “Цветы благоухающие” с автографом, а батюшка презентовал номер наших “Берсеневских страниц”. Они были очень рады, а одна подала мне десять рублей. Я было запротестовал, но она настойчиво объяснила: “Вы там, в вашем храме, в ящичек положите”. О.Кирилл был сильно удивлен таким отношением незнакомых людей и притом явно невоцерковленных: “Сергий, всего мы на каких-то десять километров от Москвы отъехали, а люди уже намного лучше московских”. Я кивнул.

Не успели мы дойти до наших “жигулей”, как лихо подкатил о.Сергий на своей “тойоте”. Все он делал быстро, умело и буквально через минуту уже тащил нас на тросе. Виктор с восхищением отозвался: “Отец Сергий молодец какой, на ходу подметки рвет... но хоть бы немножечко потише он ехал”. Я взглянул на спидометр — на нем было 70 километров, а буксировать рекомендуется со скоростью 40 километров — это я помнил хорошо, не так давно сдал правила дорожного движения.

Двери на территорию храма оказались заперты, и Виктор выскочил из кабины, чтобы не пришлось о.Кириллу их открывать. Конечно, о.Сергию, делающему всегда все как надо, и в голову не пришло, что водитель может оставить буксируемую машину, и он поехал. Едва Виктор успел запрыгнуть на ходу и схватиться за руль... Конечно, Виктор оплошал, но все же и о.Сергий мог быть повнимательнее...

Виктор пошел в поселок искать механика, батюшки ушли в дом, а мы взялись за осмотр храмового хозяйства и не могли надивиться, как же о.Сергий все капитально, здорово обустроил. Храм Успения Пресвятой Богородицы — маленький, но до того красивый, ухоженный. Несколько женщин делали в нем генеральную уборку перед Пасхой. Вся медь — подсвечники, кадила, ручки — горела, как на солнце.

Мы единодушно решили, что храм у о.Сергия такой, о котором мечтает почти каждый священник: всего в тридцати минутах езды от центра Москвы, а вокруг — сосновые боры, раздольная пойма Москвы-реки; прихожане здесь богатые — Рублевское шоссе. В общем, повезло о.Сергию, но он и сам молодец какой. Дай ему Бог всего доброго и в дальнейшем.

Невольно вспомнилось, как о.Кирилл с группой своих духовных чад не один месяц приходил к храму Николы на Берсеневке (там было тогда учреждение культуры) и служил молебны. На улице перед храмом — и в снег, и в дождь, и в жару. Наверное, не один человек тогда думал, что надо действовать решительнее, смелее — ведь храм передан Патриархии, но о.Кирилл с чадами оказался прав: они отмолили храм. В один прекрасный день культработники не выдержали — отдали один придел, и постепенно почти вся территория с постройками стала наша. Теперь люди, стоящие возле храма Христа Спасителя, удивленно прислушиваются к малиновым звонам за рекой и вдруг видят, как в сказке, маленький расписной храм на том берегу Москвы-реки.

И все у о.Кирилла делается с молитвой, неспешно, своим чередом — надежно и бесповоротно. Теперь и я, глядя на него, понимаю, что только так и надо.

