Глава 4. Кризис и крах 1989–1991 годов

Глава 4. Кризис и крах 1989–1991 годов

Вот как характеризует тот период в своей книге «Крах одной однопартийной системы» (1994) Г. Джилы:

«В 1989 году нашли подтверждение самые худшие страхи и опасения тех, кто не ожидал ничего хорошего от решений, принятых состоявшейся в июне 1988 года XIX Всесоюзной конференцией КПСС. После нее и предпринятых по ее постановлению «политических реформ» Горбачева партия и ее руководство больше не контролировали положение в стране. С конца марта 1989 года они, в основном, только реагировали на уже состоявшиеся события, пытаясь всего лишь как-то приспособиться к ним. А сами события тем временем продолжали развиваться и впрямь неподдающимися контролю масштабами и скоростью. К тому же они все явственнее повиновались действиям и руководству политических сил и факторов, не имеющих ничего общего ни с партией, ни с ее формальными лидерами».

А профессор Станислав Меньшиков пишет в своей книге «Советская экономика: катастрофа или катарсис?» (изданной в 1990 г. в Лондоне) следующее: «К тому времени уже почти нельзя было найти сектора общества и хозяйственной системы, не охваченного и фактически не подчиненного силами и структурами «второй экономики».

Даже Рой Медведев, один из ближайших сподвижников Горбачева, признает в своей книге «Россия после советской эры» (изданной в 2000 году Колумбийским университетом США), что «в 1991 году массы добивались и ожидали прежде всего улучшения своего материального положения. Из-за этого они протестовали против фактического диктата и привилегий партийных бюрократов и выставляли требования о большей свободе и демократии. Вполне естественным было, чтобы сторонники Ельцина поднимали лозунги: «Долой Горбачева!» или «Долой КПСС!» Нигде, однако, не появились лозунги типа: «Да здравствует капитализм!» и «Вся власть — буржуазии!»

Справившись со своими основными противниками в руководстве партии, за последние три года «перестройки» с 1989 по 1991 год Горбачев совершил роковые перемены в структурах и целостном облике СССР, по крайней мере, в следующих пяти направлениях:

— прежде всего, он окончательно уничтожил прежнюю руководящую роль Коммунистической партии и превратил ее в обычную парламентарную партию;

— во-вторых, была разрушена основанная на общественной собственности плановая экономика. КПСС оказалась полностью отстранена от руководства хозяйственной жизнью, был взят курс на полное установление «рыночной экономики». Была предпринята широкая приватизация государственных предприятий. Всячески поощрялось и облегчалось распространение и наступление «второй экономики»;

— продолжалось полное одностороннее отступление перед США на международной арене, предпринимались шаги к установлению открытого сговора и союза с империализмом;

— находящимся под контролем откровенно антисоциалистических и антикоммунистических сил средствам массовой информации была предоставлена возможность полностью перевернуть всю официальную идеологию, культуру и духовные ценности страны в примитивном прокапиталистическом духе «свободного рынка»;

— по-прежнему продолжались крайне рискованные, роковой важности для самого существования Союза нерешительность и колебания по национальному вопросу. С одной стороны, в этой области была предпринята попытка (или, может быть, демонстрация) определенного силового воздействия в отношении сепаратистских тенденций и действий в Прибалтике. После ее неуспеха перешли к не менее бесплодным и ничего особо не сулящим переговорам о новой формулировке и содержании всесоюзного договора СССР.

При этом, очевидно, Горбачев все время прекрасно отдавал себе отчет в том, каким образом партии удалось избавиться от Хрущева осенью 1964 года. По всей видимости, у него сложилась твердая решимость не допускать подобного хода событий в отношении себя. Это предположение во многом объясняет его настойчивую активность в проведении задуманных им «политических реформ» в партии, которые, опять же по его замыслу, должны были стать «необратимыми». Вследствие их КПСС была сведена к уровню абсолютно бессильной организации, наделенной преимущественно «совещательными функциями» при определении направлений дальнейшего развития, а также «правом» представлять в парламенте часть населения страны, подавшую свой голос за нее на очередных выборах.

Общественно-экономические слои и политические группы, поставившие Горбачева во главе правящей партии, определенно добивались замены существующего до тех пор государства советского типа так называемой «многопартийной системой» с присущими ей «плюралистическими» идеями, культурой и средствами массовой информации. Под предлогом обеспечения большей гибкости и динамизма экономики, она была подчинена частной собственности, эгоистическим силам и механизмам ничем не ограниченной, рыночной стихии и «частной инициативы», на деле оказавшихся неразрывно связанными с откровенно преступной деятельностью.

Наряду с этим Горбачев всячески стремился к установлению возможно более тесных связей и отношений с Западом, возводя их чуть ли не в ранг «единственного средства», способствующего дальнейшему существованию СССР в качестве единого всесоюзного федерального государства. Что ж, ход событий показал, что в этом направлении — установления тесных связей — ему лично, кажется, удалось добиться наиболее заметных и «выдающихся успехов».

* * *

Таким образом, к 1989 году политика «перестройки» уже все явственнее приобретала облик подлинной катастройки. К тому же она, как пишет Ш.Мильн в статье, вышедшей в лондонской газете «Гардиан» 16 августа 2001 года, обратилась бедствием не только для самой России. Спустя десять лет, как в ней самой, так и по всему свету, кажется, уже совсем немного остается людей, склонных разделять прежний энтузиазм, вызванный развалом Советского Союза.

