Очень долгий пролог История любви
Очень долгий пролог
История любви
Начать легко.
Мы с моим мальчиком выходим из подъезда. Идем по двору до арки. Строим планы на сегодня и на завтра. Выходим на Ленинский проспект.
Он слушает меня. Потом взмахивает руками, как крыльями, заворачивает голову набок и бежит вперёд! Шагов десять. Потом останавливается и со смущённой улыбкой идёт обратно ко мне.
Прохожие удивлённо оборачиваются. Некоторые пожимают плечами или смеются. Иногда что–то говорят вслед.
Потому что мой мальчик уже взрослый. Ему 22 года[9]. Нормальные люди так не бегают.
Но он не виноват.
***
За моим окном круглые сутки шумит, шуршит шинами Ленинский проспект.
Днем жизнь заставляет двигаться и действовать. А ночью (тихо, в соседней комнате спит мой мальчик):
…так в ночной темноте,
обнажая надежды
беззубые,
по версте, по версте
отступает любовь
от безумия.
Я знаю, что у Бродского — совсем не обо мне. Но ползу, ползу от безумия прочь, зазвав боль в союзники.
Тем, что даётся мне, я делюсь с другими. Иногда меня даже хвалят или благодарят за это. А я с такою лёгкой радостью забыла бы свои ночные озарения!
***
Помню, как страшно было, когда мой крошечный сын смотрел на меня непрозрачным взглядом. Не мог ничего есть, не понимал слов, кричал днём и ночью. Заходился плачем, когда на него глядели. Метался по кровати, вырывался из рук.
Потом не получалось ходить; потом слова не складывались, рвались на отдельные кусочки — месяцы, годы…
Врачи разводили руками, помощи никто не предлагал.
Дальше стали разводить руками педагоги: подумать только, такой красивый ребёнок — и такой тяжёлый.
Члены всех комиссий сходились на том, что мальчик учиться не сможет. Правда, находились энтузиасты, которые брались обучать его. Но директора школ быстро пресекали это самоуправство: ничего путного не получится, а хлопот не оберёшься. (Учительниц, которые улыбались моему мальчику тогда, когда буква под его пером к концу строчки превращалась в волнистую линию, — как я их люблю до сих пор!)
***
Нам было 10 лет, нас выгнали из речевой школы. В то время он уже понимал шутки. И говорил про экскаватор: смотри, мама, он голову опустил — отдыхает! А читать и считать не мог. И ночами его мучили страхи.
Но я и слышать не хотела об инвалидности.
***
Времена на дворе стояли глухие: прошлый век, девяностый год.
Случайно мне дали телефон какого–то центра, где занимались «нестандартными» детьми. Назывался он неромантично: «Центр лечебной педагогики». Даже позвонить было страшно: посмотрят и опять отошлют! Но почему–то сразу не прогнали. А после первого занятия сотрудница центра (врач? педагог? психолог? — я тогда понятия не имела, в чём их различие) подошла ко мне, села рядом, заглянула в глаза, спросила: а какая ваша самая тяжёлая проблема? От неожиданности я заплакала и ответила: мы никому не нужны.
И она сказала: не плачьте, вы нам нужны, всю жизнь будете нужны. Хоть до 18 лет![10]
Давно это было.
***
В Центре моего мальчика учили читать, писать, лепить из глины, считать, рисовать, общаться, ходить в походы. Учили дружить, радоваться, замечать другого человека рядом с собой и помогать: взаимодействовать. Учили верить людям и не бояться.
А я тем временем осваивала новый подход к жизни. Каждое очередное крупное поражение я решила считать маленькой победой. А любой крохотный шажок вперёд — победой просто блестящей!
Но инвалидность все же пришлось оформить.
***
Прошло 12 лет.
У нас II группа.
Мой мальчик по–прежнему неважно пишет и читает и очень плохо считает. Хотя умеет сам найти дорогу в городе и объяснить, что ему нужно.
Он любознательный и «тёплый». Он любит жизнь. Но не может быть таким, как все. А если меняется погода, если надо самостоятельно принять решение, если на него просто посмотрели косо или сказали неласковое слово, он нервничает, убегает, часами мечется по городу, задевая прохожих нелепыми вопросами и будоража стражей порядка.
А быть только со мной он уже не хочет! Он рвётся к людям, хочет быть нужным, мечтает помогать им!
Прошлым летом в метро его били головой об стену
***
Я точно знаю: моя доля — не самая тяжкая.
***
Начать рассказ мне было легко: выйти, взмахнуть крыльями и взлететь! Потом опуститься на землю. И пойти обратно к мальчику и его жизни. Нашей с ним жизни, в которой когда–нибудь он должен будет остаться без меня.