Художественное деление

Художественное деление

Борода была предназначена не только служить важным целям, описанным выше, но, сочетая красоту с полезностью, придавать мужественную красу и непринужденную завершенность мужскому лицу. Ее живописность свидетельствуется единогласными показаниями наиболее сведущих судей – Поэтов и Художников. В самом деле, невозможно смотреть на чреду бородатых портретов, с каким бы равнодушием художник ни подошел к исполнению, без ощущения, что они обладают достоинством, свободой, важностью, силой и законченностью; в то время при взгляде на ряд выбритых лиц, сколь бы ни были прославлены оригиналы и искусны творцы, испытываешь чувство искусственной, условной наготы.

Джозеф Аддисон обнаруживает то же мнение, заставляя сэра Роджера де Каверли указать на почтенный бюст в Вестминстерском аббатстве, спросить: «Не выглядят ли наши предки много мудрее с их бородами, чем мы без них?» – и промолвить: «Что до меня, когда я нахожусь в моей галерее на родине и гляжу на своих предков, из коих многие погибли, не достигнув моего возраста, я не могу удержаться, чтобы не рассматривать их как весьма древних патриархов и в то же время не смотреть на себя как на пустого юнца женственной внешности. Я люблю видеть ваших Авраамов, ваших Исааков и ваших Иаковов, какими они предстают на старых гобеленах, с бородами ниже пояса, покрывающими половину шпалеры». Журналист к этому прибавил: «Если бы я в одной из моих статей положительно отозвался о бородах и попытался вернуть человеческим лицам их древнее достоинство, уже через месяц он сам взялся бы возглавить моду на бакенбарды (whiskers)». В связи с этим последним намеком следует заметить, что слово whiskers часто используется у старинных авторов в смысле «усы» и что во времена Аддисона носили массу искусственных волос и тщательно брили голову и лицо.

Чтобы показать, что именно Борода вызывает упомянутое нами ощущение, посмотрим на два изображения греческой головы Юпитера, одно с Бородой, другое без. Что вы скажете? Разве этот опыт не что-то вроде «наглядной демонстрации» в пользу природы, не оправдание художества и художников? Посмотрите, как у бородатого Юпитера поднимается лоб, словно надежно утвержденный купол; какую глубину обретают глаза; как смягчена угловатость мышц; как нижняя часть овала разрешается в свободно струящиеся линии; какую важность придает лицу увеличенная длина.

В качестве забавной и поучительной параллели возьмем два рисунка головы льва, один с гривой, другой без. Вы увидите, в сколь существенной части величие лесного царя, как и земного владыки, пребывает в этом свободно струящемся привеске. При сравнении этих рисунков с изображениями Юпитера, я полагаю, львиная голова даст вам понять, откуда греческий скульптор заимствовал свой идеал этого благородного образчика богоподобной человечности.

Меж тем как озвученная мысль поразила меня, г-н Джон Маршалл в лекции в Государственной школе практического искусства заметил, «что природа не оставляет без покрова ничего некрасивого и что мужской подбородок редко красив, т. к. он был задуман покрытым, в то время как женские подбородки, как правило, красивы». Это мнение он подкрепил тем примером, «что медведь, кролик, кот и птица отвратительны, если смотреть на них, когда они лишены убранства из волос и перьев: но лошадь, борзая и другие животные, покрытые так скупо, что мех не изменяет их очертаний, красивы даже в наготе». Этот довод, мне кажется, еще лучше приложим к разным возрастам человека. У младенца подбородок чрезвычайно мягкий, и его кривая сочетается с линиями лица и шеи; у мальчика он сохраняет женственную мягкость очертания, но чем ближе к юности, тем заметней кости, и будущий характер начинает накладывать отпечаток на внешность: на подходе к зрелости линии подбородка и рта становятся более резкими, угловатыми и определенными; в среднем возрасте на них появляются различные уродливые отметины, в старости не только делаясь глубже, но возрастая в числе из-за потери зубов и западения рта, что, конечно, искажает все мышцы, связанные со ртом.

Такова, однако, сила предубеждения, основанного на обычае, что люди, которые сами по уши погружены в высокие воротники рубашек, чей подбородок царапает галстук и сдавливает шарф, которые заматывают себя кашне до тех пор, пока шея у них не сравняется по объему с талией – нельзя отрицать, что некоторых можно увидеть в этом воплощенном уродстве, огромном черном мотке безобразия, как в респираторе, – все еще смеют заявлять нам, что их лицу повредило бы возвращение Бороды!

Вследствие этого – кое-что о выразительности бородатых лиц. Работы греков⁴, картины старых мастеров, но прежде всего произведения карандаша Рафаэля, справедливо нареченного Мастером Выразительности, – вот достаточно общий ответ на это необдуманное обвинение. Было бы действительно странно, если бы Тот, кто сотворил мужское лицо и установил законы для каждой черты, одев его волосами, как платьем, в этой последней детали осуществил бы продуманную предосторожность, чтобы испортить совершенство Своей работы! Только долгое изнеживание наших лиц привело к нынешнему идеалу выбритости и забвению истинного образца мужской красоты, которые по природе столь же противоположны, как северный и южный магнитные полюсы, – к этой женственной прелести, где утонченность линии, цвет, переменяющийся со стыдливым румянцем, глаза, которые достигают желаемого, делая вид, что вовсе этого не хотят, суть чары, которые ощущаем все мы, в то же время понимая, как неуместны они применительно к противоположному полу, у которого дерзкая, предприимчивая бровь, глубоко проницающий глаз, отважный, чуткий нос и сочный, но твердый рот, поддерживаемый решительным, выступающим подбородком, говорят о существе с предначертанным поприщем и тяжелой, грубой работой в этом мире трудностей и непрестанных перемен.