А тогда страну неуклонно охватывал все более нарастающий хаос. Разрушительной волной он прокатился по всему государству, пока под конец дело не дошло до полного разрушения всей советской социалистической системы. В том же 1989 году вся Восточная Европа была поглощена контрреволюцией. Через год после того исчезла ГДР, а уже «единая» Германия стала частью НАТО.

В этих условиях несколько неожиданно, но чрезвычайно стремительно и быстро получила свое «новое» развитие политическая карьера Бориса Ельцина. Примечательно, что в свое время Горбачев лично вызвал Ельцина из Свердловска в Москву, причем на пост первого секретаря Московского горкома КПСС. Однако вскоре между ними стали складываться отношения серьезного соперничества за влияние и власть в партии.

После ряда драматических перипетий на пленуме ЦК в октябре 1987 года Ельцина устранили из руководства. К тому же тогда шли разговоры о том, что у него очень серьезная болезнь сердца. И вдруг, всего через год с лишним он, подобно библейскому «больному Лазарю», после как будто «чудотворного исцеления» чуть ли не на «белом коне» вновь вернулся в большую политику. На сей раз, однако, уже в качестве лидера лагеря так называемых «демократов», отрыто добивающихся полного отстранения Коммунистической партии от управления страной. Чрезвычайно важным успехом их стратегии явилось выдвижение Ельцина главой Российской Федерации, жизненно необходимой для нормального существования Союза.

По оценке Д. Дэнлопа в его книге «Возрождение России и конец Советской империи» (1994 г.), в начале 1990 года в СССР сложилась ситуация своеобразного двоевластия. Одним из центров власти являлась Россия, находящаяся под контролем Ельцина. Другой, всесоюзный центр находился в руках Горбачева. Между тем в период 1989–1991 годов экономическое состояние страны непрерывно ухудшалось. Спад производства стал постоянным явлением, нарастало число дефицитных товаров. Появились также совершенно немыслимые до тех пор явления отказа от всевозможных платежей как частным, так и юридическим лицам.

По заключению Арчи Брауна в его книге «Фактор Горбачева» (1996 г.), «все это вызвало нарастающее недовольство людей». В придачу конец социализма в странах Восточной Европы нанес дополнительный удар по советской экономике. В этой связи исследователь Джерри Хью из Брукинского института в Вашингтоне отмечает в своей книге «Демократия и революция в СССР» 1985—91», что, по оценкам западных аналитиков, летом 1991 года советская экономика уже находилась в состоянии экономического кризиса, определяемом ими как «депрессия».

Вследствие этого в 1989–1991 годах страну в самом прямом смысле слова потрясли невиданные по своим масштабам стачки горняков. Всем становилось ясным, что именно «перестройка» привела к такому прямо катастрофическому состоянию вещей. Правительство искало выхода из положения, набирая огромные кредиты в западных банках. Однако условия, по которым выдавали те кредиты, были такими, что скорее приводили к последующим обострениям кризиса, нежели к его облегчению. Подобное состояние дел еще более усиливало и без того возросшие тенденции в отдельных республиках к установлению национального суверенитета, вплоть до полного отделения от Союза. Как известно, в конечном итоге СССР перестал быть единым унитарным государством.

При анализе этих событий нельзя не отметить исключительную роль «перестроечных» средств массовой информации. Помощник последнего генсека Анатолий Черняев пишет по данному поводу в свой книге «Мои шесть лет рядом с Горбачевым», что, по сути дела, горбачевская гласность являлась «основным двигателем всей перестройки». По его оценке, так называемая «деидеологизация», т. е. устранение марксизма-ленинизма и коммунистического мировоззрения из процессов общественно-политической жизни и управления страной стало вообще возможным только «под непрерывным натиском гласности». Фактическое же содержание термина «деидеологизация» предполагало на деле широкое раскрытие всех дверей безраздельному распространению массированной пропаганды всевозможных антисоциалистических и откровенно антикоммунистических взглядов.

Даже если Горбачев и считал, что ему действительно удастся играть какую-то особую роль во всех этих процессах, то все равно к 1989 году он оказался от них отстраненным, а руководство страной на деле целиком перешло в руки Ельцина. В этом плане весьма показательным является то, о чем пишет Черняев в своей книге, вспоминая о том, как в свое время премьер-министр еще существующего СССР Николай Рыжков чуть ли не «сквозь слезы жаловался, что так называемые «советские» СМИ в действительности находятся под контролем официально находящегося в оппозиции «лагеря демократов» Ельцина».

* * *

В те последние годы «перестройки» самые темные силы в экономике и того же типа и настроя социальные слои тогдашнего советского общества все настойчивее стали предъявлять свои претензии не только на полную легализацию их деятельности, но уже и на прямой доступ к власти. Группировки деятелей «черного рынка» и вращающиеся вокруг них круги полукриминального, а то и откровенно криминального контингента непрерывно множились, напоминая некую особо вредную разновидность паразитарных насекомых. Все более широко распространялись также разные виды лжекооперативов, являющиеся по сути дела частными фирмами.

