Первый план

Первый план

Борис Лизнёв

8 августа 2013 1

Культура Общество

Свой режиссёрский дебют я строил на деревенском материале. Съёмки шли в Нижегородской области в небольшой деревне около городка Павлово на Оке. Фильм был игровой, но настоящих актёров я не приглашал, все главные роли исполняли непрофессионалы. В кино таких называли типажами.

Роль брата главного героя досталась спортсмену. Звали его Сергей. Он был легкоатлетом и бегуном на короткие дистанции, но преодолеть десятисекундный барьер на стометровке так и не сумел, поэтому ему пришлось уйти из лёгкой атлетики. В момент съёмок Сергей искал себя в командных видах спорта. Не то в регби, не то в американском футболе. Он охотно откликнулся на наше предложение, - согласился весь месяц пробыть с нами в экспедиции. Действительно, активничал, был постоянно под рукой. Да и в роль вошёл органично. Не могли нарадоваться. По сути, мы видели происходящее на наших глазах рождение настоящего актёра.

Все были уверены, что, как только его заметят, Сергей будет мелькать в каждом третьем фильме. Однако через две недели он сдулся, заскучал, стал напиваться после съёмок. На настоящей деревенской свадьбе, которую мы снимали и куда внедрили наших героев, Сергей стал приставать к невесте. Завязалась драка, которой, казалось бы, деревенские парни только и ждали - проучить городских выскочек. С настоящей свадьбы нас позорно изгнали, пришлось потом доступными нам средствами её имитировать.

Как-то ночью, в полтретьего, меня разбудил второй режиссёр и взволнованно проговорил: "Беда. Сергей собирается уезжать навсегда! Уже и сумку собрал! Что-то у него стряслось дома. Какая-то катастрофа. То ли с ребёнком, то ли с женой. Плачет, топает ногами, не может промедлить ни секунды. Я уговаривал его подождать до утра, дозвониться до Ленинграда, разузнать всё точно и тогда действовать. Но он - ни в какую!".

Я понял, что над всей нашей работой нависла угроза. Выскочил в коридор гостиницы и тут же столкнулся с Сергеем. "Всё!, - закричал он, - больше не могу оставаться! Там такое творится! Должен ехать!". "Постой, скажи хоть в чём дело? Что случилось?, - недоумевал я. - Кто-то серьёзно заболел?". "Да что та болезнь?, - отчаянно кричал Сергей. - "Что она по сравнению с тем, что творится в душе? Проклятый город!, - почти плача кричал он, - неоткуда позвонить! Не к кому зайти. Все переговорные пункты закрыты! А мне надо сейчас поговорить. Сейчас или никогда! Мне проще умереть, чем здесь находиться". И он, схватив сумку, бросился на улицу. Я понял, что это, действительно, конец.

Мы с моим помощником кинулись за Сергеем, догнали его и остановили. Тут же подскочил водитель автобуса, и мы все вместе двинулись на вокзал. В комнате спецсвязи милиция смотрела на нас мало того что без воодушевления, так практически враждебно. В горкоме партии нас в три часа утра развернули так же быстро. Современным людям, привыкшим к мобильной связи, наверняка трудно осознать наше тогдашнее положение, а может быть, наоборот, очень легко.

Мы вернулись в гостиницу, и тут администраторша нам посоветовала: "А вы обратитесь к Клаве. К той, что работает на переговорном пункте. Она тут живёт, в двух шагах". Через две минуты мы стояли около её дверей. Нам открыл её муж. Он, огромный мужчина, стоял на пороге в майке и трусах. "Мне нужна ваша жена!", - с ходу брякнул я. Но муж не успел даже возмутиться - вокруг него уже забегал второй режиссёр, который начал сыпать словами, как конфетти, что-то объяснял, уговаривал, щебетал. Ещё через две минуты перед нами предстала сама Клава, облачённая в халат. "Помогите! Спасите нас!, - умоляюще закричал я, - одна вы можете спасти и наш фильм, и нашу группу и, быть может, жизни людей! От одного звонка зависит всё!"

"Вы спятили?, - пришла в себя Клава. - Половина четвёртого утра. Какие жизни? Какие спасатели. Вы или сумасшедшие, или перепились". "Пусть мы сумасшедшие, - продолжал я, - но от вашего решения зависит наша судьба. Ну, что нам для вас сделать? Ну, хотите, я встану перед вами на колени?", и, не раздумывая, я тут же рухнул коленями в пол. "Сумасшедше, - испуганно прошептала Клава. Но, тем не менее, через пять минут она уже отпирала кабину переговорного пункта и строго наказывала нам ждать.

Когда дали связь, Сергей судорожно схватил телефонную трубку и закричал: "Светик! Светик мой любимый! Мой единственный! Ты же знаешь, как я люблю!". Он так орал, что мы поневоле услышали все слова. "Светик мой ласковый! Мне ж больше никто не нужен, только ты одна!". Но на другом конце провода, по всей видимости, оставались холодны. "Что? Светик, прости, прости, - пролепетал Сергей, - конечно, знаю, что четыре утра. Извини", - и Сергей положил трубку, затравленно озираясь. Молча он вышел из переговорной кабины.

"И это всё?, - вдруг нарушил наступившую тишину строгий голос Клавы, - это поэтому весь кошмар? Ничтожества! Боже мой, какие же вы", - Клава взяла паузу, прежде чем произнести весьма обидное слово. Мы пытались извиняться, но она нас оборвала, передразнивая Сергея: "Солнышко, Светик".

Мы были выдворены на улицу, постояв минуту, молча разошлись. Я с помощником - в гостиницу, а Сергей куда-то в темноту. Оставшиеся две недели он добросовестно ездил на съёмки, но был как-то тих, незаметен и совсем неинтересен. Мы тормошили его, пытались разжечь огонь, но тщетно. Измучались. Пришлось ставить его временами спиной к камере, досняли еле-еле. Озвучивал его роль уже другой человек.