Стоим мы посреди двора, любуемся панорамой Подмосковья, вдруг видим — едет о.Сергий на своей “тойоте”. Мы дружно бросились открывать ворота, но храмовый работник успел вперед. О.Сергий благодарно кивнул нам и неожиданно распахнул дверь: “Кто в Москву желает — садитесь. Больше оказии сегодня не будет. О.Кирилл остается у меня с ночевой”. Раз такое дело, я мгновенно понял, что мне надо обязательно с ним уехать, а то как бы тоже не пришлось с ночевой остаться. Недолго думая, я быстро запрыгнул на переднее сиденье. Мои спутники, вначале тоже явно собравшиеся уехать в Москву, неожиданно как-то замешкались, остановились. О.Сергий бибикнул им, а я выглянул и вижу, что к нам приближается о.Кирилл (видимо, он окликнул их). Я попросил батюшку подождать секундочку. Подойдя, о.Кирилл удивился: “Сергий, вы куда? Мы же должны программу выполнить”. Я смущенно вылез из кабины — в самом деле, что же это я без батюшкиного благословения уезжать собрался. А если бы все уехали, то о.Кирилл, пока бы не приехал о.Сергий, беспокоился бы, куда мы подевались. Вот здорово-то было бы... Но все же я поразился еще раз характеру о.Кирилла: машина сломана, о.Сергий уезжает в Москву, а он, как ни в чем не бывало, собирается совершать свою традиционную прогулку по берегу Москвы-реки... Как оказалось, прогулочка была не маленькая — километров шесть: от храма о.Сергия до храма на горизонте, за сосновым бором. А денек выдался, как по заказу — солнечный, теплый. И по дороге я понял невинную хитрость о.Сергия: он очень любит о.Кирилла, и потому, чтобы оставить его ночевать, неожиданно даже для себя решил отвезти нас в Москву, и тогда о.Кириллу пришлось бы остаться в Успенском. Мы по очереди разговаривали с батюшкой. Узнав, что мне завтра сдавать вождение, о.Кирилл спросил: “Сергий, а если и на этот раз не сдадите, что тогда?” Я рассмеялся: “Заплачу миллион и снова буду сдавать. А завалю — еще надо миллион...” Батюшка даже крякнул, и я увидал на его лице виноватость: мол, а я вас с собой потащил, да еще не дал с о.Сергием уехать. У меня же на душе было легко-легко — я радовался, что не уехал, и уже понимал, что как Господу угодно, так и будет, зато такой денек замечательный мы с батюшкой прожили — до смерти не забудешь; и я искренне успокоил его: мол, все будет слава Богу. О.Кирилл немного успокоился, но все же спросил, во сколько начнутся экзамены — я понял, что он собирается помолиться завтра за меня. И забыл я о всяких там вождениях, а с любовью смотрел, как батюшка шагал впереди нас, прижав к уху магнитофон с записью своей любимой передачи “Радонеж”, как он отдыхал в сосновом бору на низенькой скамеечке (вернее, она была не низенькой, но вокруг намерз лед) и спрашивал наше мнение о том, почему некоторые патриотические организации, вроде бы искренно радеющие о благе России, не стремятся к духовному окормлению...

По приходу в Успенское о.Кирилл, не принимая никаких возражений, отправил меня в Москву.

* * *

Утром я неожиданно проснулся совсем больной, изможденный, куда там вождение сдавать — впору врача вызывать; но деваться было некуда, в последний раз я сдавал бесплатно. Поднялся, собрался кое-как. Марина, с жалостью глядя на меня, опять достала из укромного места сто долларов: мол, заплати ты им и не мучайся больше. Я равнодушно спрятал деньги в карман. Правда, на этот раз — в брюки, а то в прошлый раз положил в нагрудный карман, где земля с могилы Блаженной Матроши, вот и завалил...

В ГАИ невезенье мое продолжилось — как сдающий в третий раз, я оказался последним в очереди. За два часа вконец замерз, перенервничал так, что уже было все равно. Когда сел за руль, то нога на сцепление так дрожала, что я даже сомневался, что смогу въехать в гараж, не говоря уж о проезде по улицам Москвы. Но — чудо, с дрожащими ногами я все сделал хоть не блестяще, но так, как надо. Когда остановился у обочины, офицер-гаишник спросил меня: “У вас со слухом как?” “Нормально”, — ответил я. И вдруг услыхал характерное щелканье: забыл огни поворота выключить. Выключив поворотник, я устало добавил: “Нервы, товарищ капитан”. Он поглядел мне в глаза, но я не отвел свои и услыхал какую-то, вроде бы не ко мне относящуюся, фразу: “Вы сдали”.

Подхожу к своему дому. Марина дежурит у нашего окна на восьмом этаже. Я красноречиво показал ей, что кручу баранку. Она поняла, радостно замахала руками. Войдя в квартиру, я вручил ей с порога сто долларов. Марина просто опешила: “Ты что, ты сам сдал?” Я улыбнулся: “Не сам, а молитвами о.Кирилла...”