В этой связи Вадим Волков, автор книги «Силовой бизнес. Роль насилия в процессе утверждения капитализма в России» (изданной в 2002 году университетом г. Итака, США), утверждает, что значительная часть организаций, созданных на основаниях, мягко говоря, не совсем точно названного «Закона о кооперативах», на деле занималась преимущественно рэкетом. Они чуть ли не в автоматическом порядке брали на себя «охрану» и «защиту», в согласии с тем же самым законом, формально кооперативных, а в действительности полностью частных предприятий. А нескольким годами позже, в 1992 году, уже при Ельцине, был принят даже специальный Закон «О частной, детективной и охранной деятельности в РФ». Хоть и не добившись столь широкой известности как «кооперативный закон» Горбачева, на деле он окончательно утвердил «законность» сложившейся практики насилия.

Таким образом, курс «перестройки» последних лет ее существования полностью расчистил дорогу всем самым эгоистическим и алчным прослойкам и секторам общества, стремящимся приватизировать государственную и общественную собственность. Вполне естественно, центральным звеном их программы стал полный переход экономики на рельсы никем и ничем не ограниченной системы хозяйства «рыночного» типа. Самым рьяным политическим выразителем этих идей был лагерь демократов, возглавляемый Ельциным. Он и утвердился в качестве «знамени» объединенного блока «рыночников», представителей «второй экономики» и обслуживающей их части партийной и государственной номенклатуры.

Как отмечает Джерри Хью в своей книге, близящаяся вполне реальная перспектива «регламентированного законом присвоения огромных богатств» собрала за такой платформой представителей самых разных секторов высших управленческих эшелонов тогдашнего общества. Здесь были как руководители больших хозяйственных отраслей и предприятий, так и высшие деятели партийной и государственной администрации, в том числе и определенные кадры военного сектора и структур внешней и внутренней безопасности. На деле получилось, что каждый присваивал прежде всего те части партийной и государственной собственности, которые держал под своим непосредственным контролем. Подобная модель, вероятно, распространялась и на общество в целом, охватывая практически все ступени социальной и административной лестницы.

Тем временем страна и ее хозяйство, оставшиеся без своих привычных структур управления, переходили почти непрерывно из одного кризиса в другой, неуклонно приближаясь к состоянию комы. Положение самого Горбачева также стремительно становилось таким, что подчас могло вызвать даже сожаление. На деле он уже не мог принимать никаких решений и предпринимать каких-либо действий. Его откровенно ненавидели миллионы советских людей, считавших его непосредственно ответственным за потрясающие их личную жизнь и жизнь страны катаклизмы. Поспешно покидали его и недавние ближайшие сподвижники, перебираясь в другой, уже более перспективный лагерь. К концу 1991 года от него отказались даже еще недавно «близкие друзья» из Вашингтона и Белого дома. К тому времени Горбачев все больше напоминал «мага» из цирка, вдруг забывшего каким-то образом тайны всех своих «фокусов».

Здесь следует еще раз напомнить, что процесс его падения в действительности начался с его отказа от мировоззрения и политики коммунизма и перехода на позиции социал-демократии. К тому же сам способ, которым это было сделано, как становится ясно из его интервью журналу «Тайм» в мае 1991 года во многом был просто смехотворным. Прежде всего, потрясают масштабы иллюзий, с которыми он связывал эту свою «внутреннюю политическую революцию». Вот какие ответы дает он, к примеру, на вопросы: «Что означает быть коммунистом сегодня?» и «Что будет означать на будущее?» (Роберт Кейзер. «Как вообще Горбачев мог появиться»).

«На мой взгляд, быть коммунистом сегодня — означает не бояться нового, отвергать подчинение любой догме, иметь независимый способ мышления. Это означает подвергать свои мысли и поступки одновременно суду морали, а также, непосредственно через политику, помогать трудящимся осуществлять свои стремления и надежды в соответствии со своими способностями. Я верю в то, что быть коммунистом сегодня означает способность прежде всего быть по настоящему демократичным, уметь ставить универсальные общественные ценности превыше всего… Так что, разрушая систему сталинизма, мы не уходим от социализма, а идем к нему».

Формулировки эти, как видим, довольно замысловатые и сложные. Сложным выглядел, на первый взгляд, и общий ход событий, происходивших во время правления Горбачева и его группы. В действительности же дела обстояли намного проще — на смену прежней политики борьбы пришел курс компромиссов и отступлений.

Горбачеву, кажется, было присущим всегда и во всем отступать. Он обычно отступал, услышав в свой адрес критику за проявляемую нерешительность и робость. Отступал он и перед откровенно прокапиталистической, стремящейся к реставрации системы частной собственности коалицией Бориса Ельцина. Отступал и перед сепаратизмом антикоммунистического и антисоциалистического национализма. Роковыми последствиями для народов СССР и миллиардов людей труда по всему миру обернулось его отступление перед империализмом и милитаризмом США, добивающимися неограниченного господства над планетой. Причем, на что уже не раз обращалось внимание в нашей книге, отступления в данной сфере, как правило, проводились исключительно в одностороннем порядке, без сколько-нибудь равнозначной реакции с другой стороны.

