Любовью за любовь

Любовью за любовь

Портфель "ЛГ"

Любовью за любовь

ЗВАНЫЙ ГОСТЬ

С народной артисткой СССР, лауреатом Государственных премий СССР и России, почётным гражданином Санкт-Петербурга, действительным членом Академии гуманитарных наук, заведующей кафедрой сольного пения Санкт-Петербургской государственной консерватории, профессором Ириной Богачёвой по просьбе «ЛГ» беседует генеральный директор Международного фонда поддержки отечественной культуры «Единство», заслуженный деятель искусств России, профессор МГУКИ Ирина ГОРЮНОВА.

Со своими званиями и регалиями Ирина Богачёва и сегодня, в год своего 70-летия, затмевает пластически «отредактированных» сценических див. Дитя блокады, взращённое на «культуре боли», она продолжает исцелять своим ярким талантом и голосом, над которым оказались не властны годы.

Театральная площадь Петербурга стала для Ирины Богачёвой магической сферой служения российской культуре в высоком петербургском стиле, который сама Богачёва олицетворяет. Мариинский театр, консерватория и её дом, ставший местом встречи с единомышленниками, коллегами, друзьями, – три ближайшие точки на этой исторической площади. А между ними – почти весь земной шар, километры дорог, главные сцены мира и прожитые жизни: Любаши и Кармен, Марины Мнишек и Азучены, Марфы и Кончаковны, Амнерис и Графини… И только одна Любовь.

Отданная одному мужчине, одному городу, одному театру и одной стране.

– Ирина Петровна! Совсем недавно в Кремле президент вручил вам уже второй орден за заслуги перед Отечеством. Вы обладаете самыми высокими в стране званиями, наградами, титулами. Являются ли сегодня эти заслуженные государственные поощрения своего рода индульгенцией, некой охранной грамотой?

– Скорее, нет. Я всегда спокойно относилась к наградам. Никогда ими не кичилась и никого о них не просила. Мне было некогда. Но я всё равно считаю, что награды и звания должны быть обязательно. Человеку важно, что его заметили и отметили. В нашей стране заработок деятелей культуры всегда был невысоким (я не говорю о нынешних гонорарах в шоу-бизнесе). Речь идёт о деятелях культуры. Для них моральное поощрение, оценка коллег, зрителей и государства всегда были очень важны. Тем более что это определённого рода реклама, на которую сегодня есть средства только у шоу-бизнеса.

– Как вы думаете, почему власть перестала слушать и слышать деятелей культуры? В последние десятилетия образовался явно ощутимый вакуум между интеллигенцией и властью. Ведь кризисные явления больше всего затронули пространство культуры. Можно ли остановить культурное одичание наших сограждан?

– Это вопрос к власти. Ростропович любил повторять: «Культура – это лицо страны». У нашей страны в этом смысле были все основания для гордости. Сегодняшнее отношение власти к культуре удручает. Речь идёт не только о финансировании, которое всё время урезается. Мы говорим о приоритетах, об общей культуре общества. О какой модернизации страны может идти речь в условиях нищенской зарплаты, которая у музыкантов и у профессоров творческих вузов меньше, чем у продавщицы или уборщицы? Ведь в стране всего несколько творческих вузов имеют президентские гранты, остальные влачат недостойное финансовое существование. Гибнут оркестры и музыкальные коллективы.

Торгово-развлекательный период нашей культуры (особенно национального эфирного пространства) требует реальной и жёсткой оценки. Надо срочно начать заниматься гуманитарным пространством. Сегодня мы пожинаем «культурную политику» последнего десятилетия. Жаль, что культура не дождалась своего национального проекта. Погибли «толстые» журналы, гибельное положение у провинциальных музеев и филармоний, во многом утрачена хоровая культура. Являясь председателем творческих союзов Петербурга, неоднократно говорю об этом. Да разве только я! Остановить культурное одичание наших сограждан невозможно на голом энтузиазме деятелей культуры. Это должно стать приоритетом государственной политики. Радует, что два последних госсовета президент посвятил теме сохранения культурного наследия – исторических памятников и ценностей.

