Меньше заботиться о себе

Меньше заботиться о себе

Павел Быков

Одним из основных последствий кризиса западной финансовой системы станет то, что банкам придется уделять больше внимания классическим операциям кредитования клиентов и меньше — собственным спекулятивным операциям

Опыт двух кризисов — американского, когда проводились законы по сокращению количества собственных торговых операций банков, и европейского, когда происходили сокращение баланса, продажа активов, снижение объемов заемного капитала, — помогает ликвидировать пузыри, образовавшиеся в банковском секторе, считает Майкл Влахович

История с беспрецедентно жестким разрешением проблем Кипра создала принципиально новую ситуацию не только в европейских, но и в мировых финансах. Под вопросом оказалось сразу и будущее еврозоны в том виде, в каком мы ее знаем, и сохранность денег в офшорах вообще, где бы они ни находились. О том, что происходит сегодня в мировых финансах, рассказывает управляющий директор швейцарского банка Coutts Майкл Влахович .

— Что вы думаете по поводу ситуации с Кипром?

— Соглашение о спасении Кипра от дефолта предотвратило развал еврозоны. Впрочем, недостаточный экономический рост и отсутствие прогресса в поиске всеобъемлющего решения вопроса о рекапитализации банков делают этот регион уязвимым. Кипрская сделка должна смягчить риск широкомасштабной утечки депозитов с периферии, однако сохраняющийся отток вкладов создает растущее напряжение в подсистеме периферийного банковского сектора Европы. Если период недостаточно быстрого экономического роста затянется, то качество активов в европейском периферийном банковском секторе станет еще хуже.

Чтобы этого не случилось, нужна комбинация определенных мер — списание задолженности, рекапитализация избыточной задолженности на балансах, реструктурирование и либерализация экономики — в сочетании с созданием новых рабочих мест. К сожалению, до последнего времени осознание того, что чрезмерные задолженности, образовавшиеся до кризиса 2008 года, во многих случаях вряд ли будут выплачены и потому нуждаются в списании, а соответствующие банковские балансы требуют реструктуризации, приходило неохотно.

— Как вы оцениваете недавнюю волну ужесточения регулирования в банковской сфере, например ограничения на выплаты топ- менеджменту? Как это может сказаться на перспективах европейского банковского сектора?

— После кризиса 2008 года из-за ущерба, нанесенного, в частности, Евросоюзу, где банковские активы составляют гораздо больший процент ВВП, чем в США, регулирующие органы были вынуждены предпринять соответствующие действия и сделать сектор более контролируемым, менее подверженным рискам, гораздо более защищенным. Если банки теряют собственные деньги — никто не страдает, если банки теряют деньги простых вкладчиков — это сразу превращается в политический вопрос. Поэтому регулирующая среда становится строже по многим направлениям. Скажем, «Базель III» призван стабилизировать финансовую среду, однако есть немало и чисто защитных мер.

— Можно ли утверждать, что в последние двадцать лет финансовый сектор оказался гипертрофированно развит, а теперь его роль в экономике будет возвращаться к нормальной?

— Раньше считалось, что рост банков означает финансирование ими всей экономики, а следовательно, и вся экономика растет. Однако в начале 1980-х банки открыли для себя возможности привлечения заемного капитала, проведения собственных торговых операций — а эти виды деятельности ориентированы не столько на клиента, сколько на получение прибыли и рост самого банка. Опыт двух кризисов — американского, когда проводились законы по сокращению количества собственных торговых операций банков, и европейского, когда происходило сокращение баланса, продажа активов, снижение объемов заемного капитала, — помогает ликвидировать пузыри, образовавшиеся в банковском секторе.

Однако тут возникают свои риски. Скажем, основной акцент «Базеля III» сделан на достаточность капитала, соотношение активов и рисков. Полезно, когда данные принципы применяются к собственным операциям банка, но кредитование клиентов «Базель III», похоже, делает затруднительным. При этом кредитование конечного потребителя становится столь же важным, как и тридцать лет назад. Большинство банков сейчас понимают, как важно быть более ориентированными на клиента и меньше — на себя. Американские банки здесь в более выгодном положении — они привлекли гораздо больше капитала, чем европейские, которые только сейчас начинают говорить о необходимости нового привлечения капитала для кредитования.

— Подобная перестройка финансового сектора в условиях экономической стагнации скорее отдаляет перспективу возобновления устойчивого экономического роста?