В БОРИСОГЛЕБ

В конце июня вышли после службы, и Лена Старостина, наша завканцелярией, увидав мой “запорожец”, удивилась: “Это твоя машина?” Я отшутился, мол, одного спросили, ты машину покупаешь, а он: да нет, “запорожец”. Но серьезная Лена моей шутки не восприняла: “Уже освятили?” Я же считал, что машины освящают “новые русские”, а я вожу только нашего брата, православных и даже священников, монахов — у меня машина и так освящена их присутствием, но об этом не сказал, а спросил: “Да разве действительно нужно освящать машину, и такой чин освящения есть?” Всезнающая Лена слегка улыбнулась: “А как же, чин освящения колесницы. О.Кирилл очень его любит”. Господи, как-то мне и в голову не пришло, что мой “запорожец” — колесница. А деловая Лена, увидав идущего из храма батюшку, тут же обратилась к нему: “Отец Кирилл, у Сергия колесница не освящена...” Думая о чем-то своем, он без радости кивнул головой, но, к моему удивлению, через минуту вынес из палат чашу со святой водой и за каких-то пять минут освятил мой “запорожчик”. Все-таки колесницей его назвать язык у меня как-то не поворачивается, колесница — это что-то царское...

* * *

Через несколько дней после освящения моей “колесницы” во время литургии подходит ко мне один наш прихожанин: “Сергий, ты меня как-то приглашал к себе в Борисоглеб — теперь я готов хоть завтра ехать”. От неожиданности я опешил: приглашать-то я приглашал, и человек этот мне близок, симпатичен, но... столько работы по хозяйству деревенскому накопилось, по литературным моим делам, что совсем не до гостей мне было. Но назвался груздем — полезай в кузов. Я кивнул, мол, после службы поговорим. Тут подошла моя жена Марина и, узнав о случившемся, расстроилась пуще меня: “Плакала твоя работа. Нельзя ему сейчас ехать, он ведь из тех гостей, которых занимать надо”. Я попытался успокоить ее: мол, может, он еще и не поедет. Но жена продолжала охать, что никак не дадут мне поработать, и я, чтобы дальше не вводить в грех ни ее, ни себя, сердито махнул рукой и прошел подальше вперед.

После службы подошел я к о.Кириллу получить благословение на дорожку, и вдруг, сам не знаю как, предложил ему поехать со мной в Борисоглеб. Он сразу загорелся: “Интересное предложение. Вечерком я вам позвоню...” И вечером он сообщил, что завтра, в 6 часов утра, ожидает меня на Берсеневке. Совершенно не зная, как мне быть с тем прихожанином, я позвонил ему. Только успел поздороваться, а он: “Сергий, прости, но с поездкой не получается. Батюшка попросил участвовать в завтрашнем Крестном ходе”. Положил я трубку и говорю Марине: “Ну вот, видишь, как Господь все устроил, а мы с тобой понагрешили без толку: разговаривали во время службы, раздражились, в уныние впали. Опять нам урок, что все надо принимать с благодарностью, и все устроится наилучшим образом...”

И вот мы едем вчетвером: батюшка, наша просфорница Галя Морозова, я и мой песька Малыш. Зная строгое отношение о.Кирилла к собакам (именно поэтому он никак не хочет освятить мою квартиру), я боялся, что поездка наша сорвется, но о.Кирилл просто со вздохом резюмировал: “Что делать — перевозки”.

С неба валился проливной дождь, но с батюшкой я ехал преспокойненько, чувствуя себя как у Христа за пазухой, хотя ехал через центр Москвы впервые без опытного шофера рядом. И в Переславле Залесском по просьбе о.Кирилла я остановился чуть не в самом центре, хотя никогда не останавливаюсь даже вблизи населенных пунктов: мой песька Малыш — лайка и, увидав любую собаку, сразу начинает рваться с поводка, а потом и драться, если собака подбежит близко; потому руки у меня уже не раз собаками покусаны.

Пока батюшка с Галей осматривали знаменитые храмы, я гулял с Малышом по переулку поблизости от машины. Правда, промок чуть не до нитки; думаю, они успели осмотреть подробно каждую архитектурную деталь...

