Птица будущим полна
Птица будущим полна
Многоязыкая лира России
Птица будущим полна
ПОЭЗИЯ КАЛМЫКИИ
Александр СОЛОВЬЁВ
Адам и Ева
1. Адам
Между Тигром моей правой руки
И томящимся Евфратом левой
Угнездилась ты, как царство Любви,
И нарёк тебя Господь – Евой!
И познали мы с тобой наших тел,
Нашей страсти во плоти – сладость,
А всё то, что Змей нам в уши напел,
Это, – Господи прости, – гадость!
Не за то нас Бог из рая изгнал,
Что отведали мы плод под запретом.
Он ведь сам такой любви не познал,
Ни мужчиной не бывал, ни поэтом!
Оттого и осерчал, взревновав
К нашей трепетной, земной, жаркой
страсти,
Оттого и раскрутил жернова
И страданий, и смертей, и напастей!..
Между Тигром моей правой руки
И распахнутым Евфратом левой –
Дети, женщины, юнцы, старики –
Род людской, рождённый Матерью-Евой!
2. Ева
Я – плоть от плоти твоего ребра,
Твоей груди зияющая рана,
Сегодня – та же, что была вчера, –
Твоё смятенье и твоя нирвана!
Я – подвиг мысли твоего ума,
Фантазия, иллюзия, загадка…
Разгадку я придумаю сама –
Неуследима женская повадка!
Я, в муках обречённая рожать,
Не убоюсь ни боли и ни смерти,
Любви и Всепрощенья благодать
Во мне жива – ни боги и ни черти
Её не смогут у меня отнять –
Я не подсудна ни греху, ни сраму, –
Когда приходит время умирать
Последним вздохом призывает маму
Всяк из живущих на земле людей,
Любой из нас о маме вспоминает…
И вместе с каждым из моих детей
Моя душа, страдая, умирает…
И, сострадая, оживает вновь,
И снова круг назначенный свершает.
Живёт в веках и здравствует любовь,
Пока земная женщина рожает!
Дерево Любви
Я не ищу предлога
Для стихов…
Лишь иногда,
Вспугнув глаголов
Стаю,
Я с Дерева Любви
Горсть розовых плодов,
То хохоча, то мучаясь,
Срываю!
Лишь изредка под сень его
Ветвей
Я, как случайный путник,
Забредаю,
От зимних бурь,
От ветра и дождей
И голову, и душу укрываю.
Под Деревом Любви
Я книгу наших дней,
Беспечной нашей юности
Листаю,
Мне дорогих, любезных мне
Людей
И с нежностью,
И с грустью
Вспоминаю…
Валентина ЛИДЖИЕВА
***
Кормилица, поилица моя,
Ты, степь, прости… Тебе ли я чужая?
Я дочь тебе. И это помню я.
Я жар тюльпанов в строки превращаю.
Я сирота вдали от этих мест,
Где всё родное, милое… Как странно,
Что я могу ещё прощальный жест
Изобразить. Уехать утром рано…
Кто смел пустыней степь мою назвать?
Журчит, журчит родник неугомонный.
Вблизи степи грешно мне тосковать,
И грош цена тем жалобам и стонам.
Я в степь иду. Какая радость жгучая –
Смотреть и слушать.
Как мне сладко жить!
И если б не полынь – трава горючая, –
Я б не умела плакать, может быть…
***
Не может быть такого, чтобы было
Кому-то всё равно, где умереть…
Густой травой заросшая могила –
За ней, наверно, некому смотреть.
Я прихожу сюда, собравшись с духом.
Ни надписи, ни скромного цветка.
Лишь бугорок… Прости! Да будет пухом
Земля всем тем – уснувшим на века.
Земля, земля… Она – не просто глина.
В ней кровь и слёзы дедов и отцов.
О, только бы не выпала чужбина,
Холодный свет немилых городов.
О, только бы с Отчизной не расстаться,
Без имени не сгинуть и следа…
Прости! Но знаю: мне не оправдаться
Перед могилой этой никогда.
***
Мне хочется так «Джангар» прочитать,
Чтобы в душе мелодия домбры
С волшебной силой стала бы звучать…
Как всё же песни эпоса добры!
Мне хочется, чтоб стала я мудрей, –
Для этого есть «Джангара» уроки.
Наверное, не хватит жизни всей,
Чтоб до конца постичь мне эти строки.
Мне б чуточку той силы богатырской,
Мне б каплю благородной крови той…
«О, как прекрасен наш
народ калмыцкий!» –
Скажу – и задрожит вновь голос мой…
И на страницу слёзы упадут,
И станут даже горести милы
Мне в той стране,
что «Джангаром» зовут.
Как всё же песни эпоса светлы!
***
«Ты сибирская?» – спросили…
Я сказала тихо: «Нет».
Кто постарше, все там были
Рождены на белый свет.
Кто постарше, тот сибирский.
Я позднее родилась,
И зовусь я элистинкой…
Только хочется сейчас
Крикнуть горестно: «Я ваша!
