ГОД НА ЗАПАДЕ. (Интервью радио «Свобода»)

ГОД НА ЗАПАДЕ.

(Интервью радио «Свобода»)

И.Каневская: Сегодня в нашей студии Александр Александрович Зиновьев, автор замечательных книг, которые триумфально шествуют по миру: «Зияющие высоты», «Светлое будущее», «Записки Ночного Сторожа», и совсем недавно вышедшей книги, которую, я думаю, ожидает не менее интересная судьба читательская, – «В преддверии рая». Александр Александрович! Вы покинули Советский Союз 6 августа 78-го года. И как Вам потом стало известно, 25 августа Брежнев подписал Указ о лишении Вас советского гражданства. Стало быть, решение это было принято тогда, когда Вы были еще в Москве. Так что же, Ваш отъезд – это была фактически высылка?

А.Зиновьев: Конечно, мой отъезд можно рассматривать и таким образом. Но особой надобности в этом нет. Властям было выгоднее избавиться от меня именно в такой форме. А я хотел мирно жить, содержать семью, работать, избавить родственников и друзей от тревог, связанных со мной. Так что такое решение властей было и в моих интересах.

И.К.: Некоторые бывшие советские граждане не хотят считать себя эмигрантами на том основании, что их отъезд так или иначе был вынужден. А Вы как рассматриваете себя?

А.З.: Это проблема чисто терминологическая. Согласно смыслу слова «эмигрант», я – эмигрант. Ничего унизительного в этом наименовании я для себя не нахожу. Мои убеждения и характер моей деятельности нисколько не зависят от того, в какой стране я живу и какой паспорт имею.

И.К.: Но как для каждого из нас, для Вас и для Вашей семьи это все-таки было болезненное событие. Как бы Вы определили: что для Вас в Вашем новом положении – самая большая потеря и самое важное приобретение?

А.З.: Во-первых, мы потеряли привычную среду существования, завоеванные жизненные позиции, родственников, друзей, материал для наблюдений. Потери, конечно, ощутимые. Если бы я имел в Москве хотя бы 200 рублей в месяц и какие-то гарантии безопасности, я бы Москву не покинул. Я согласился на эмиграцию как на лучший из двух возможных вариантов дальнейшей жизни. Второй из этих вариантов была тюрьма. Приобретения тоже очевидны. Я не в тюрьме, а на свободе. Жизненные условия здесь, на Западе, лучше, чем в Москве. Плюс к тому – свобода деятельности, свобода передвижений, доступ к культуре, возможность своими глазами наблюдать западное общество. Мой социальный статус здесь неизмеримо вырос сравнительно с прежним.

И.К.: Вы говорили о возможности наблюдать западную жизнь. Вы в течение целого года такую возможность имели. Что Вы можете сказать о том, что Вы увидели?

А.З.: Принципиально нового и неожиданного я здесь для себя ничего не увидел. Запад таков, как я и ожидал. И вместе с тем тут все ново и неожиданно, поскольку сталкиваешься с западным образом жизни непосредственно. Я не строю иллюзий насчет Запада и вижу его недостатки. Но это есть лучшее изо всего того, что было в прошлой истории человечества и есть сейчас на планете. Запад способен к творческому развитию цивилизации и имеет силы постоять за себя.

И.К.: У каждого человека – а у эмигрантов в особенности – есть в той или иной мере страх будущего. У Вас есть такой страх? Испытываете ли Вы в какой-то мере тревогу за свое будущее?

А.З.: Я потерял все те жизненные позиции, которых я добился в результате многолетних усилий и которые давали уверенность в будущем. Но я об этом не жалею. Если бы я знал заранее, что мне за мои книги придется заплатить жизнью, я все равно не остановился бы. Написав и опубликовав «Высоты», я вообще снял для себя проблему будущего. Сейчас я ощущаю себя человеком, начинающим жизнь с самого начала, и чувствую у себя достаточно сил для этой новой жизни, какой бы короткой или длинной, легкой или трудной она ни оказалась.

И.К.: Многие советские эмигранты чувствуют себя в этой новой жизни чужими. Они живут в замкнутых эмигрантских гетто. Они изолированы от местного населения, какой-то силой все время толкаются друг к другу и образуют, я бы сказала, островки прежней жизни. А как Вы здесь живете? Кем Вы окружены и кем Вы хотите быть окружены?

А.З.: У меня и моей семьи на этот счет особых проблем нет. Я и в Москве был в известной мере человеком, стоящим вне общества. Но это соответствовало моим убеждениям. И здесь я нисколько не страдаю от того, что не имею тесных бытовых контактов с русской и советской эмиграцией. Мы не погружаемся здесь и в местное общество, занимаем в нем тоже обособленное положение. Вместе с тем, с местным населением у нас отношения превосходные. У нас много хороших знакомых по всей Европе. Европейский тип дружбы с сохранением должной дистанции нас гораздо больше устраивает, чем советская интимность, переходящая, как правило, в хамство и в пошлость.