— Не думаю, что это будет негативным фактором. Но и для того, чтобы этот фактор стал положительным, должно совпасть много немаловажных деталей. Сегодня глобальная экономика имеет большие структурные проблемы, особенно в Европе — там банковскому сектору не помогут никакие регуляторные изменения. Для глобального эффекта необходимы политическая воля и желание перемен. Сейчас же многие полагаются на рост в Азии. Но если рост в Китае замедлится больше, чем за последние десять лет, то это определенно повлияет на глобальное потребление и производство. Эти факторы, возможно, важнее банковского регулирования и стабилизации банковского сектора.

В любом случае политики должны понимать, что банками движет стремление получать прибыль. Мы живем в капиталистическом обществе. Если у банков отнять дух предпринимательства, то можно заблокировать рост всей экономики. Главное — баланс мер.

Конкуренция финансовых центров

— Вы сказали, что США по сравнению с Европой имеют преимущество из- за более гибкого регулирования, большей обеспеченности капиталом. А что вы думаете об азиатских банках и финансовых центрах?

— Вне сомнений, пульс экономики перемещается в Азию. Экономический рост в этом регионе, исключая Японию, будет естественным. Население Индии, Китая, Южной и Северной Азии быстро растет. Средний класс в этих странах огромен, а это потребители, и товары для них должны где-то производиться. Отсюда общий экономический рост. Доля Азии в мировом ВВП продолжит расти. Запад будет искать возможности вложения средств в азиатские компании. Я лично знаю российские компании, которые еще пять лет назад ездили в Сингапур в поисках возможностей для инвестирования в регионе, чтобы иметь доступ к экономическому росту. Важность Сингапура как финансового центра возросла. Я езжу туда два раза в год, и каждый раз я вижу изменения, рост активности, увеличение инвестиций. В городе большой спрос на жилье из-за наплыва деловых людей, стремящихся построить здесь свой бизнес. Гонконг немного отличается — ведь это Китай, и принадлежность к КНР может быть как преимуществом, так и недостатком, в зависимости от личной точки зрения. Я считаю, что значимость Сингапура и Гонконга как центров сосредоточения интереса в различных областях, от потребительского сектора до финансовых услуг, будет расти.

Интересно, что все банки Севера и Юга Азии, кроме Японии, очень регионально ориентированы — их непосредственная деятельность сосредоточена именно на конкретной стране, возможно, на соседних странах, но они не расширялись в международном масштабе, пожалуй, единственное исключение — HSBC. А это рано или поздно должно произойти, как это случилось в Японии в 1970-е, во время подъема финансовых институтов. Азиатские банки будут и дальше развиваться в соответствии со своей региональной экономикой, а западные банкиры и дальше будут рассматривать Азию как очень привлекательный регион, стремясь открыть там свой бизнес.

— Один из факторов успешности Сингапура — предоставление более высокой степени анонимности клиентам по сравнению с традиционными финансовыми центрами. Какие еще конкурентные преимущества есть у Сингапура?

— Сингапур, несомненно, является экономическим центром региона. Растет он в том числе за счет Индонезии с населением в 300 миллионов человек. Западные банки и компании рассматривают Сингапур как вход в очень важную часть мира, что также стимулирует рост. При этом банковские клиенты, которые приходят в Сингапур, как правило, ищут не конфиденциальности, а диверсификации. То есть, имея отношения с банками в Сингапуре, клиент получает доступ к знаниям и информации о регионе, которую вы не получите в США или в ЕС. То есть ваш банкир в Сингапуре дает вам максимум инсайда, в том числе относительно инвестиционных возможностей. В этом есть некий элемент диверсификации, так как многие клиенты, в том числе русские, уже имеют отношения с банками в Монако, Лондоне или Швейцарии. Контакты в Сингапуре дают возможность распределить риски.

Вряд ли Сингапур предоставляет больше конфиденциальности. Когда речь идет о злоупотреблении ресурсами Сингапура как финансового центра, местные регуляторы принимают очень жесткие меры. Да, конечно, Сингапур может обеспечить конфиденциальность, но он не станет тем местом, куда стоит бежать, чтобы уклониться от налогов.

— Насколько сильно борьба с отмыванием средств, с неуплатой налогов, а также за прозрачность подорвала позиции европейских финансовых центров — Монако, Швейцарии, Люксембурга, Лихтенштейна? Насколько продолжительным будет эффект?

