«Самое близкое живое существо…»
«Самое близкое живое существо…»
«Самое близкое живое существо…»
Александр Рубашкин.
Голос Ленинграда. Ленинградское радио в дни блокады. - Санкт-Петербург: ИД "Петронолис", четвёртое издание, 2012. - 230 с.: ил.- 1000 экз.
С чего бы это, - подивится иной читатель, - писать о переиздании этой старой, чуть ли не сорокалетней давности книги?
Но вот что в ней сказано теперь: "Книга эта выходила трудно и долго - около четырёх лет. Она прошла через пять (!) рецензий. Три из них написали партийные работники, разделявшие мнение издателей: слишком много о литераторах и журналистах, об искусстве; мало - о партийном руководстве[?]"
Ох уж эти памятные, зазвучавшие сразу же после Победы предписания, как её трактовать: "Стихия всенародного подъёма в дни Великой Отечественной войны была пронизана организующим началом. Миллионы стремлений и усилий были оформлены волей и разумом советской власти, коммунистической партии. Звенья победы - вплоть до мельчайших - ковались по единому и великому плану" (из статей 1945 года).
Примечательно, как грубое насилие над реальной историей, когда, оказывается, ничего само по себе произойти не могло, сопровождается насилием и над языком: стихия, ничем не сдерживаемая сила, пронизана организующим началом! Стремления и усилия оформлены волей партии!
Злоключения книги Александра Рубашкина "Голос Ленинграда" объяснялись желанием "приватизировать", говоря сегодняшним языком, такое драгоценное "звенюшко", как работа (а в сущности - подвиг!) ленинградского радио в годы блокады.
Трудно представить, чем был этот голос для жителей великого города, осаждаемых не только врагом, но голодом, холодом, одиночеством в промёрзших домах, когда не было ни воды, ни света, ни транспорта!
"Репродуктор сейчас самое близкое живое существо, - писала в дневнике работница одного завода в декабре сорок первого. - [?]Он единственный питает меня рассказами, культурой, а главное - это вести с фронта".
"Без него страшно. Совсем как в могиле",- сказал старик, пришедший в Дом радио откуда-то с Васильевского острова (путь не близкий в тех условиях!) узнать, почему передачи вдруг прервались (бывало такое!).
"Когда ослабевший от голода ленинградец брёл своей падающей походкой по почти безлюдной, заметённой снегом улице, репродукторы бережно передавали его из рук в руки, - там, где кончалась слышимость одного, начиналась зона слышимости другого", - вспоминал писатель Александр Крон, сам постоянно выступавший перед микрофоном, чего, кстати (о партийном руководстве) сказать, ни разу за время блокады не сделал местный "вождь" Жданов.
В Доме радио жили, как на передовой. "Вдруг взрыв. Здание[?] вздрогнуло, где-то совсем рядом упала бомба, разорвался снаряд. Мы продолжали читать. Взрывной волной выбило оконную раму в студии, осколок попал в дикторский пульт. Но прекратить передачу нельзя[?]" - рассказывал диктор М. Меламед, в другом случае сразу после передачи упавший в обморок от недоедания.
Естественно, что отдельные главы книги посвящены Ольге Берггольц и "неистовому Всеволоду", Вишневскому, выступления которых той поры в особенности запомнились слушателям. Однако, следуя примеру "музы блокадного Ленинграда" (как часто называли Берггольц), посвятившей свою послевоенную книгу "Говорит Ленинград" "прекрасной памяти работника Радиокомитета Якова Бабушкина[?] памяти работников Радиокомитета Николая Верховского, Всеволода Римского-Корсакова, Лёши Мартынова, умерших от голода", Александр Рубашкин отдал должное этим и подобным им людям нередко с драматической послевоенной судьбой (гонения в связи с пресловутым Ленинградским делом, "борьбой с буржуазным космополитизмом" и т.п.). "Сколько вы воскресили[?]" - благодарно писал автору один из них, сотрудник немецкой редакции Фриц Фукс, кстати, сам испытавший все прелести "партийного руководства".
Забудешь ли диктора Н. Васильеву, которая в ответ на предложение хотя бы на время уехать на отдых сказала: "А они - те, кто слушает нас? Они будут думать, что мы умерли, а это значит, мы прибавим людям горя. А его у них и без этого хватает".
Осмелюсь применить к книге Александра Рубашкина давние слова Ольги Берггольц: "Это гимн ленинградцам - опухшим, упрямым, родным!"
Тем, незабвенным[?]
Андрей ТУРКОВ