Это наш ответ на обвинения в общем; если же рассмотреть отдельные черты, не может быть сомнений, что верхняя часть лица – самая божественная часть, где ум восседает на престоле, – выигрывает в выразительности благодаря Бороде и контрасту с ней; нос также обретает б?льшую рельефность, а глаза – больше глубины и блеска. Рот, преимущественное местоположение страстей, окружающие его мышцы, на которых отражается каждое чувство, обязаны своим общим выражением линии между губами, этому ключу к фамильному сходству; и эта линия более резко очерчивается тенью, отбрасываемой усами, от которой зубы приобретают дополнительную белизну, а губы – более яркую алость. Ни рот, ни подбородок, как мы сказали, в начале жизни не отличаются неприглядностью, но в более позднем возрасте все обстоит иначе. В самом деле, едва ли существует более отвратительный по природе предмет, чем безбородый старик (которого турки уподобляют «ощипанному голубю») с глубоко врезавшимися бороздами бесплодных страстей, цепкой скупости, разочарованного честолюбия, давящей бедности, с набухшими чертами самопотакания, с искажениями недуга и распада! И вот Борода, которая, по выражению римлян, «расцветает» на юном лице мягким пушком, в гармонии с незрелой мужественностью, и удлиняется и густеет с течением жизни, постепенно покрывая, изменяя и украшая, как «завеса плюща» – суровый дуб или старинную башню, и, своими легкими свободными формами играя с более жесткими чертами, придает новую привлекательность и самому обветшанию, подчеркивая все, что еще радует, скрывая все, что отталкивает.

Цвет Бороды, как правило, теплее, чем цвет волос на голове, и размышление быстро подсказывает причину: последние соприкасаются главным образом со лбом, который почти бесцветен, но Борода растет на лице, всегда более или менее окрашенном. Теперь природа использует для окраски Бороды те же цвета, что и для лица (вот, между прочим, причина не пытаться изменить оригинальный цвет), и таким образом воспроизводит свои теплые и холодные оттенки. Никогда не забуду, как господин с ярким румянцем, светло-каштановыми волосами, пышными бакенбардами теплого коричневого цвета, переходящего в мягкий черный, хорошей наружности, хотя его черты, особенно нос, и не были правильными, внезапно вбил себе в голову, что ему нужно сбрить бакенбарды. Без обрамления цвет его щек стал казаться пятнистым, нос – одиноким и обездоленным, а все его лицо приобрело вид, как у дома на холме, смотрящего на северо-восток, от которого безжалостно убрали все ограждающие его насаждения.

Следующий исключительный факт, касающийся цвета Бороды, я узнал из случайной беседы с парикмахером. Заметив, что люди вроде него, с румяным лицом и темными волосами, обычно имеют рдяно-черную Бороду, он сказал: «Это правда, сэр», и рассказал мне, что он «обнаруживал и в собственной Бороде, и в Бородах своих клиентов отдельные рыжие волосы вперемежку с черными», как говорят, что в сером мехе зверей есть отдельные завитки белых и черных волос. Этот рдяный отлив черной Бороды вызывает восхищение у персов; весьма любопытно, что они добиваются этого эффекта красной краской из пасты хны, вслед за которой применяется индиго.

Есть еще вопрос относительно цвета, которым нельзя пренебречь. Всем художникам известно значение белого цвета в высветлении цветов. Пусть любой взглянет на старческое лицо, мужское или женское, в обрамлении седых волос, и он различит в нем гармоническую красоту, какой не создало бы искусственное подражание краскам юности. В этом случае, как и в других, естественное значит наиболее приличествующее.

Позвольте завершить этот раздел лекции напоминанием всем, кто желает отпустить Бороду, что есть закон превыше моды и что каждое отдельное лицо наделено особой Бородой, форму и цвет которой определяют законы, подобные тем, что обусловливают окраску кожи, вид и цвет волос на голове, бровей и ресниц, и потому эта Борода, пусть даже уродливая сама по себе, в наибольшей мере соответствует физиономии в целом. Что подходит квадратному лицу, не подойдет овальному; высокий лоб требует иной Бороды, нежели низкий. Потому предоставим это дело природе, и в свое время обнаружатся подобающие форма и цвет. И здесь люди, никогда не брившиеся, имеют то большое преимущество над уступившими этому неестественному обычаю, что волосы, даже когда они есть, будут видны только на свойственном им месте, будут лучше по цвету и качеству и приятней на вид.

А теперь, дамы и господа, т. к. вся история, поведанная нам, произросла из притчи, позвольте в качестве интермедии предварить последующее повествование притчей во языцех:

Козлу сказала Обезьяна:

«Сбрей эту гадость наконец!

За грош избавлю от изъяна

Опрятней, чем стригут овец».

«Благодарю! – Козел ответил. –

Обмыслю». Ко двору он свой

Направив путь, хлыщей приметил,

Кому несносен вид мужской.

Помыслив тут о нежном поле

(Чтоб победить, стань сам нежней),

«О! – молвит он. – По доброй воле

Я модным стану, ей же ей!»

Он сел; не медля понапрасну,

Цирюльник свой свершает труд;

Но чу! пред ним чредой прекрасной

Отцы церковные идут!

А там Магистров сонм степенный

С перстами на своих Брадах!

Вскочил Козел недоуменный,

В нем совесть пробудила страх.

«Вот человек, вот тварь Господня,

Всяк зверь в рабы ему сужден:

Вчера брадат – обрит сегодня –

Где ж разум, коим славен он?..

Прочь с простынею, с миской! будет!..

Я естества почту закон:

Козел Брады ввек не осудит,

Коли ума он не лишен!»

Мораль

Позволь Браде расти, не делай в ней изъяна:

Бог создал нас людьми – не будь же Обезьяной!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.