И.К.: Этот год, Ваш первый год на Западе, был для Вас годом напряженнейшей работы. И не только для Вас, а для всей Вашей семьи. Вы много писали, были во многих странах Европы, были в Америке, десятки раз публично выступали, встречались с читателями и читали лекции по логике, причем читали их на немецком и английском языках. Ваша дочь Полина стала ходить в немецкую школу, не зная ни единого немецкого слова, но вскоре девочку учителя предложили перевести сразу во второй класс. Ваша жена Ольга вынесла такую нагрузку, что в общем даже непонятно, как один человек может ее выдержать. Она готовила Ваши работы к печати, вела Вашу корреспонденцию, занималась с дочерью, занималась домом, принимала посетителей – одним словом, работа безумно трудная. Как Вы сами этот год оцениваете?

А.З.: Этот год для нас был годом тяжкого труда. Не надо лицемерить; привыкать к новому строю жизни и осваивать чужие языки – это труд каторжный. Но мы все работали с радостью и результатами года удовлетворены вполне. Мы и отдыхать сумели отлично. За этот год мы в музеях и на концертах побывали больше, чем за десять лет в Москве.

И.К.: Год этот мало того что был напряженный, он был невероятно урожайный и успешный. Переводы Ваших книг вышли во Франции, Италии, Англии, Америке, Германии, Испании, Швейцарии и продолжают выходить на других языках и в других странах. На русском языке, как я уже говорила, опубликованы две новые книги – «Записки Ночного Сторожа» и совсем на днях вышедшая «В преддверии рая». Число рецензий, посвященных Вашим книгам, сосчитать невозможно. И рецензии эти удивительны по тому восхищению, которым они проникнуты. Можно сказать без ложной скромности, что сегодня живущего автора в таких выражениях, пожалуй, никто и не хвалил раньше. Ваше имя ставят в один ряд с Вольтером, Свифтом, Оруэлом, Кафкой, Рабле, Анато-лем Франсом и другими выдающимися писателями мировой литературы. Успех не подлежит сомнению. Что Вы считаете в этом успехе главным?

А.З.: Во-первых, то, что это – не политический, а литературный успех. Во-вторых, то, что западный читатель воспринимает мои книги как книги о человеческой жизни вообще. И несмотря на неизбежные потери в переводе и непонимание многих фрагментов книг из-за незнания самих феноменов советской жизни, многие читатели уловили мои основные идеи.

И.К.: А как Вы воспринимаете свой успех чисто психологически? Он Вас удивляет или нет? Что он Вам дает?

А.З.: Конечно удивляет, но в том смысле, что я сам поражаюсь своевременности появления своих книг на Западе. Проблемы Запада начали принимать такой оборот, что мои книги оказались актуальными и появилось довольно большое число людей, способных воспринять их именно как книги о современном обществе. Что касается вдохновения на новые книги, я не берусь пока судить. Все мои книги были написаны в Москве, в том числе и последняя книга «В преддверии рая». Я – человек, можно сказать, внутренний, то есть действую в большей мере в силу внутренних мотивов. И появление моих новых книг зависит не от потребностей читателя, а от надобности их (книг) в той картине современного общества, которую я делаю.

И.К.: Я говорила об откликах в западной прессе. А русскоязычная пресса на Западе воспринимает Ваши книги особым образом, я бы сказала, несколько болезненно. В то время как читатели встретили их с неслыханным интересом и с восхищением, русская пресса старается делать вид, будто Ваших книг вообще нет, хотя в ней самой легко заметить следы того, что эти книги есть, прочитаны и усвоены. Как Вы относитесь к этой реакции русскоязычной прессы?

А.З.: Меня эта реакция не удивляет, я ее ожидал. Если бы она была иной, я думал бы, что свое дело сделал плохо. Причин для такой реакции много. Положение мое здесь в русскоязычной среде очень напоминает мне мое положение в логике в Советском Союзе, а сама эта среда с социально-психологической точки зрения мало чем отличается от Советского Союза. Так что я опыт по этой части уже имею. Думаю, что и моя концепция советского общества вступила в конфликт с той концепцией, которая сложилась здесь в кругах русских и советских эмигрантов. Но, насколько я могу судить на основе личных бесед и писем, если бы все мои русскоязычные читатели имели доступ к прессе и высказали свое мнение, оценка моих книг в русскоязычной прессе была бы иной и в значительной мере ближе бы к западной.

И.К.: Вы сказали о Ваших русскоязычных читателях. Вы имеете в виду каких-то определенных читателей? Вы имели в виду этих определенных потенциальных читателей, когда писали?