– Анализируя сегодня кризисные явления культуры, нельзя не затронуть фундаментальный слой – школу. Вы – яркий пример блестящей реализации знаний, заложенных замечательными педагогами. Более полувека вы не расстаётесь с Первой Русской консерваторией, которая взрастила ваш яркий талант. В этих стенах за многие десятилетия вы сохранили и сформировали собственную школу. Кафедра сольного пения, которой вы руководите, выпустила целую плеяду известных певцов, украшающих крупнейшие сцены мира. Как удаётся сохранять преемственность вокальной школы и высокий профессиональный уровень отечественных певцов?

– Школа – это ведь не только учителя. Это и семья, и окружение человека. Если говорить обо мне (хотя я рано осталась без родителей), то любовь к театру заложил папа – доктор наук, заведующий кафедрой Ленинградского политехнического института, игравший на профессиональной сцене. Заложила атмосфера дома бабушки, где мы играли в театр (крыльцо было сценой, а я в пять лет читала и стихи, и прозу). Дедушка – волжский бурлак – обладал выдающимся голосом и могучим телосложением, за что и полюбила его бабушка – дворянка. Играла на гитаре и замечательно пела мама. И ещё, конечно, – Петербург, где я родилась, с его могучей красотой, формирующей человека. Ранняя смерть родителей, последствия блокады, две младшие сестры, которых забрали в детский дом, заставили меня забыть о театральном институте, о котором я мечтала, и окончить техническое училище. Стала портнихой, рассудив, что теперь смогу прокормить себя и сестёр.

И вот здесь вступают в силу не только моё страстное желание петь, но и учителя. В консерваторию меня привела из самодеятельности певица Кировского театра Маргарита Тихоновна Фетингоф. Обладательница красивого контральто, она вела вокальный класс при Дворце трудовых резервов. Денег это не стоило тогда никаких, а дворцов пионеров и кружков было немало. Отношение к талантливым детям было более внимательное, чем сейчас. Одновременно я занималась в драматическом кружке при Доме пионеров, и руководитель Ефрем Борисович Язовицкий взял меня за руку и привёл в Театральный на Моховой. Читала монолог Катерины из «Грозы». И тоже получила предложение учиться. Куда же идти? Опера победила! Ведь это и театр, и пение. Мы до сих пор говорим «шаляпинское слово». А насколько выразительной была пластика певца-актёра!

Талантливый человек учится везде и всегда, всю жизнь. Это непросто. Потому что по молодости делаешь немало ошибок, и очень важно, чтобы рядом был умный, опытный, профессиональный наставник. Таким стала для меня Ираида Павловна Левандо – мой педагог по вокалу. Рано сошедшая с профессиональной сцены из-за тяжёлых блокадных испытаний, она стала Педагогом (с большой буквы). Именно она научила меня правильному звуковедению, «собирать голос» и петь «сознательно». Она открыла многие профессиональные секреты, благодаря которым я до сих пор веду активную театральную и концертную деятельность. Я не сразу поверила ей, часто выходила из класса «безголосая», падала от усталости. Она приучила работать и не сдаваться. Первые мои шаги на профессиональной сцене тоже курировала она, что было крайне важно.

Курс, на котором я училась, затем стал называться «курсом народных артистов СССР». Кроме меня это Атлантов, Нестеренко и Образцова. Пожалуй, больше такого не было. Я всегда советую своим студентам то, чему меня учил и мой педагог: «не работайте» голосом во время учёбы, пока петь не умеете. Не пойте по церквям и по ресторанам. Я, когда училась, тоже очень нуждалась и мыла полы в Театре комедии. Однажды после концерта лауреатов (я к тому времени уже была лауреатом конкурса Глинки) переоделась в спортивный костюм и пошла мыть полы.

Большую роль в моём профессиональном становлении сыграл маэстро Дженарро Барра, с которым я занималась в Италии во время стажировки. Кстати, первое, что он сделал, – послал Ираиде Павловне благодарственное письмо со словами: «Вашу студентку мне учить уже нечему!» Это ещё один педагогический штрих, когда легендарный педагог, у которого учились и стажировались лучшие певцы мира, находит возможным дать высокую оценку своему коллеге.