Обедали мы на обочине у какого-то болотца. Разложили еду прямо на капоте и ели. Любопытная белочка высунула к нам свою милую мордочку из кустов. О.Кирилл обрадовался, как ребенок: “Смотрите, смотрите — белка!” Несмотря на его внешне очень суровый облик, я всегда чувствовал, какая у него детская душа, а тут он совсем мне раскрылся. Увидав стены Борисоглебского монастыря, батюшка вслух восхитился: “Они выше, чем стены Троице-Сергиевой Лавры”...

Наместник монастыря игумен Иоанн встретил нас очень радушно. Поселил о.Кирилла в своей келье, устроил роскошную трапезу в своей приемной. Конечно же, съездил с нами на колодчик преподобного Иринарха в село Кондаково, на родину святого. В купальне о.Кирилл долго не решался окунуться в студеную воду — разговаривал с нами: мол, водичка-то обжигает — видимо, надеясь, что мы пожалеем его. Но помня о всех его болезнях, мы с о.Иоанном были неумолимы: приобщиться святой воды надо только погружательно. И он погрузился трижды...

На обратном пути, увидав высящийся на холме храм, батюшка непременно просил меня подъехать к нему. В каждом он пел тропарь и все спрашивал о.Иоанна, что делается для возрождения храмов (я вспомнил, сколько он сделал не только для возрождения нашего храма Николы на Берсеневке, но для собора Василия Блаженного, для простого деревенского храма в Воронежской области, где родился его отец). О.Иоанн рассказал, что служит панихиды именно в заброшенных храмах, но было видно, что это мало успокоило о.Кирилла, что сердце его не может спокойно видеть храм в таком состоянии. Я даже почувствовал, что он, как это не раз бывало, может прямо сейчас предложить взяться расчистить хотя бы тропы к ним. Но он, видимо, пожалел нас, да и не захотел покушаться на права хозяина...

Вышли мы из очередного храма и видим — прямо на дороге катается собака: как-то мучается и не то воет, не то стонет. Пробежит, упадет опять на спину и снова мучается, катается. Галя многозначительно произнесла: “Это недаром”. Но о.Иоанн возразил: “Нет, это другое — пчела или оса ее укусила”. О.Кирилл же промолчал и молчал почти всю дорогу до монастыря — так его потрясли позабытые людьми храмы...

Доставили наших батюшек прямо к порогу настоятельских покоев, а сами — в мою деревню Старово-Смолино. Настроение было радужное, и я предложил Гале после обеда съездить на реку Устье — она с радостью согласилась. Там мы немножко позагорали, вволю накупались, а наутро проснулись с охрипшими голосами, с болью и ломотой во всем теле. Бедная Галя, от которой я ни разу до этого не услыхал не то что ни одной жалобы, но даже и тени недовольства хоть чем-нибудь, хотя доставалось ей немало — вставали рань-непрерань и весь день потом в таком ритме жили, что однажды ночью я даже два раза терял сознание во сне — запричитала: “Зачем купались? После святого колодчика нельзя было. Бес нас попутал”. Я был согласен с ней, но и обидно стало: ведь я в этом виноват, а она еще мне соли на рану сыпет. Я недовольно буркнул: “Что же делать, терпи, раз к такому немощному да неразумному приехала”. Галя сразу смущенно примолкла и только уже в конце нашей поездки пожаловалась: “Зачем я ездила? Ни на одной службе не была”. Я не преминул, конечно, указать ей, что благодарить надо Бога за все, а не унывать. Она упрямо опустила глаза, но промолчала.

Зато о.Кирилл отслужил две службы в Борисоглебском монастыре и две в Спасо-Яковлевском в Ростове Великом (наместник архимандрит Евстафий называет город не великим, а Ростовом на болоте, мол, Великим чтобы называться — заслужить теперь надо, как наши святые предки заслуживали). И я ревниво отметил про себя, что в Спасо-Яковлевском нашему батюшке больше понравилось — половину поездки он пробыл там. Однажды, даже когда шла всенощная, он так заговорился с о.Евстафием, что потом сам виновато, но и радостно сказал нам с Галей: “Пять часов пятнадцать минут мы беседовали”. А уж как он обрадовался, узнав, что мы тоже даром время не теряли — встав возле источника святого в центре монастырского двора, читали Великую Павечерицу — снова, как ребенок, воскликнул: “Это знаменательно, что во дворе монастыря, где покоятся мощи святителя Димитрия Ростовского, который прохладно относился к старообрядцам и старым обрядам, все-таки западное воспитание дало себя знать, была прочитана Великая Павечерица по древнему чину!” Галя виновато посмотрела на меня. Дело в том, что она хотела уйти на службу, а я сказал: “Вдруг о.Кирилл выйдет, и придется ему искать нас”. Но зря она смотрела виновато — без нее я бы, конечно, просто слонялся без дела по монастырскому двору...