За время последнего периода своего пребывания у власти Горбачев, по всей видимости, так и не сумел до конца разобраться в причинах потери популярности и крушения возглавляемого им режима. Трудно сказать, отдавал ли он себе лично отчет в том, что все это началось с предпринятой по его инициативе кампании ослабления влияния и фактической ликвидации руководимой им КПСС. Понимал ли, что таким образом он оказывал самую решительную поддержку как сепаратистским действиям в отдельных союзных республиках, так и заведомо хищническим претензиям «второй экономики» и стоящих за ней криминальных группировок вместе с наиболее коррумпированными секторами партийной и государственной администрации? Доходило ли до его сознания понимание того, что парализация деятельности и фактическое устранение КПСС от управления страной расчищает дорогу перед домоганиями откровенно антисоциалистических, разрушительных сил блока Бориса Ельцина, на деле добивающихся полного развала СССР? И что все это, в конечном итоге пойдет на пользу исключительно империализму Запада, политические и военно-стратегические планы и конкретные действия которого никогда не строятся в расчете на улучшение жизни и судеб какого бы то ни было народа на земном шаре?

Уже не раз упомянутый Джерри Хью в своей книге «Демократия и революция в СССР, 1985–1991» пытается дать ответ на вопросы такого типа. Причем, в отличие от значительной части западных аналитиков и обозревателей, он не считает, что перед Горбачевым стояли практически неразрешимые проблемы и что он находился в положении «человека, вынужденного скакать на не поддающемся управлению тигре». По его мнению, за время своего правления Горбачев не только не попробовал объездить и обуздать «тигра», но и сам всячески старался добавить ему «строптивости», заставляя его все бешенее метаться и рваться куда-то… В то же время те немногие случаи за годы его пребывания у власти, когда государство все же приступало к применению законного права силы, всегда указывали на исключительно хорошие результаты подобных действий.

* * *

Поэтому нам кажется уместным еще раз специально обратить внимание на нерешительность и колебания, особенно сильно дававшие о себе знать во время последнего этапа правления Горбачева. Трудно объяснимой и часто повторяющейся характеристикой его политического поведения того времени было, например, стремление всячески избегать применения активных и решительных действий, даже в случаях, когда они обещали хорошие результаты, в том числе и для его персонального положения как политика. Так, всей своей деятельностью на самом высшем посту в правящей партии и государстве он всячески способствовал переходу страны к «свободной», «рыночной» экономике. Однако в тот момент, когда эти идеи, кажется, уже полностью «привились» практически всей политической элите того времени, сам он так и не решился применить ожидаемую ею крайнюю меру так называемой «шоковой терапии». Зато она пришлась по характеру Борису Ельцину, почему он и возглавил вполне закономерно побеждающие в то время рыночные тенденции и силы.

Здесь следует напомнить, что применяемое к хозяйственной жизни понятие «шоковой терапии» ведет свое начало от одной уже почти полностью дискредитированной и изжившей себя садистской псевдомедицинской практики лечения из области нервно-мозговых заболеваний. Она состоит в периодическом применении к пациентам электрического шока с обещанием их последующего выздоровления и восстановления.

Статистика доказывает, однако, что в большинстве случаев «терапия» подобного рода приводит к ненужным страданиям людей, не дающим никаких существенных результатов. Некоторое облегчение состояния было зарегистрированы у столь ограниченного количества пациентов, что их спокойно можно было отнести к области статистической ошибки.

При таком положении вещей настаивать на «шоковой терапии» в экономике означало, во-первых, что сотни миллионов граждан прежних социалистических стран являлись «душевно больными». Во-вторых, меры, которые предлагаются и применяются при осуществлении подобной политики, не только не приводят к «излечению» хозяйственных проблем, но и вполне преднамеренно вызывают массовые страдания огромного большинства людей. Их лишают возможностей трудиться, иметь жилье, их дети остаются без образования. Система здравоохранения становится недоступной, исчезают социальное обеспечение и защита. Пенсии буквально «тают», а то и вообще становятся недоступными для последующих поколений трудящихся. Преступность беспрепятственно разрастается и охватывает практически все секторы общества.

Словом, практически, так называемая «шоковая терапия» является вовсе не хозяйственной политикой, а системой массового терроризма, направленной на целенаправленное обезличивание и деградацию целых стран и народов. Другой ее основной целью и главным следствием ее осуществления становится перераспределение общественного богатства, при котором оно делается достоянием определенного крайне ограниченного меньшинства населения.

К тому же данный процесс перераспределения не имеет практически никаких рациональных хозяйственных аргументов и оправданий. Еще в меньшей степени у него могут быть какие-либо претензии и основания морально-этического или законного характера. Не выдерживают проверки временем и непосредственной практикой и широко распространяемые пропагандой «рыночников» соображения о якобы более высокой подготовке, профессиональной квалификации или личностных характеристиках присваивающих общественное достояние.

То, что произошло в СССР и странах Восточной Европы, было самым элементарным присваиванием со стороны отдельных лиц, прослоек и группировок огромных активов, которые никак не могли им принадлежать. В других местах и при других обстоятельствах за подобными действиями сразу последовали бы самые безапелляционные санкции в соответствии с существующими везде уголовными нормами за подобный вид преступлений.

Особенность совершившейся в данных частях мира капиталистической контрреволюции состояла в том, что откровенно преступные деяния совершались здесь при активной поддержке соответствующих государственных механизмов и институтов и под покровительством специально принятых с этой целью «законов».