Петербургская (Ленинградская) консерватория тогда была и сегодня остаётся уникальным учебным заведением. Здесь работают известные мастера. Конкурс на вокальный факультет продолжает оставаться высоким (примерно 10–12 человек на место). У студентов есть Оперный театр, где они могут пройти сценическую практику. Это легендарный театр, где пели Шаляпин и Тито Руффо. Но и сегодня, как полвека назад, мне бывает нелегко в консерватории…

– Неужели ваш педагогический опыт, достижения, талантливые ученики, побеждающие на международных конкурсах, ваше уникальное мастерство не обеспечили вам безоговорочный авторитет и достойное ваших званий и титулов отношение?

– Я не хочу комментировать нынешнюю ситуацию, сложившуюся со многими народными артистами и профессорами Петербургской консерватории. Пусть этим занимаются те, кто должен заниматься. Я продолжаю изо дня в день делать своё дело и надеюсь, что профессионализм, желание сохранить отечественную школу и высокий мировой статус Петербургской консерватории всё же возобладают.

– Считаете ли вы себя представительницей «русской вокальной школы»? В чём главная особенность этого понятия?

– Научить петь может только педагог. Ни «умная книга», посвящённая проблемам физиологии пения, ни сборник вокальных упражнений, ни видео- или аудиозаписи не заменят педагога. Всё это лишь помощники главного процесса: из уст – в уста. От Мастера к Ученику.

Мне не кажется выражение «русская вокальная школа» очень верным. Выдающиеся достижения отечественных певцов я определила бы просто словом «школа» или «хорошая школа». Остальное – русская традиция, культура, стиль исполнения русских народных песен, русских опер.

Когда я приехала на стажировку в Ла Скала, удивилась: «Что это за певцы?» Комары! Голосочки – тоненькие, писк, а не пение. Но когда услышала их на сцене, снова удивилась: заполняют весь зал. Наши, с огромными голосами, поют так, что в классе стёкла дрожат. А на сцену выйдут – еле слышно. Это был шок, заставивший задуматься над проблемами школы. Почему певец «спадает с голоса»? Не буду вдаваться в технологию и технику вокального пения. Свой практический опыт и педагогические выводы я изложила в книге, которая вышла в этом году. Скажу лишь: на вопрос о моём творческом долголетии я всегда отвечаю, что обязана им не только Господу Богу и генам. Самое важное – школа для певца. Конечно, важно ещё умение присвоить то, что даёт педагог, сделать своим. Так учились мои уже известные ученики: Ольга Бородина, Ольга Саввова, Олеся Петрова, Наталья Бирюкова, Юлия Симонова…

Конечно, даже владея вокальным ремеслом, нужны ежедневный сценический опыт, труд, самоанализ, ежедневный разбор, отсутствие самоуспокоенности и «почивания на лаврах». Я пою более полувека, но и сегодня, приходя в первую гримёрку крупнейшего театра мира, сажусь перед зеркалом и начинаю волноваться как в первый раз. Я учусь до сих пор и часто, идя в театр, будучи уже народной артисткой СССР, говорила себе: «Ну вот, сегодня все поймут, что голоса у меня нет…»

– Как сделать, чтобы наш сегодняшний зритель получил возможность видеть и слышать своих лучших певцов? Ведь, освободившись от железного занавеса, мы отдаём самых талантливых отечественных исполнителей зарубежной сцене. И порой своих видим реже чужих.

– Это опять же проблема общей ситуации в культуре. Театр – организм очень сложный. Руководить им, особенно в нынешнее время в нашей стране, очень непросто. И надо быть Гергиевым, чтобы так результативно совмещать талант менеджера и художественного руководителя – творческого лидера. Без творческого лидера театр жить не может. Он обречён. Никакие финансовые потоки его не спасут. Никакие торгово-обменные проекты. Мы сейчас видим это на примере Санкт-Петербургского Михайловского театра. Превратить репертуарный театр, представляющий культуру страны на лучших сценах мира, в прокатную площадку легко. А построить, создать труппу, сохранить уникальное, богатейшее наследие, коим не один век являлся МАЛЕГОТ (Михайловский театр), намного труднее. На это уходит жизнь.

Актёр, певец должен быть нужен. Театру, стране, зрителю. Счастье моей жизни в том, что я была нужна людям, театру, стране и своему городу. Я это чувствовала каждый день. Поэтому мне хотелось работать. Я пела на лучших сценах мира, нередко меня принимали как королеву. А мне всегда хотелось домой. Потому что я знала, что меня ждут, я нужна здесь.