На прощание поблагодарив о.Евстафия за радушный прием, о.Кирилл искренне удивился: “Отец Евстафий, как вы управляетесь с таким хозяйством огромным — ни разу вы не возмутились? А я на дню по пять раз срываюсь”. О.Евстафий возразил: “А я тридцать пять раз”. О.Кирилл снова: “А я не видел”. О.Евстафий: “Мало был”.

На обратном пути в Москву мотор почему-то перегрелся, и я вынужден был остановиться, но о.Кирилл спал, сраженный усталостью, и даже не заметил этого. Я потихоньку вышел из машины и вдруг понял, что ничего делать не надо, а надо просто постоять спокойно и ехать дальше.

В Переславле-Заслесском заехали в Никитский монастырь и попали прямо на службу. Кроме священника и женщины за свечным ящиком, был всего один мужчина. Женщина же, кроме работы по продаже свечей, еще пела на клиросе — потому, даже отпуская товар, она не прекращала петь... Я заметил, что о.Кирилла, в отличие от меня, это не умилило, а опечалило, и я понял, что в монастыре просто-напросто не хватает людей!.. На территории было пустынно, везде какая-то разруха, на главном храме даже крыши нет. Несмотря на табличку, предупреждающую об опасности, батюшка с Галей вошли внутрь, а я, грешный, побоялся...

Дорогой о.Кирилл неожиданно затеял разговор об Андрее Тарковском и Никите Михалкове. Я еще в студенчестве занимался их творчеством, даже писал курсовые работы и потому мог кое-что рассказать батюшке: мол, люди, они, конечно, очень талантливые, но есть у них в фильмах “прелестное”, у Никиты — побольше, у Андрея — поменьше, и, конечно, художники они неправославные. Тарковского можно назвать христианским художником, но только не православным. В фильме “Жертвоприношение” для спасения мира и себя герой приносит такую жертву — прелюбодействует со своей служанкой!.. Потому что ему приснилось, будто именно это прелюбодейство нужно для спасения... Думаю, каждому православному ясно, что сон такой от лукавого... Душа Тарковского искала Бога, но, во всяком случае, в его фильмах — так и не нашла... О.Кирилл внимательно выслушал мою точку зрения, но сам высказываться не стал — может быть, когда-нибудь я узнаю, зачем ему понадобились Тарковский и Михалков, а может, и не узнаю; знаю одно — просто так батюшка ни о чем не спрашивает...

Без пятнадцати три мы въехали во двор нашей Берсеневки... Успели еще пообедать, и о.Кирилл бодро побежал на службу. Я же кое-как доплелся до своего “запорожчика”. Дома прямо в одежде прилег “на минутку” и проснулся через шесть часов, разделся и заснул до 9 часов утра. А о.Кирилл всегда живет в таком ритме, да и Галя с утра до вечера на Берсеневке рядом с батюшкой...

В храм я попал на всенощную только на другой день. После службы о.Кирилл попросил остаться желающих послушать его отчет о поездке в Борисоглеб (именно так у нас поставлено дело — сам батюшка и другие прихожане всегда отчитываются о своих поездках). Он, как обычно, сел посреди Феодосьевского придела на стул (сидя на нем, он за шесть лет преподал нам прослушанные им в Духовной Академии лекции, так что члены Берсеневской общины — тоже, можно сказать, “академики”), накинул на плечи свой старенький джемпер и повел рассказ: “Самое примечательное по дороге — это Переславль-Залесский. Четыре монастыря там было, а Екатерина упразднила их. Вот, кстати, об идеализации прошлого. В большинстве случаев зрелище печальное, храмы не реставрируются, в Никитском монастыре рухнувший главный собор так и остался после той давней бури...