* * *

Как уже отмечалось, именно появление и деятельность Горбачева на сцене общественной политики подготовили все необходимые условия и сделали вообще возможным столь откровенно разрушительное развитие событий. Поэтому действительно нелегко разобраться в подлинных причинах, помешавших ему лично проделать и последние действия подготовленной им и проходившей под его «режиссурой драмы». Как и в прежние годы, он все так же старался маневрировать, импровизировал и шел на всякие повороты, ничуть не забывая при этом так же тщательно продолжать демонтаж все еще имеющихся и остающихся в его ведении структур некогда мощных политических, государственных и хозяйственных механизмов.

Это поле его деятельности, однако, все время таяло, а с уменьшением его практических возможностей катастрофическим образом падала и популярность прежних его маневров и приемов преимущественно вербального и эпистолярного характера. Люди уже открыто насмехались над его длинными речами и выступлениями, исполненными, как и раньше, такими обещающими выражениями как «новый решительный поворот», «решительные испытания» и пр.

Как и впредь, он все так же продолжал обещать прилагать все усилия к «стабилизации СССР и принятию нужных мер с тем, чтобы дела были поставлены «под контроль». В то же время его практические действия приводили к усиливающейся дестабилизации государства, всей политической и хозяйственной жизни. Парализуя государственную деятельность, да и само существование СССР, он каким-то странным и лишенным логики способом продолжал надеяться (или, по крайней мере, говорить), что ему удастся избежать разрушительных последствий его же деятельности.

Очевидно, он рассчитывал на то, что ему удастся укрепить политическую систему при помощи таких новых государственных структур, связанных преимущественно с исполнительной властью, как институт президентства и Съезд народных депутатов.

В Съезде, однако, довольно скоро взяли верх «демократы» из лагеря Бориса Ельцина и его сподвижников.

Вероятно, с тем, чтобы как-то «идти в ногу» с ними и их нарастающим влиянием, Горбачев предпринял еще некоторые шаги в сторону дальнейшего перехода к «рыночному» хозяйству. Не исключено, что сам он считал их существенными. Настоящим «рыночникам», однако, как уже отмечалось и раньше, всего этого было уже абсолютно недостаточно. Видимо, подчиняясь опять той же самой странной «логике», он до самого конца старался сохранить за собой пост генерального секретаря КПСС и даже добиться некоторого укрепления своих позиций в этом качестве, в то же самое время всячески стараясь ограничить влияние и возможности самой партии. Так, например, он пробовал привлечь на свою сторону некоторых из своих внутрипартийных противников, предоставляя им высокопоставленные должности даже в его «внутреннем круге». Когда в конце 1990 и начале 1991 года ряд архиревизионистов, таких, как Яковлев, Шеварнадзе и другие, стали покидать его, Горбачев выдвинул на руководящие посты деятелей типа последнего руководителя КГБ Владимира Крючкова и некоторых других коммунистов. Вместе с тем он как будто старался сделать что-то и для предотвращения дальнейшего развала СССР, пытаясь вести переговоры по выработке нового всесоюзного Договора.

* * *

В чисто умозрительном плане можно было допустить, вероятно, что в силу характера своей личности и биографии, нехватки нужной профессиональной подготовки и опыта, Горбачев мог просто оказаться не в состоянии реалистическим образом оценить все возможные последствия совершающихся во время его правления действий. Оправдания подобного рода, однако, уж никак не применимы к остальным основным деятелям «перестройки». В этой связи исследователь из известного Йельского университета США В. Одэм, автор книги «Конец советской военной машины» (1998) вполне определенно доказывает, что самому первому среди них, Александру Яковлеву, с самого начала было предельно ясно, в какую сторону они намеревались идти:

«Когда в июне 1994 года, — пишет Одэм, — я спросил у Яковлева, давал ли он себе отчет в том, что реформы Горбачева могли привести к развалу СССР и концу Советской системы, тот ответил, что всегда ясно понимал их разрушительное воздействие на «старый режим».

А затем, не стараясь скрыть нотки торжества в своем голосе, он добавил:

«Попросту, нам удалось все это проделать до того, как наши противники сумели «проснуться» и помешать нам».

А в 1990 году Александр Яковлев, в своем качестве «основного двигателя» этой политики, пустил в ход свой очередной, уже хронологически последний, план разрушительного «преобразования». В нем Политбюро и ЦК КПСС открыто объявлялись «главными препятствиями на пути перестройки», которых следовало полностью убрать из политической жизни. В этих целях предлагалось созвать Съезд народных депутатов, на котором принять решение перейти к системе президентского правления. План предусматривал также упразднить коллективизацию сельского хозяйства, общественную собственность на средства производства, равно как и само существование СССР в качестве единого союзного государства с централизованным управлением. Демагогическим образом перефразировался и представлялся в превратном свете даже известный призыв советской власти к народам России и всего мира после начала Октябрьской революции 1917 года. В редакции Яковлева он выглядел уже следующим образом:

«Земля — крестьянам, фабрики — рабочим, подлинную независимость — отдельным республикам».