Радует, что сейчас в Большом театре набрана стажёрская группа молодых талантливых певцов. Примерно десять человек были отобраны со всей страны (один из них – мой ученик). Меня пригласили давать мастер-классы. У ребят большая программа обучения и, конечно, участия в репертуаре Большого. Мне бы хотелось, чтобы Театр заботился о них. Я знаю, что молодым певцам созданы очень хорошие условия, и надеюсь, они оценят это.

– Важный для всех музыкантов вопрос – участие в конкурсах. Раньше вы побеждали, теперь – судите. В историю музыкально-конкурсных состязаний навсегда вошло ваше соперничество с Еленой Образцовой на конкурсе им. М. Глинки и неожиданное, с точки зрения многих, решение, за которое, как я знаю, у вас потом просили прощения даже великие мастера.

Какова современная картина конкурсной системы? Почему многие конкурсы, в том числе знаменитый конкурс Чайковского, теряют свою статусность и популярность?

– Конкурсы – живые организмы, их проводят и участвуют в них люди. А это всегда субъективизм, в большей или меньшей степени. Наверное, не было ещё такого состязания со времён Древней Греции, чтобы его результатами и судейством были все довольны. Конечно, есть вещи профессионально объективные, когда стыдно делать вид, что белое – это чёрное, и наоборот.

Вокальные конкурсы – особая тема. Голос находится внутри нас. И пение – это неразрывное соединение физиологии и психики. Это рождает множество дополнительных проблем для певца. Я как педагог всегда счастлива, когда мои ученики выносят на сцену всё сделанное в классе, не теряясь от волнения. Приведу один из последних примеров. В сентябре 2008-го состоялся Международный конкурс имени Л. Паваротти в Италии. Двести пятьдесят участников со всего света, в том числе моя двадцатилетняя студентка, состязались за три главные премии, которые по правилам конкурса не делятся. Предполагался специальный приз «Лучшему тенору». В жюри всего три певца (Карло Бергонци, Райна Кабаиванска и я). Остальные – директора крупнейших театров мира (Вена, Милан, Нью-Йорк и т.д.). Из России по предварительному отбору прошли трое. Среди них – моя ученица Рита Грицко. Пела Розину, Марину Мнишек, Варвару Щедрина, но когда на третьем туре спела труднейшую партию Танкреда Россини, зал взорвался криками «браво». А итальянцы к исполнению Россини особенно требовательны. Рита стала лауреатом конкурса (да ещё самым молодым) и единственным представителем России в финале. А вот тенору премию нам вручить не пришлось. Два молодых певца, прошедших в финал, не справились с волнением и «сорвали» верхние ноты.

В ноябре мы провели уже IV Международный конкурс оперных певцов «Санкт-Петербург». Среди учредителей – Министерство культуры России, Комитет по культуре Санкт-Петербурга, мой общественный благотворительный фонд и Петербургская консерватория. В жюри – выдающиеся певцы из Италии, США, Аргентины, Болгарии, Венгрии, Литвы, России.

– Кроме демократических условий, которые вы предоставляете конкурсантам, чем отличается этот конкурс от других?

– Конечно же, программой. Обязательны к исполнению романсы на стихи петербургских поэтов XVII–XX вв. (Державин, Пушкин, Блок, Саша Чёрный, Ахматова, Володин). А в финальном туре мы просим исполнять арии из опер петербургских композиторов XIX–XX вв. (Мусоргский, Римский-Корсаков, Глинка, Прокофьев, Шостакович, Слонимский).

Другое отличие касается работы жюри. В отличие от многих международных конкурсов в нашем – открытое голосование с первого тура. Это было моё условие изначально, ибо я стремилась сделать работу жюри наиболее прозрачной и честной.

– Проблема режиссуры в оперном театре всегда была обозначена более остро, чем в драматическом. Но последние десятилетия она проявилась с особой остротой. Профессия нивелируется и с точки зрения режиссёрских видений, и с точки зрения раскрытия музыкальной драматургии. Всё больше ремейков и меньше подлинных спектаклей, художественных произведений. Под маской осовременивания мы часто не видим ни лица автора, ни лиц героев, лишь беспомощное лицо режиссёра. Но, может быть, лучше любым способом привлечь зрителя, чем петь для пустых залов?

