Делать жизнь с кого?

Делать жизнь с кого?

Словесник

Делать жизнь с кого?

КРУГЛЫЙ СТОЛ

С лишнего человека веков минувших или героев нашего времени

Престижная должность, машина, квартира, часы от Картье, отдых на мировых курортах. Культура в современное понятие успешности не вписывается. Стоит ли, впрочем, этому удивляться, если даже в школе единственный предмет, который говорит с ребёнком как с носителем души, отодвинут на задворки? Об этом, о месте традиционных ценностей и классической литературы в школе и жизни, шла речь на состоявшемся в нашей редакции круглом столе, в котором приняли участие педагоги, авторы учебников, издатели.

Леонид КОЛПАКОВ, первый заместитель главного редактора «Литературной газеты»:

– Уходящий 2010-й – Год учителя превратился в «год чёрного пиара учителя». Трудно рассчитывать, что из школы начнут выходить люди с широким кругозором и наша страна вернёт себе имидж самой читающей. Даже студенты гуманитарных вузов не читали ни «Анну Каренину», ни «Хаджи-Мурата»…

Елена РОМАНИЧЕВА, кандидат педагогических наук, декан филологического факультета Московского гуманитарного педагогического института:

– Ситуацию с потерей чтения европейские страны уже пережили. И когда они её проанализировали, выяснили, что усилия профессионального сообщества ничто, если они не находят отклика в семье. В Англии, например, существует специальная программа, поддерживаемая на государственном уровне, – совместное чтение детей и родителей. И у нас сейчас главная проблема со взрослыми, а не с детьми. Пока дети в школе, мы их хоть как-то окормляем, окультуриваем.

Из домашних интерьеров пропадают библиотеки. Загляните в журналы, которыми завалены все киоски и в которых в последнее время каждая звезда пытается показать свой интерьер. Нет библиотек. Сегодня я купила для мамы журнал «Антенна» с телепрограммой: там нет ни одного интерьера, в масштабе которого есть книжка.

Алексей ЛУБКОВ, доктор исторических наук, проректор Московского института открытого образования:

– На мой взгляд, мы в лучшем положении по сравнению с Западом: они свою национальную культурную идентичность во многом утратили. Наша перманентная модернизация в разных её вариантах – дореволюционная, столыпинская, сталинская – всё время задавала некий вектор идентичности. И мы по-своему в него встраивались. Когда в 30-е годы Сталин решил сделать акцент на неких национальных культурных основаниях, были возвращены и преподавание истории, и некоторые классики, но далеко не все. Достоевский не был возвращён, и это неслучайно: всё, что касалось духовной стороны бытия личности, должно было уйти. Проект создания нового советского человека, советской идентичности исключал необходимость и возможность обращения к внутреннему миру.

Но литература, несмотря ни на что, продолжала дореволюционную традицию. Вот здесь, на стене кабинета, в котором проходит наш круглый стол, висят портреты главных редакторов «Литературной газеты»: многие из них как раз умели, несмотря на все сложности, эту традицию поддерживать. Отказавшись от советского наследства, к другому, новому берегу мы пока ещё не приплыли. Может быть, новый берег – это наша старая добрая русская традиция.

Ольга БРЮХАНОВА, кандидат философских наук, лауреат премии президента в области образования 2009?года, учитель литературы школы №?947:

– Увы, я вижу иное: вечные ценности, национальные традиции чужды современным детям. Они живут совершенно в другом измерении: в культуре потребления, гедонизма, наслаждения, удовольствия и счастья, и их сознание не приучено анализировать и рефлексировать. Современная культура – поверхностная, массовая – приучает детей скользить по поверхности. Вот что мне однажды заявили ученики одиннадцатого класса: «А нам неинтересен Чехов, его интеллигентские рефлексии нам чужды. Нам надо посмотреть на модели преодоления препятствий и решительных жизненных шагов, которые помогут нам здесь и сейчас».

Мы с современными детьми как будто на разных планетах. И не только с детьми. Говорим, что конфликт отцов и детей извечен, но сейчас и с поколением сорокалетних отцов иногда очень трудно находить точки соприкосновения. Самое больное, что государство ставит образование в область сферы услуг. И уже знаменитые учителя, победители конкурсов, привычно говорят: «Мы должны предоставить образовательные услуги». Родитель – заказчик. Попробуйте этого родителя заставить, умолить, упросить прийти вместе с ребёнком, послушать и обсудить. Родитель заказывает! А мы находимся в позе «чего изволите».

Лубков. Любое поколение начинает с ниспровержения – это процесс самоутверждения, вписания в этот мир. Задача – найти связи, токи протянуть, чтобы традиции передавались, если можно так выразиться, по наследству. В двадцать, тридцать, сорок лет люди сами к этому придут. Сама среда, сама культура их подтолкнёт. Такая же проблема была и в XIX веке, и в XX. Но культура, и прежде всего литература (я бы ещё здесь назвал кинематограф), помогают эту проблему разрешить, потому что сами образы, которые мы формируем в процессе художественного осмысления действительности, уже растут своей жизнью вне зависимости от нашего с вами желания. И эти ростки потом дадут свои плоды.