А далее «советы» или, скорее, директивы «основного генератора идей перестройки» предусматривали переход к многопартийной системе, полное упразднение партийного аппарата и отстранение КПСС от власти, получение крупных займов от Запада. По свидетельствам Анатолия Черняева, опять же Яковлев просто давил на Горбачева с тем, чтобы «предпринять и специальную военную реформу, при которой места буквально всех действующих генералов занимались подполковниками, а также осуществлялся полный военный и политический уход из стран Восточной Европы. Он настаивал на ликвидации всех промышленных министерств, выступал за полную свободу частного предпринимательства. Добивался также и увольнения председателя Совета министров СССР в то время Николая Рыжкова и Председателя Госплана Юрия Маслюкова». Как показал дальнейший ход событий, Горбачев почти полностью последовал этим «советам» Яковлева…

В своей книге «Восхождение России и конец Советской империи» (изданной в 1994 году) историк Д. Дэнлопп из Университета Принстона в США называет состоявшуюся в мае-июне 1989 года сессию Съезда народных депутатов «событием, переменившим все». Тогда Горбачев принимает свое очередное трудно предсказуемое решение о трансляции по телевидению буквально всей работы Съезда. До этого такого не бывало никогда раньше как в самом СССР, так и нигде в мире. На протяжении 13 суток за работой всех заседаний Съезда почти непрерывно следили около двухсот миллионов телезрителей по всей территории Советского Союза. Вычисления, проведенные по данному поводу в книге Дэвида М. Котца и Фреда Виэра «Революция сверху» (1997), показывают, что за это время объем производства советской экономики снизился на 20 %.

По оценке ряда наблюдателей, работа Съезда пошла во многом иным ходом, чем это предполагалось официальной повесткой дня самого Горбачева и остальными «главными организаторами». Неожиданной оказалась, прежде всего, исключительная разнородность выступлений. Вместе с тем, однако, общее направление основной тенденции определенно было «правым». Даже правее, чем когда бы то ни было до этого.

Андрей Сахаров, например, открыто потребовал с трибуны изменения 6-й статьи Конституции СССР, закрепляющей законом руководящую роль КПСС в советском обществе. Ельцин, в свою очередь, с какой-то «мрачной торжественностью» счел нужным предупредить о «нависшей опасности горбачевской диктатуры». Известный в недалеком прошлом советский тяжелоатлет, многократный чемпион мира по поднятию тяжестей и офицер Советской армии, сделал предложение официально осудить то, что он определил как «историю совершенных КГБ преступлений». А оратор по фамилии Корякин потребовал вынести Ленина из мавзолея на Красной площади.

Ряд делегатов выступил против однопартийной системы, другие оспаривали идеи Карла Маркса и его «Капитала». Настаивали также и на прекращении действия (денонсировании) ряда договоров и соглашений советской внешней политики, начиная с договора с Германией 1939 года. (Напомним, что перед угрозой общего фронта империалистических государств против СССР его правительство оказалось вынужденным пойти на такой договор после фактического провала переговоров с Англией и Францией о заключении военного оборонительного союза трех государств.)

Между тем, и во время Съезда и после него события, по образному выражению Дэнлоппа, стали переходить уже «от рыси к галопу».

* * *

Каждый последующий месяц после июня 1989 года стал приносить больше перемен, чем за весь предшествующий период с апреля 1985 года. Способ, которым был организован и проведен Съезд народных депутатов, до основания потряс КПСС как политический организм, расшатал ее авторитет. В глазах миллионов советских людей подверглись сомнению моральные, рациональные и законные основания ее власти и управления, даже само ее право на существование. Под вопрос ставилась вся советская история, общественно-экономический строй страны, система и способ ее функционирования. С официальной трибуны Съезда получали открытое одобрение и поощрялись всякого рода противники социализма.

Таким образом, пределы политически допустимого оказались отброшенными далеко назад, причем в такой степени, о которой раньше нельзя было даже подумать. Очевидно, уже прошли времена «управляемых, регулируемых реформ». Независимо от того, каковы были его планы и чего конкретно ожидал Горбачев от Съезда народных депутатов, по окончании его работы ему лично не оставалось больше ничего другого, кроме «подобно некоему политическому «танцовщику на волнах» просто стараться удержаться как можно дольше на поверхности событий».

Ответ трудящихся Советского Союза как на работу самого съезда, так и на весь ход развития «перестройки» направо, последовал еще в июле того же 1989 года. Каменноугольные бассейны Кузбасса и Воркуты в России, Донбасса на Украине и Караганды в Казахстане были охвачены невиданным до тех пор стачечным движением. Они были организованными местными независимыми организациями рабочих, зародившимися после 1986 года. По Котцу и Виэру, «эти первые после 20-х годов массовые проявления трудовых протестов» вызвали настоящий шок и переполох во властных структурах Горбачева. А Ельцин, со своей стороны, «очевидно, проявляя сильно развитое чутье к популистским заигрыванием с настроениями масс, сразу стал пытаться привлечь бастующих горняков (шахтеров) на свою сторону, чтобы в дальнейшем использовать их действия в целях «демократов».

Не исключено, что подчеркнуто «иконоборческая» атмосфера прямых телетрансляций с заседаний Съезда народных депутатов вполне преднамеренно нацеливалась на побуждение именно таких ответных реакций со стороны рабочих. Но несомненно, что основной причиной для возникновения стачек стал процесс непрерывного обострения и углубления экономических трудностей.