— За последние пять лет мир очень изменился, Европа изменилась, как и понятие налогового рая. Думаю, времена незаконного уклонения от налогов в Европе закончились. Сегодня любой серьезный банк скрупулезно соблюдает законодательство по борьбе с отмыванием денег и старается обеспечить «белую», прозрачную стратегию взаимоотношений с клиентами. В противном случае он столкнется с серьезными рискам и штрафами. Швейцария приняла такой подход очень быстро, и я думаю, что для нее и других стран существует два уровня, на которых они будут пытаться конкурировать.

Преимущество Швейцарии — в многолетнем опыте, знаниях, приобретенных за пятьдесят лет работы с иностранными клиентами с разными требованиями, разными культурами и языками.

— А перспективен ли private banking вообще? Эта отрасль переживает не лучшие времена. В чем тут преимущества частных банков перед крупными финансовыми институтами, если, конечно, они есть?

— Если рассматривать private banking как финансовое учреждение, специализирующееся на предоставлении услуг физлицам по управлению их личным капиталом, то это, на мой взгляд, правильное определение. Это может быть отдел глобального финансового учреждения, такого как UBS, Deutsche Bank или J. P. Morgan, или специализированный управляющий, как Coutts, заинтересованный в работе именно с личным капиталом. Не столь важно, что это за учреждение, главное — работа с физлицами. Сегодня очень сложно заработать на каком-либо финансовом рынке. В Москве вложения под пять процентов — большая удача. Рынки акций очень волатильны, в этом году можно заработать, а в следующем — все потерять. Поэтому в первую очередь private banking занимается сохранением благосостояния.

Средства, размещаемые клиентами в частных банках, обычно не должны подвергаться риску — ведь в основном это сбережения на черный день или пенсионные. И самое страшное, что частные банки могут сделать — начать спекулятивные операции ради получения большей прибыли. Если клиент хочет именно этого, то банк вместе с клиентом будет пытаться выяснить, где возврат будет менее рискованным и выше среднего по рынку. Способов получить доход известно множество, но большинство клиентов вполне здраво представляют себе, где финансовые рынки находятся сегодня и каковы риски, связанные с получением высокой прибыли.

Будущее евро

— Давайте вернемся на макроуровень. Как вы оцениваете перспективы европейской валюты, останется ли еврозона прежней?

— В отношении сохранения евро в ЕС существует мощная политическая воля. Конечно, более слабые страны Европы рассматривают возможность введения новой валюты — нового евро, новой драхмы, нового греческого евро, да чего угодно. Но сейчас это нереально. Очевидно также, что программы жесткой экономии должны значительно затруднить жизнь в Испании и Греции. И поэтому очень трудно предугадать масштаб социального протеста. Безработица среди молодежи в Греции, Испании и даже во Франции достигла двузначных показателей, чего не было со времен Второй мировой. Поэтому ответить на вопрос о будущем евро сложно. При этом политическая воля к сохранению евро на общеевропейском уровне остается наиболее важной, однако кроме нее существует принципиальная необходимость в поддержке со стороны сильных национальных правительств. Но, например, в Италии, где на выборах голоса распределяются между комедиантом и Берлускони, который возвращается к власти уже пятый раз, такое сильное и евроориентированное национальное правительство можно гарантировать далеко не всегда. Сочетание политической воли на общеевропейском уровне и наличие сильных национальных правительств, способных стабилизировать экономику, является первостепенным. Если это условие будет выполняться, еврозона продолжит свое существование.

— Конечно, многое зависит от политической воли, но в ЕС существуют большие структурные проблемы. Трудно ожидать, что промышленность и финансовый сектор в Испании станут такими же, как в Германии. Европейцы хотят, чтобы евро был как немецкая марка, а он может быть только как итальянская лира.

— Возможно, это плохой пример, но давайте рассмотрим валюту США, доллар. Он представляет собой сочетание многих региональных экономических показателей. А, например, Южная Алабама сильно отличается от Кремниевой долины, которая, в свою очередь, сильно отличается от остальной части Калифорнии. Единственное преимущество доллара перед евро в том, что в стране есть единая налогово-бюджетная и денежно-кредитная политика, а также единый политический голос. Чтобы сохранить еврозону, европейское политическое сообщество должно быть едино и иметь единую бюджетную и денежную политику.