А.З.: Я никогда не ориентировался на какого-то определенного читателя, не ориентировался на чужие вкусы и на чужие представления о жизни. У меня были и есть свои, и я делал и делаю все соответственно с ними, совершенно не считаясь с тем, как продукты моего творчества будут восприняты другими. Но все же, помимо моей воли, получалась ориентация на определенный круг людей. Не в том смысле, что я специально писал с расчетом на них, а в том смысле, что я прожил долгую жизнь, встречал много различных людей, знал их вкусы и менталитет, сам так или иначе был подобен им. Я писал для таких, как я сам. Я знал, что они существуют. Это – главным образом люди достаточно образованные, знакомые с различными областями современной культуры, лишенные многих иллюзий и предрассудков, понимающие шутку, склонные к рефлексии, так или иначе переживающие происходящее, не очень-то преуспевающие в смысле карьеры или вообще не желающие делать ее. Именно то, что я писал для себя, то есть для таких, как я, определило и литературную форму моих книг.

И.К.: Вот поговорим об этой литературной форме. Как бы Вы сами ее определили?

А.З.: Я уже не раз говорил и писал, что я не искал литературную форму, что она пришла как бы сама собой. Но это не значит, что я не отдавал себе отчета в том, что делаю. Я сознательно шел на это. Я говорил себе: пиши так, чтобы книга устроила тебя самого в роли читателя. И до этого я имел целый ряд идей относительно литературы, которая могла бы быть наиболее адекватной той части читателей, к которой я сам принадлежал. Вот одна из таких идей. Проведите прямую линию на бумаге и затем посмотрите на нее через микроскоп. Она будет выглядеть для Вас, как кардиограмма человека со всеми дефектами сердца. Такой Вам представится и наша прямолинейная, последовательная причинно-следственная жизнь, если Вы на нее посмотрите внимательнее, через некий интеллектуальный микроскоп. Вы увидите тогда не ту плавную и цельную картину ее, какую давала и продолжает давать привычная литература, а увидите клочки, зигзаги, взлеты, падения, смех, слезы, ложь, искренность в ужасающей дисгармонии. И чтобы придать этой картине целостность и единство, нужны уже не событийные связующие линии, а идейные. И что здесь поразительно: при описании такой реальности Вы должны приложить и свой интеллектуальный микроскоп. Он теперь становится элементом описания. Поэтому так называемые теоретические куски в моих книгах не случайны и не излишни. Без понимания их нельзя разглядеть и понять написанную мною картину в ее целостности.

И.К.: А над чем Вы работаете сейчас и что Вы намерены делать дальше?

А.З.: Я прожил жизнь в стране оголтелого планирования, знаю, что это такое, и потому ненавижу всяческие планы. Я работаю без планов, поскольку не вижу в них абсолютно никакой надобности. Я доверяю своей интуиции и склонностям и делаю лишь то, что делается само собой, без особого принуждения. Сейчас я не спеша готовлю словарь основных феноменов советской жизни. Это вместо комментариев к своим книгам для западных читателей. Привожу в порядок свои логические работы. Хочу порисовать, мечтаю проиллюстрировать свои книги сам. Короче говоря, делать есть что, и идей хватает.

И.К.: Не могли бы Вы сказать несколько слов о Вашей последней книге – «В преддверии рая»?

А.З.: Эта книга была написана тоже в Москве, еще в 77-м году. Сюжет ее такой. Выпускник университета отделения патосоциологии попадает на работу в секретное учреждение, в хранилище рукописей лиц, которые считаются психически больными. У него задание привести в систему пачку таких рукописей. Разбирая и обрабатывая эти рукописи, он знакомится с судьбами людей коммунистического общества – с судьбами школьников, студентов, ученых, партийных чиновников, генералов, академиков и так далее, и обнаруживает при этом, что все они так или иначе несчастны, что это общество в принципе есть общество несчастных людей и общество для несчастных людей.

И.К.: Что Вами движет, что дает Вам силы так работать?

А.З.: Трудно ответить на такой вопрос. Во всяком случае, не стремление к материальному благополучию, не тщеславие и даже не стремление к независимости. Все эти факторы, о которых я упомянул, недостаточно сильны, чтобы стимулировать на долгую и трудную работу. Возможно, я получил в наследство от своих родителей чувство долга по отношению ко всякому делу, любовь к работе, работоспособность, а жизнь дала мне тренировку на выживаемость в самых тяжелых условиях и на определенное отношение ко всем явлениям жизни. У меня выработалась своя система, как жить в условиях такого общества, каким является советское общество, и быть при этом счастливым. Я этой своей системе следовал с юности всю жизнь, и неукоснительно. Кроме того, у меня было постоянно такое ощущение, будто кто-то или что-то охраняло меня в критические минуты, держало в определенных границах и направляло. Я прожил сложную жизнь, и на святость не претендую. Например, я много и здорово пил, но вдруг неожиданно для самого себя бросил и не пью уже 16 лет ни капли алкоголя. Я восемь лет писал книгу о «Капитале» Маркса, но вдруг остановился и сжег ее. И таких случаев были десятки. Как будто это «что-то» или этот «кто-то» говорили мне, что мое дело еще впереди, что я должен подняться и идти дальше, отбросив всяческие пустяки. Мне и сейчас еще кажется, что я не прошел свой путь до конца.

Мюнхен, август 1979 г.