Я сибирская!..» Видать,
У сибирских души краше…
Довелось им так страдать!
Видно, значимей, мудрее
Их поступки и дела.
Нет, наверно, их добрее…
Столько выпало им зла!
Сколько бед пришлось изведать
Тем сибирским пацанам!
Что-то в их чертах от кедра –
Не поклонятся ветрам.
Как нежны они, упрямы,
Как им тесно в этом мире…
Родила меня ты, мама,
Возвратившись из Сибири.
Эрдни ЭЛЬДЫШЕВ
Материнский завет
Мир задохнулся от жары –
Полей свой огород,
Сберёшь по осени плоды –
И счастье в дом придёт.
Вот нищий путник пред тобой –
Издалека бредёт,
Делись с ним хлебом и водой –
И счастье в дом придёт.
Вот птица, будущим полна,
Под деревом поёт,
Поставь ей чашечку пшена –
И счастье в дом придёт!
Вот дед и бабушка твои –
Твой от рожденья род…
Ты утром чай им завари –
И счастье в дом придёт!
Перевёл А. СОЛОВЬЁВ
Осенью
Властолюбивый ветер листья рвёт
С деревьев,
беззащитных и покорных.
Пусть ветер властвует –
настал его черёд,
Пусть свирепеет –
выдержали б корни.
И гнутся ветки, и стволы скрипят,
И кроны, обнажившись, почернели.
Пусть ветер властвует,
покамест корни спят, –
Но до весны,
всего лишь до апреля.
А по весне в корнях созреет бунт,
Заропщут листья, и восстанут ветки.
Пока же корни силу берегут,
Пока преграды не встречают ветры.
Слово и меч
Батыру угрожает острый меч:
– Головушку твою снесу я с плеч!
Батыр не так уж прост,
батыр – не слаб,
Он не подставит голову,
как раб,
И грозный меч он отобьёт шутя.
Пред словом же – бессилен, как дитя.
Ведь слово посильней меча стократ –
И с плеч могучих
головы летят…
***
Сухое поле, где томятся зёрна
Всех добрых непроявленных страстей, –
Там,
в жарких недрах неживого лона,
Сгорают зёрна нежности моей.
Лежит сухое поле онемело –
Души моей бесплодный чернозём –
И слушает с надеждой,
как несмело
К нему ты приближаешься дождём.
Перевела Л. ПЕТРОВА
Благопожелание девушки
Прошу: лети, любимый мой, вперёд…
Пусть Аранзал скорей тебя умчит
От вражеских проклятий и невзгод,
Пусть зло стрелою мимо пролетит.
Пусть обойдут болезни стороной,
Пусть сетью не опутает беда…
Я верю: ты достигнешь цели той,
К которой так стремишься… И тогда
Ты повернёшь поводья золотые
Домой, туда, где милая живёт…
Я посмотрю в глаза твои родные,
И поцелуй мне щеки обожжёт…
Перевела В. ЛИДЖИЕВА
Другу
Когда душа,
томимая тоской,
Тебя однажды в дом мой приведёт,
Не бойся, что нарушишь мой покой, –
Поверь,
здесь будет в радость твой приход.
В меня ты веришь…
Ну а если всё ж
С бедой своей
ко мне ты не придёшь,
Я изведусь,
что по моей вине
Свою беду ты не доверил мне.
Перевела Л. ПЕТРОВА
Владимир НУРОВ
Сладость хлеба
Приедаются сладкие яства.
Острых пряностей много не съешь.
Только хлеб – он и мёд, и лекарство,
Как роса, он живительно свеж.
Что целебнее чёрного хлеба!
Он вобрал в себя, словно бальзам,
Запах степи, высокого неба,
Солнце с летним дождём пополам.
«Семя счастья» – так хлеб называли
Предки в древних хотонах своих.
Но взрастит это семя едва ли
Тот, кто сладость труда не постиг.
***
Когда мужчины женщину хулят
(Таких у нас – увы! – ещё довольно),
Мне стыдно… Вспоминаю я невольно
О ней – богине, той, чей взгляд крылат,
Чей дух недосягаемо высок…
Ну да, я знаю, что подчас мужчина,
Лицом считая жалкую личину,
Пятнает сам любви своей исток…
Милей мне та, что царственно горда,
Великодушья всё-таки не пряча.
О ней я размышляю.
И тогда
Душою сам я становлюсь богаче.
Калмык и конь
«Калмык и конь – душа у них одна».
Старинная пословица верна.
В былое загляни, и ты поймёшь,
Что изреченье древнее – не ложь!
Когда породы редкой жеребец
В хотон свой возвращался наконец,
Калмык его лелеял, как дитя,
Товарища и друга в нём растя.
Когда к селенью приближался враг,
Кто это чуял первым? Аргамак!
А раненного тяжело бойца
Спасала только резвость жеребца.
Когда мороз ярился, леденя,
Живило всадника тепло коня,
И тот же конь, скача в июльский день,
Дарил калмыку ветерок и тень.