В Борисоглебском монастыре больше всего мне запомнилось скромное монашеское служение в храме. Знаменное пение здесь, потому проявили огромный интерес к нашей общине по этой части. В вечернее время очень приятно в монастыре. Прогуливались с о.Иоанном. Он проявил большое гостеприимство. Талантами обладает. Недаром о.Евстафий (наместник Спасо-Яковлевского монастыря, откуда вышел о.Иоанн) сказал о нем: “Отдал самое дорогое”.

Конечно, незабываема поездка на источник Преподобного Иринарха, чтобы погрузить наши бренные тела в святую воду. Но... водичка ледяная. Кстати, здесь я еще раз убедился, что у священника, как и у крещенных, барьер есть — омыться и выйти...

Интересно, что по пути к источнику нам встретились 15 храмов! Все недействующие! В четыре мы зашли, пропели тропари. Я, конечно, был поражен, что храмы не возрождаются. Даже если по кирпичику выносить... Такая апатия, равнодушие людей потрясают... Я высказал о.Иоанну идею: поставить специального священника над этими брошенными храмами. Храм — это сердце для организма. Место без храма обречено на вымирание...

Так и стоит перед глазами озеро Неро. Огромное, как чаша. В Спасо-Яковлевском монастыре, он стоит на самом берегу озера, перекличка времен: святители Иаков (XIV век) и Димитрий Ростовский (XVIII век). Здесь доминирует архитектура типа Петербурга. Это нам чуждо. Не сочетаются в храмах монастыря иконы древнерусские и рядом XVIII века — мясистые лица ангелов, театральные позы...

Здесь строгий устав. Архимандрит Евстафий, как маятник: служба, послушания, трапеза... Хозяйство отличное. Озерцо почистили и рыбку там ловят. Братия мне понравилась, но не без искушений. Три монаха ушли (один жениться собрался, другой обокрал...). О.Евстафий старше меня всего на три года, но уже поседел от этого. Я почувствовал, что он одинок. Он попал в опалу, хотели даже изгнать его.

За трапезой здесь, пока всем не раздадут, никто не ест... (Думаю, не один я понял, что вскоре и у нас в Берсеневке будет заведено правило: пока всем не раздадут — никто есть не будет.) После трапезы у нас состоялась беседа. Меня засыпали вопросами. И порадовало, что один иеромонах спросил, как я отношусь к старообрядчеству.

Еще были мы в Ростове — в женском монастыре Рождества Богородицы. Благочинная Екатерина — постеснялись мы спросить, сколько ей лет: пятнадцать или семнадцать. Тут же во дворе живут миряне, которые ругают сестер, даже платки срывают — боятся, что их выселят, и они останутся без крыши над головой. Фрески здесь в храме замечательные, но вокруг запустение, заброшенность страшная... Оказывается, инокиня из этого монастыря стоит с ящиком для пожертвований у храма Христа Спасителя; мы пригласили ее приходить на трапезу, на ночевку к нам на Берсеневку”.

В заключение о. Кирилл поблагодарил меня и признался, что раньше он думал, что на “запорожце” можно только на огород ездить, а теперь убедился, что я прав, “запорожец” и впрямь похож на монгольскую лошадь, которая на вид неказиста, зато вынослива и надежна...

Конечно, это пролило елей на мое сердце, но, честно сказать, я ожидал от о.Кирилла большего восторга в рассказе о моем родном Борисоглебском монастыре и мечтал, что он подружится с о.Иоанном и Берсеневка наконец-то породнится с Борисоглебом, но этого, я почувствовал, не произошло... Видимо, всему свой черед, и не мне, грешному мирянину, понять его. Хотя уже весной 1999 года, с неделю назад, о.Кирилл ни с того ни с сего вдруг спросил меня: “Сергий, как песик поживает?” И я понял — батюшка помнит нашу поездку в Борисоглеб и, может быть, дай-то Бог, уже подумывает о новой...

Март-апрель 1999 г.