Фёдор Бирюков АПОСТРОФ
Фёдор Бирюков АПОСТРОФ
Эдуард ЛИМОНОВ. "А старый пират…" — М.: Ад Маргинем Пресс, 2010, 128 с.
Эту книгу я не сразу приметил в магазине, она затерялась среди крупных ярких томов. Маленькая зелёная книжица… Мягкий переплёт, карманный формат. На обложке — чёрная вытянутая рука, унизанная диковинными побрякушками — золотыми кольцами, браслетами. Крючковатые пальцы пытаются дотянуться до чёрных же, с красивым наклоном, букв: Лимонов. Обветренная, просоленная морями и прожаренная солнцем рука старого пирата…
Лимонов был поэтом всегда. И в пору хулиганского отрочества, и в годы "негодяйской" молодости, и позже, когда покорял одну за другой мировые столицы. Стихи — дорогие деликатесы, одной поэзией сыт не будешь. И Лимонов писал прозу — яростную, революционную, страстную, предельно честную. Будь то автобиографические романы, приводившие читателей одновременно в ужас и восторг, будь то публицистические "бомбы" — такие как "Дисциплинарный санаторий", "Другая Россия", "Ереси". Но за фигурой бескомпромиссного писателя-бунтаря всё это время неизменно маячил силуэт поэта — тоже ниспровергателя, но ницшеански отстранённого, обособленного.
Стихи Лимонова полиритмичны. Иногда эстетские, по-моцартовски легкие. Часто — грубые до физиологичности, строчки рваные и резкие, как панк-рок. Бывает, слова кружатся в вальсе, бывает — бравурно маршируют имперскими легионами. Чтение не для уютных салонов, где на столиках в романтическом полумраке мерцают бокалы с вином. Лучше — в несущемся сквозь подземелье вагоне метро, когда пытаешься распознать в окружающих женщинах очередную шахидку. Или в окопе на передовой, на самом острие жизни.
В горах дымы и перестрелка,
Х`рваты начинают бой…
Пошли, Аркан. В дорогу, Желко!
Мне по пути опять с тобой…
После тюрьмы поэт в Лимонове обрёл второе дыхание. Гулкую холодную бездну казематов с её метафизическими сквозняками и запредельной несвободой, лязг металлических засовов, мрачные тени узников прошлого, космическую тоску, ярость загнанного в угол волка — всё это превратил седовласый Лимонов в коловращение слов, свистопляску страстей — в абсолютную свободу, на которую только способно творчество.
Понимал я, что прекрасна святость,
И отказ от бременей и уз,
Не пугала даже и проклятость
Я в тюрьме аскезы понял вкус,
Был я тверд и стоек, как Ян Гус…
"Старым пиратом назвал меня Тьерри Мариньяк — приятель моих парижских лет, — говорит Лимонов. — Короче, перед вами новый сундук стихов "оголтелого человека", как характеризовал меня недавно один критик".
Открывая сундук, будьте готовы к приключениям. Вы можете вдруг очутиться на берегах древнего Нила, в бункере Гитлера или же среди руин современных мегаполисов…
В разбитых куполах гиперторгцентро будут летать птицы.
В стенах парламентов мира будут зиять дыры.
На наш седьмой съезд соберутся полевые командиры,
Обветрены, загорелы, изможденыи усталы будут их лица…
Между задумчивым Сталиным и одержимым Фаустом резвятся белокурые детишки — мальчик и девочка, Богдан и Саша — "цветики России". А где-то неподалёку ожидают возвращения своего героя страстные и непостоянные красавицы… В знойном Афганистане "читает Киплинга Джон", агент ЦРУ. Пару тысячелетий в сторону, и вот мы встречаем греческих богов — бородатых и загорелых. Они вернутся уже в постапокалиптическом послезавтра — "жестоки, сиятельны, надменны и страшны".
В парадоксальном лимоновском мире пересекаются пространства, времена, души меняют телесные оболочки. Но неизменной остаётся духовная Родина — Россия — под трехцветьем имперского флага.
Звенит золотое над чёрным
И чёрное свежей землёй
Наваливается упорно
На саван врага ледяной.
Там "Ра" египтянское просто
От "Радости" произошло…
Поэт и гражданин в одном лице, Лимонов увлекает своего читателя в путешествие по бескрайним просторам вечной Руси — по ту сторону угрюмой реальности спальных районов, "милиционеров, перронов, вокзалов", — "под белоснежными орлами, где ветер гонит ямщиков"
И угро-финские снега
Лежат в гармонии со снами,
Ты мне, Россия, дорога…
Потаённая, надвременная, "аскетически красивая" Россия, встретиться с которой можно лишь где-нибудь в радикальном отчуждении от всех вавилонов современного мира.
Твои часовенки — подружки,
Твои источники чисты,
Их вечно не ржавеют кружки,
Нетленны над водой мосты.
Потом же вновь — жестокий город, холодный урбанизм столицы, железный грохот поездов, вечерний свет огней, подъезды, окна и машины… И мрачный чиновник, "зацементировавший" всё вокруг — Лужков, вознамерившийся разорить непокорного Лимонова.
Поэт осмелился сказать
Вдруг мэру-истукану
Простую, Юрий, правду-мать,
Что рты ты склонен зажимать,
Но я молчать не стану.
И не молчит, но воспевает свою борьбу, заодно увековечивая в яростных строчках и собственного врага. Благородный старый пират…
Лимонов подсчитал, что это — его 47 книга. Внушительный клад матёрого морского волка! Сорок семь сундуков, доверху набитых сокровищами, собранными в странствиях по городам, странам и континентам. Трофеи, захваченные в бесконечных сражениях — воображаемых и самых что ни на есть настоящих, со стрельбой и трупами, в пространствах "стальных гроз". Артефакты, собранные на многолюдных проспектах мегаполисов и в "горячих точках" — под палящим солнцем и автоматным огнём. Романы и стихи, эссе и репортажи, статьи и мемуары, грёзы и фотографически точные воспоминания, отдельные люди и целые нации… Опасная, тревожная Литература.
Предпочитая балансировать на острие бритвы, намеренно вызывая огонь на себя, провоцируя конфликты, идя против течения — только так Лимонов может чувствовать вкус жизни в полном объёме.
Жизнь потеряла острый вкус,
Спаси, Христос Иисус!
А где же еще можно ощутить всю полноту жизни, как не на грани смерти? В "Анатомии героя", ещё в прошлом столетии, Лимонов уже оставил свое завещание — предать его тело огню на берегу русской реки. Теперь поэт приготовил для себя и эпитафию:
Он говорил по-французски и по-английски,
Он сидел в тюрьме и воевал.
Он был таким, каким ты никогда не будешь.
Этот парень всё испытал…
В этом отношении Лимонов, безусловно, "египтянин", "фараон", позаботившийся заранее о переходе в потусторонний мир. А после этих мрачноватых хлопот можно снова с удовольствием заниматься поэзией, революцией и любовью. Древние боги оценили бы такой подход.
Мишель Уэльбек как-то написал: "Дать альтернативу жизни во всех ее видах, составить постоянную оппозицию, постоянный иск против жизни — такова высочайшая миссия поэта на этой земле". Думаю, эти слова в полной мере можно отнести к поэту Эдуарду Лимонову. Притом, что его тотальная оппозиция проходит под девизом "Слава России!"
Слава России! Орудьям — ура!
Время латуни и бронзе пора!
Смело забудем героев пластмасс,
Good будет полный с восстанием масс…
1