Конь уносил калмыка на крылах,
Служа ему за совесть, не за страх.
И в чёрный час, у смерти на краю,
Конь отдавал калмыку кровь свою.
Разрезаю чёрный язык
Обычай к нам из древности проник:
Чтоб оборвать потоки злобы вздорной,
Бараний надо разрубить язык
Одновременно с длинной нитью чёрной,
И этим клеветническую речь,
Как заверяют, навсегда пресечь.
И хоть я сам – отнюдь не идеал,
Хоть, может быть, немногого я стою,
Всё ж я не раз мучительно страдал
От столкновенья с чёрной клеветою
И, чтоб спасти добро от низких слов,
«Язык разрезать» был всегда готов.
Когда от зависти иль так, со зла,
Талант чернят впрямую иль намёком,
Когда на ту, чья красота светла,
Струится сплетня
гнилостным потоком,
Без промедления берусь за нож
И пресекаю низость, подлость, ложь.
И пусть я сам – отнюдь не идеал,
Пусть у меня грехов хватает ныне,
Но я бы, не колеблясь, жизнь отдал,
Чтоб мира драгоценные святыни
От умысла дурного защитить
И злой язык навеки обрубить.
Женщина ждёт…
Посадила мужа на коня,
Плача, проводила из хотона,
Вот и жду… С того лихого дня
Столько лет – всё жду в ночи бессонной.
Если собираю в путь сынка –
И меня за ним в дорогу тянет,
Словно муж меня издалека
Окликает и рукою манит.
Добрая улыбка мне видна,
Светится она, мне сердце грея…
Он всё так же молод.
Я одна,
Я одна за нас двоих старею.
***
А мать ждала… А мать ждала отца
И становилась всё бледней и строже.
Хоть ожиданью не было конца,
Но огонёк надежды брезжил всё же.
Ей думалось: дороги так длинны,
Быть может, завезли письмо куда-то...
Немало писем, посланных с войны,
Как говорят, всё ищут адресата.
Но всё – ни строчки не было в ответ…
«Быть может, он не хочет
отвечать ей?..»
Все чувства вдов и матерей тех лет
Остались под сургучною печатью.
Прочна она – печать из сургуча…
Но всё ж года приходят на подмогу:
И от улыбки ласковой внучат
Сургуч оттаивает понемногу.
Вторая мать
Когда жива твоя родная мать,
Звать матерью другую не грешно ли!
Но как иначе мне её назвать –
Ту русскую учительницу в школе?
Что я от голода угаснуть мог,
Заметила она. И, по головке гладя,
Меня спасти придумала предлог:
Мол, «помоги мне донести тетради».
А дома, награждая за «труды»,
Подвинет мне горячую картошку…
И я от голода и от беды
Оттаивал, смелея понемножку.
А чуть позднее Пушкин-чудодей
Стихами влёк меня к её порогу…
Свет сердца русской матери моей
Поныне озаряет мне дорогу.
Перевёл Ю. НЕЙМАН
Лилия ЩЕГЛОВА
Перед зеркалом
Соседка постарела – что ж, пора…
И старший брат уже сутулит плечи,
А я всё та же, что была вчера,
Я – молода. И, кажется, навечно.
Всё как всегда – веснушки и вихры.
И я живу легко и беспечально,
Ведь я диктую правила игры:
Все впереди, а я ещё в начале…
Но зеркало, как балаганный мим,
Передо мной кривлялось, подзывая,
И я бездумно встала перед ним
И… замерла, себя не узнавая.
Случай
Роковая нечаянность случая
Караулит меня, не дремлет:
То швырнёт в пучину гремучую,
То позволит выплыть на гребне.
Признаю божество могучее,
Проклиная его и славя:
Ведь делами и судьбами правит,
Даже сам человек – дело случая.
Но в случайности хоть и верится,
А сомнение странное мучает:
Ну а вдруг за кулисами случая
Шестерни да колёсики вертятся
И готовят его приход?
Знать бы суть подоплёки истинной –
Ни ударов, ни слёз, ни хлопот.
А пока что зрачок таинственный
Наблюдает за мной и ждёт.
***
Говорят обо мне – везучая.
Да, везучести есть следы:
Не бывало такого случая,
Чтоб не вырвалась из беды.
Не бывало такого случая,
Чтоб не выпрямилась опять,
Даже если согнуло-скрючило
Так, что голову не поднять.
Не бывало такого случая
(Если был бы – не солгала),
Как бы горе ни жгло, ни мучило,
Оставалась душа цела.
Вывози теперь, бог везучести, –
Рвутся жилы и мозг кипит,
И в предчувствии страшной участи
Тонко-тонко душа скулит.
Бьюсь я в кровь, а была научена
Утешаться мыслишкой простой:
«Что ни делается, всё к лучшему,
Хочешь выжить – на этом стой».
Ну конечно же, я везучая…
Обокрадена, бита, гола,
Но ходячая, а не ползучая,
Хоть не парящая, как была.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.