Мне бы в небо
Мне бы в небо
Анастасия Белокурова
23 мая 2013 0
Культура Общество
Умер Алексей Балабанов
Он был режиссёром, вызывавшим при жизни упрёки в казалось бы совершенно противоположных вещах. От оголтелого русского национализма ("Брат" и "Брат-2") до откровенной склонности к сознательным русофобским провокациям ("Груз 200", "Кочегар"). От заигрывания со столичными критиками, видевшими в нем единственный оплот российского кино, персону номер один на подмостках местечкового театра абсурда отечественного кинопроизводства, до антисемита, плюющего на фестивальные законы и мнения коллег. Кем бы он ни был в действительности - пророком или манипулятором, ориентировавшимся в первую очередь на пример своего известного датского коллеги - неважно. Балабанов, пожалуй, один из немногих избранных творцов новой России, чей разговор был в первую очередь с Богом, а не со зрителем. Что он и доказал, оставшись навеки лежать в снегах у колокольни счастья в своем последнем фильме "Я тоже хочу", сказавшем о его творчестве больше, чем всё его богатое кинонаследие очень разных и, порой, крайне неровных лент.
Среди современных режиссёров нашего кино у него не было собеседников. Любая тема балабановского фильма - удачного или откровенно провального - всегда выбиралась в иную вертикаль. Артхаусные творцы, обласканные международными премиями, предпочитали - и до сих пор не могут остановиться в этом процессе - монотонно вскрывать нарывы бесконечных "Окраин", где бессмысленных героев не только невозможно было полюбить, но и хоть сколько-нибудь им посочувствовать. Данный подход не был войной, - он предпочитает смаковать поражение. Балабанов, напротив, словно выдирал с хрустом куски жизни у болезненного тела гигантской империи, которая уже давно не сопротивляется тлену. Даже в "Жмурках" - комедии о прошлом, в гомерически абсурдной кровавой мясорубке, жизнь пыталась торжествовать. В "Морфии" круг ада, изрядно потрепав героя, в качестве единственного спасения предлагал ему утешиться синематографом - плотью и кровью балабановского творческого кредо, поскольку он был истинным, настоящим режиссёром.
С методом его работы можно было спорить, можно было не доверять его искренности, подвергать осмеянию. Настоящий разговор по душам нередко проходит острой гранью между любопытством и раздражением. Балабанов не всегда попадал в резонанс с временным мировоззрением автора, но всегда был, как никто другой, интересен. Смерть поставила всё на свои места. Ибо против неё нет ни яда, ни противоядия - двум столпам критической алхимии.
В последнее время Балабанову уже не требовалось говорить много. То, что в "Кочегаре" казалось намеренным растяжением экранного времени и раздражало изрядно, как и в "Я тоже хочу", также страдающим именно этим, стало пугающе ясно: для того, чтобы сказать слово, не требуется писать целый рассказ. Для сравнения - чтобы рассказать зрителю о любви отца и дочери Никите Михалкову потребовались огромный бюджет, многоуровневая история и исторический абсурдизм. Чтобы показать крыс в одёжках нацистов, режиссёру Андрону Кончаловскому понадобился ещё больший бюджет и 3D в придачу. То, чем занимается модный режиссёр Звягинцев, и говорить неприлично. Все эти люди делают кино. Отбивают бюджеты. Собирают бабло. Последний фильм Балабанова показывали в маленьком зале кинотеатра "Фитиль". После него было страшно. И очень хотелось любить. Теперь на территории настоящего искреннего разговора обо всех нас остался только режиссёр Дмитрий Астрахан. Человек, которого никогда не оценит критический бомонд, давно списавший его с поля битвы в самую низшую лигу.
Когда умерла Людмила Гурченко, кинокритик Алексей Васильев написал следующее: "Наверняка со временем это чувство сменится иным, и знаю, что кому-то это покажется кощунством, но я хочу быть честен: то, что я испытываю в эти дни, - это обида. Так обижен на Гурченко, что ни видеть ее, ни слышать не могу и не хочу. Как-то это не похоже на нее: взять и вот так вот бросить, уйти, ничего не сказав, не объяснив, никого вместо себя не оставив?". Балабанов как раз ушёл, все объяснив, но обида и чувство пустоты, которую, только теперь ясно уже не сможет заполнить никто, видимо, останется с автором этой статьи навсегда.