— Но все- таки трудно себе представить, что испанцы или итальянцы будут так же финансово дисциплинированы, как немцы, и еще менее вероятно, что они откажутся от национального суверенитета…

— Среди стран Южной Европы Италия занимает наилучшее положение — потому что у нее есть свое производство, будь то автомобили или одежда. Единственный вопрос: все ли это задекларировано и прозрачно, насколько развита теневая экономика? Ведь долгое время считалось, что настоящий ВВП Италии в два раза больше официального.

Я понял суть вопроса, и, думаю, судить об этом очень трудно. Есть ли альтернатива? Существует мнение, что европейская интеграция должна была начаться со свободы передвижения, капитала, торговли, а также единой валюты. Многие считают, что единая валюта была введена слишком рано. Почему? Потому что, если вы не управляете своей денежно-кредитной и налогово-бюджетной политикой, вы не сможете влиять на инфляцию. Британцы или американцы, если им нужно, смогут вызвать инфляцию и ослабить свою валюту. Но в Европе такое невозможно. Думаю, в этом и состоит «великое европейское приключение».

Единая Европа сталкивается с гораздо большими политическими рисками, чем отдельные европейские страны. Будущее евро — это вопрос не экономики, а политики, и потому на него так трудно ответить.

Валютное эсперанто

— Когда появилась европейская валюта, очень модно было рассуждать о зонах влияния евро и доллара. А сейчас куда мы движемся? Может, возвращаемся к доминированию доллара?

— Десять лет назад я сказал бы, что доллар достиг пика своего долгосрочного влияния. Доминирующая глобальная валюта есть всегда, но она меняется. Сейчас все оценивается в долларах: нефть, газ, морские перевозки. А в будущем? История показывает, что место доллара может занять другая валюта.

Сегодня нужно найти не самую сильную валюту, а наименее слабую. Открывая длинную или короткую позицию, вы принимаете положительное или негативное решение, и, думаю, сейчас большинство принимает негативное решение — покупает короткую валюту, вне зависимости от того, доллар это или евро. В Соединенных Штатах дела не намного лучше, чем в Европе: кризис в сфере недвижимости, непростая экономическая ситуация в Калифорнии, быстро меняющаяся демографическая ситуация, растущий уровень безработицы. Больше всего долларов в Азии. Кто покупает американские бумаги и облигации? Китайцы. Долларами забиты все китайские центральные банки и управляющие фонды. Думают ли они о диверсификации активов? Десять лет назад с такой же целью китайцы покупали евро…

Снова становится актуальным золото. Многие центральные банки продавали его несколько лет назад, а теперь сожалеют об этом. Возможно, золото станет альтернативной валютой, а также чем-то вроде эталона в течение следующих лет. Существуют различные тактики, но я очень сомневаюсь, что доллар вернется туда, где был тридцать или двадцать лет назад.

— Однако доллар может быть не резервной, но расчетной валютой. Ведь действительно удобно, когда цены на нефть да и на любое другое сырье указаны в единой валюте. Если мы перейдем к мировой многовалютной системе, в резервах нужно будет иметь валюты разных стран, и сырье будет торговаться в разных валютах, что невыгодно для глобальной экономики, потому что резко возрастут транзакционные издержки.

— Согласен. Есть такая история: в Лондон приезжает американец с десятью тысячами долларов в кармане. Он хочет посетить все страны Европы. Даже если он не будет тратить деньги, а просто менять доллары на валюту очередной страны, он потеряет больше половины своей суммы.

— Возможно ли создание единой стратегической валюты, например, на базе МВФ?

— Более ста лет назад была выдвинута неплохая идея ввести единый глобальный язык, —эсперанто. Но, как известно, из этого ничего не вышло. Не проводя прямой аналогии, я сказал бы, что, вероятно, доллар останется предпочтительной валютой, как английский язык стал предпочтительным, но не единственным. При этом вряд ли по всему миру может быть введена какая-то искусственная единая валюта. Проще представить, что на конкретную валюту перейдет отдельная отрасль, нежели вся экономика.

Во всем мире люди очень патриотичны в отношении своей валюты. Это даже странно, потому что во многих случаях лучше иметь слабую валюту. Но большинство правительств и обывателей предпочитают сильную.

Впрочем, кто знает, что случится через пять-десять лет, все меняется очень быстро. Центр влияния постепенно перемещается в Азию. В этом смысле Россия очень интересна, поскольку граничит и с Европой, и с Азией — это хорошее место, чтобы извлечь выгоду из смещения интересов.