Добыча угля оказалась среди тех отраслей народного хозяйства, на состоянии которых особенно зловредно сказалось навязанное Горбачевым и Яковлевым решение о «шоковом» сокращении объемов государственных заказов на промышленную продукцию. По мнению Лигачева, положение там дополнительно осложнялось еще тем, что горные предприятия должны были покупать все необходимое для своего производства по рыночным ценам, а сбывать свою собственную продукцию — уголь, — только по ценам, фиксированным правительством.

Во время забастовок 1989 года горняки первоначально выдвигали в основном только экономические требования. Однако в какой-то момент к ним начали добавляться и призывы политического характера. По всей видимости, они были «заимствованы» у некоторых из набирающихся сил формирований «правой» ориентации, а может быть, «правые» просто «приклеивали» их к требованиям шахтеров. Так, например, наряду с требованием права для горных предприятий самим определять цены на уголь, призывали также упразднить контроль со стороны центральных министерств. Очевидно, по внушению «демократов» был внесен в список требований и лозунг об отмене 6-й статьи Конституции СССР. Однако лишь в отдельных местах открыто оспаривалось управление страной Коммунистической партией.

Забастовка шахтеров испугала и привела в смятение центральное руководство в Москве. Ею ведь оказалась охвачена одна из основных отраслей экономики страны, в которой был занят миллион человек! На протяжении десяти дней высшие органы власти — Политбюро, ЦК партии, Верховный совет и Совет министров СССР — обсуждали вопросы о том, какими путями и способами ответить на требования бастующих. В районы, охваченные стачкой, были отправлены серьезные дополнительные поставки разнообразных продуктов и других товаров.

Тем временем Ельцину удалось обеспечить себе значительную поддержку среди горняков, причем как раз накануне выборов на пост президента Российской Федерации, к которому он стремился. Это и стало одним из обстоятельств, вызвавших начало новой забастовки в апреле 1991 года. Несмотря на то, что она тоже начиналась в угольной отрасли, на сей раз забастовка проводилась больше как общая и политическая, нежели стачка шахтеров.

На протяжении двух месяцев ею было охвачено значительное число основных секторов уже и без того серьезно ослабленной советской экономики. Требования, которые выдвигались теперь, самым прямым образом отражали политическую платформу Ельцина. Бастующие призывали даже к отставке правительства СССР. Весьма показательным стало то обстоятельство, что стачку прекратили сразу после того, как Ельцину удалось добиться перевода угледобывающей промышленности от Всесоюзного правительства в ведение правительства Российской Федерации.

Еще красноречивее была реакция самого Горбачева на ход развития всех этих событий — под их воздействием генсек все более поддавался давлению набирающегося сил лагеря «демократов» Ельцина. Эта податливость доходила подчас до открытой сдачи всего, что они требовали.

* * *

В своей книге Дэнлопп подробно прослеживает разные этапы становления так называемой «демократической оппозиции», пока наконец в период 1988–1989 гг. она не вошла открыто в большую политику, располагая уже своими легальными партиями оппозиционистической направленности, домогающихся реальной власти на всех уровнях государства. Совсем недавно, еще в 1987 году, они существовали исключительно в виде «неформальных» организаций, которых, впрочем, тогда насчитывалось уже немалое количество. Исключительно разнообразными были они и по своему характеру, поскольку среди них были как самые разные «дискуссионные клубы» и «исследовательские кружки», так и «земляческие содружества», общества и пр.

По мере своего укрепления, однако, большая часть «неформалов» все определеннее стала менять свой характер. Зачастую в нерусских республиках например они приобретали форму так называемых «национальных фронтов», исповедующих и борющихся за сепаратизм. А в самой России их эволюция нередко шла в направлении организации всевозможных «народных фронтов», как правило, придерживающихся политической линии «демократов». Само понятие «демократ», кстати, до середины 1988 года воспринималось преимущественно неким нарицательным именем сторонников Горбачева в их борьбе против Лигачева. Однако впоследствии определенная часть из кругов интеллигенции стали критиковать уже и самого Горбачева из-да его недостаточной «демократичности». Тем временем в мае 1988 года в Москве был учрежден уже «демократический фронт», официальными основателями которого стали некоторые из так называемых «диссидентов» 60—70-х годов. На деле это была первая политическая партия, открыто противостоящая КПСС.

По существу, огромную, трудновычислимую поддержку «демократам» оказал способ проведения подготовки, да и самой работы состоявшегося в мае-июне 1989 года Съезда народных депутатов. Во время прямых передач его заседаний по официальным каналам советского телевидения ряд известных представителей советской интеллигенции уже открыто призывали к оппозиции самому Горбачеву, объявляя себя борцами за «подлинную демократию». А несколько позже, в июле того же года, под руководством Андрея Сахарова и Бориса Ельцина (все еще формально являющихся членами КПСС) была создана «Межрегиональная группа». В ней состояло 380 из всех 2250 депутатов. Группа также открыто призывала уже к «переходу от тоталитаризма к демократии», за «радикальную децентрализацию государственной собственности» и за «экономическую независимость отдельных республик и регионов». На деле это означало, что как раз в тех новосозданных государственных институтах, со стороны которых Горбачев надеялся получить широкую поддержку своей политике, уже сложилась сильная и особо активная антикоммунистическая оппозиция, которая, к тому же, пользовалась всеми возможностями парламентской и государственной власти.