– Не надо недооценивать зрителя. Постановщики, к сожалению, иногда оказываются глупее его. Могу привести много доказательных примеров. Я видела «современную» постановку «Бориса Годунова», в которой Марина Мнишек в сцене «У фонтана» оказывалась у биде в купе поезда. В «осовремененном» «Евгении Онегине» режиссёр представил Ларину-мать алкоголичкой, Татьяну и Ольгу – лесбиянками и соответственно Онегина с Ленским – геями. На какого же зрителя рассчитаны эти опусы? Ведь авторы вышеназванных опер не писали ничего подобного. Хотите ставить об алкоголизме или иных пороках – возьмите другие произведения. Кто дал право искажать смысл и содержание мировой классики? Мне кажется, давно пора ввести надлежащие поправки в Закон об авторском праве. Такие «режиссёрские решения» лишь отучают и отлучают зрителя от оперы. Тем более молодых. Человек, может быть, впервые пришёл в оперный театр, увидел раздетых догола девиц. «Ну вот, – думает, – и здесь то же самое». Я понимаю, почему режиссёры идут на подобные изыски. Ими движет страх творческой беспомощности.

Мне посчастливилось работать со многими талантливыми режиссёрами, обладающими различным творческим почерком: Покровский и Киреев, Кончаловский и Додин, Тихомиров и Гаудасинский, Элайджи Мошински и Грэм Викк… Но все они знали, ради чего ставят то или иное произведение, и находили свои краски для раскрытия авторского замысла.

– Большую часть вашей творческой жизни занимала концертная деятельность. Вы участвовали в камерных, симфонических и эстрадных программах. Сегодня вы удовлетворены тем, что происходит в филармонических залах и на эстрадных площадках?

– В большинстве случаев нет. Особенно это касается эстрадной сферы. Сегодня принято с иронией вспоминать так называемые правительственные концерты. Но ведь прежде всего это был жёсткий профессиональный отбор. И дело не в идеологии. Отбирали действительно лучших артистов, устраивали конкурсы, в том числе занимались поиском и обучением талантливых детей. Глядя на сегодняшний пошлый стиль, бесконечное шутовство и кривляние псевдозвёзд, можно говорить лишь о профессиональной несостоятельности тех, кто занимается эстрадой – важнейшим жанром в силу его массовости.

– В блестящей галерее образов, созданных вами, немало партий-ролей из опер композиторов XX века: Элен Безухова Прокофьева, Комиссар Холминова, Аксинья Дзержинского, Графиня Мурадели, Екатерина I Петрова. Создав Сюиту на стихи Цветаевой, Шостакович доверил её именно вам, так же как и Сюиту для голоса с камерным оркестром. Ваше сотворчество с В. Гаврилиным и А. Петровым и исполнение их камерной музыки – всё это золотые страницы музыкальной культуры Санкт-Петербурга. Как сегодня складываются взаимоотношения с современными композиторами?

– Очень жалею, что Валерий Гаврилин не успел завершить работу над монооперой, которую он начал писать для меня. Ему хотелось развить тему песни «Скачут ночью кони», которую я очень люблю и много лет исполняю.

К сожалению, мы теряем жанр современной оперы. Причин много. Уничтожена система госзаказа, у театров нет денег. Многие композиторы пишут в стол. А в стол писать готовы не все, ибо любой композитор хочет видеть и слышать своё дитя.

– Когда-то вы резко оставили партийную карьеру. Сегодня вновь в партии. Почему?

– Своим быстрым уходом из партбюро оперы Кировского театра я обязана Шостаковичу. Однажды Дмитрий Дмитриевич сидел у нас в гостях. Обстановка была очень тёплая, «хорошо сидели». Вдруг я вспомнила, что надо срочно бежать на партсобрание, и заторопилась. Шостакович посмотрел на меня очень внимательно, почти строго и сказал: «Ирочка, это не ваше. Никогда не занимайтесь этим. Ваше дело совсем другое». Я его послушалась.

Сегодня считаю, что надо делать всё возможное, чтобы помогать культуре противостоять господству рынка, укреплять культурный фундамент. Сейчас я не так плотно занята в репертуаре Мариинского театра. И начала выступать в непривычных для себя жанрах – на заседаниях, пресс-конференциях, симпозиумах. Что делать? У нас в стране всегда какой-нибудь дефицит. Раньше это была колбаса. Теперь – доступность классики, высокой культуры и подлинных ценностей.