В январе 1990 года была создана и так называемая «Демократическая платформа» в КПСС. Поданным ее представителей, в нее входило около 55 000 членов партии. Ее официально объявленной целью являлось превращение КПСС в «нормальную социал-демократическую партию», что, по их замыслу, должно было произойти на тогда еще предстоящем XXVIII съезде партии.

Еще более амбициозной была программа созданной тоже в январе партии «Демократическая Россия», провозгласившей себя наследницей идей скончавшегося в декабре 1989 года Андрея Сахарова, которого лагерь «демократов» поспешно канонизировал в ранг своего «главного святого». «Демократическая Россия» была образована из членов «Межрегиональной группы» Съезда народных депутатов. Заигрывая с обществом преднамеренно выбранными «аргументами» из истории и идей русского национализма, они призывали Съезд принять новую, составленную ими же Конституцию Русской советской федеративной социалистической республики РСФСР, утверждающую ее государственный суверенитет.

Своей программой и действиями «Демократическая Россия» заходила дальше всех в направлении открытой реставрации капитализма и уничтожения Советского Союза. Далеко не случайно именно она стала основной политической базой Бориса Ельцина.

На состоявшихся в марте 1990 года в Российской Федерации выборах «демократам» удалось добиться значительного большинства в Москве и Ленинграде. Это дополнительно способствовало дальнейшим процессам «коррозии» как внутри КПСС, так и всего СССР как единого, общесоюзного государства. А с образованием Верховного Совета Российской Федерации впервые за все время после 1917 года в стране сложилась уже обстановка подлинного двоевластия. Но если в 1917 году его сторонниками были буржуазное Временное правительство, партия большевиков и советы революционных рабочих и солдат, то в 1990 году друг другу противостояли лагерь «демократов» и КПСС.

* * *

Весьма показательным было признание в качестве лидера «демократов» недавнего высокопоставленного представителя партийной номенклатуры Бориса Ельцина. По иронии судьбы его политическая карьера в КПСС пошла вверх лишь после прихода Горбачева к власти в 1985 году. Причем его перевели в Москву по рекомендации как раз «твердокаменного» коммуниста Лигачева.

Злую шутку при этом сыграли, вероятно, общие сибирские корни обоих деятелей, поскольку до 1985 года они являлись партийными руководителями соседних Новосибирской и Свердловской областей. Профессиональная карьера начальника ряда строительных организаций полностью соответствовала инженерному образованию Ельцина. Однако, несмотря на его пресловутое пристрастие к спиртному, у него были далеко идущие планы и намерения политической направленности. Они стали осуществляться с приходом Горбачева к власти, когда на состоявшемся весной 1986 года XXVII съезде КПСС по предложению генерального секретаря он был избран кандидатом в члены Политбюро. Но даже находясь на столь высоком партийном посту, он продолжал, однако, придерживаться линии исключительно острой критики в адрес КПСС и ее политики, быстро уловив веяния времени. На том же самом XXVII съезде, например, он вошел в конфликт даже со своим личным благодетелем Лигачевым из-за различия в мнениях насчет целесообразности предоставления функционерам партии некоторых дополнительных привилегий. Попытка применить тот же прием критики в 1987 году, на сей раз в адрес самого Горбачева, кончилась его выводом из состава Политбюро и снятием с поста первого секретаря Московской городской организации КПСС.

По возвращении в свой родной Свердловск в конце 1987 — начале 1989 года он как бы полностью исчез с арены политической жизни. Его возвращение в большую политику, как ни странно, оказалось связано опять с Горбачевым и его инициативой создания новых органов государственной власти. В марте 1989 года Ельцин был избран делегатом на Всесоюзный съезд народных депутатов, а годом позже — и на съезд народных депутатов РСФСР. 29 мая 1990 года Ельцин стал председателем Верховного Совета РСФСР.

Официально он вышел из КПСС в июне 1990 года во время ее XXVIII съезда. В июле 1991 года был избран президентом РСФСР. Способ выдвижения на такую позицию бывшего московского секретаря порождал немало толков и сомнений по поводу закулисных переговоров и сделок. Во-первых, результатом сделки с Горбачевым было само учреждение в апреле 1991 года поста президента РСФСР. Тогда взамен Ельцин обязался поддержать проект создания нового Всесоюзного договора. На самих выборах выдвинутая против Ельцина кандидатура сначала была снята, потом вновь представлена…

Так или иначе, впечатляющее большинство, полученное Ельциным в ходе выборов, давало уже ему преимущество прямого мандата, которого у Горбачева не было, что впоследствии и оказалось очень важным козырем в намечающейся между ними битве за личную власть. Очевидной была и перемена тактики со стороны Ельцина в этой их битве. На своем пути к верховной власти в стране он явно разыгрывал так называемую «русскую карту», а после ее приобретения, ничтоже сумняшеся, приступил к полному восстановлению в стране капиталистических порядков.

Тут, на наш взгляд, имеет смысл приступить к более подробному анализу ответов на вопрос: «А почему именно Ельцину удалось утвердиться в качестве лидера капиталистической контрреволюции?»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.