Инна КАБЫШ, поэт, учитель литературы школы «Золотое сечение»:

– У меня такое ощущение, что сейчас что-то можно сделать, только если ляжешь костьми. По-другому ничего не получится. Семь лет я ложилась костьми, то есть преподавала не только литературу, но и мировую художественную культуру, составляла списки книг для детей и – вы будете смеяться – для родителей. Я заклинала: «Господа, вместе с детьми перечитывайте классику. Двадцатый век для вас вообще терра инкогнита, вы же на других книжках учились. Читайте». Мой авторитет, какая-то харизма, то, что я писатель, то, что я таскала их на какие-то вечера, то, что мы объездили всю страну, были во всех театрах, – вот только это помогло...

Но второй раз я такой путь не пройду. Сейчас просто работаю учителем-предметником, и я чувствую – у меня нет почвы под ногами, потому что дети не знают ничего. Приведу только один пример. Урок «Пушкин. Лицейские годы». Показываю, конечно, слайды, в том числе знаменитую картину Репина – Пушкин читает стихотворение «Воспоминания в Царском Селе». Говорю: «Вот это картина Репина, здесь вот Пушкин, Державин. И я вам расскажу один прикол. Вот видите чиновника, остроносого, в белом парике, – это поэт Чуковский». На этом месте дети всегда смеялись. Эти не смеются. «Чуковский, – говорю я, – слушающий Пушкина». Молчат. Они не знают, ни кто такой Пушкин, ни кто такие Державин, Репин, Чуковский. Не знают, кто когда жил и кто что написал. Седьмой класс. Намекаю: «Муха, Муха-Цокотуха». Молчат…

Увы, быть просто учителем не получается, не работают никакие привычные механизмы: выкладываешься по полной, а ребёнок и до дома ничего не донёс, всё улетучилось.

Ольга МОНЧАКОВСКАЯ, лауреат гранта Москвы в области образования, зам. директора школы №?499:

– Мы говорим, что культура передаётся через язык. Так вот проблема в том, что для поколения сегодняшних детей язык даже двадцатого века – это архаика, не говоря уже о девятнадцатом. Дети хотят читать – у них большая потребность в творчестве, в самореализации, – но классическую художественную литературу они не читают с удовольствием, потому что не понимают слов, которые там написаны.

Словарный запас – на уровне бытового общения. Чтобы его поднять, должен быть определённый культурный контекст. Кинематограф мог бы помочь, но современные режиссёры во всё обязательно должны привнести что-то своё. Взять, например, экранизацию «Тараса Бульбы» – её же смотреть невозможно! Потому что где тут Бульба и где тут Гоголь? Это не «Тарас Бульба». Вот об этом нужно подумать, о том, чтобы экранизации совпадали с источником, как это делает, например, Би-би-си в Англии, педантично выдерживая классику. И там ведь интерес к литературе возвращается, там самые популярные актёры читают вслух детям сказки с экрана. Какая это речь! И дети слушают.

Лубков. Что значит буквально сверить с источником? Вот Андрей Тарковский экранизировал рассказ «Иван» Владимира Богомолова. Это было уже другое произведение, но это был шедевр. Чего нам действительно не хватает – того, что есть на Би-би-си и было у нас в советское время, – учебного телевидения.

Сергей ЗИНИН, доктор педагогических наук, профессор кафедры теории и методики преподавания литературы Московского педагогического государственного университета:

– Мы не наращиваем свои возможности, а всё время что-то теряем: нет учебных передач, недостаточно учебных часов, нет литературы как обязательного предмета для итогового контроля, нет сочинения, а это всё-таки было стимулом для изучения. Во время обсуждения введения ЕГЭ некоторые стали утверждать, что литература как учебный предмет вообще не нужна, потому что дети на своей жизненной дороге с ней и так не разминутся. А я знаю случаи, когда они просто не вышли из автобуса на экскурсии. Это был их ответ Чемберлену. Поэтому не могу с уверенностью сказать, что дети сами приедут к большой культуре...

На изучение литературы в базисном учебном плане отводится три часа в неделю. При таком количестве часов мы не можем поддерживать наш предмет. Специалистам в области космических технологий никто не отважится не доверять, а литературу у нас знают все, в литературном образовании разбираются все, все учат. Министерство тоже поддерживает непрофессионалов: нужно слушать родителей, широкую общественность, потому что профессионалы тянут одеяло на себя, это заинтересованная сторона. Будто бы мы заинтересованы в какой-то корысти.

Экспансия непрофессионалов вынуждает всё время оправдываться, быть в состоянии обороны, а мы должны быть в нападении. Мы ведь не требуем: отберите у математиков то-то и отдайте нам. Верните нам наше же. «А чем вы лучше других? Почему математики не говорят: «У нас что-то особенное. Или биологи?» Но это же чиновное лукавство, понятно же, что без литературы нет культуры, нет культуры – нет самоидентификации, без самоидентификации нет общества, нет государства.

Кабыш. Вот что самое обидное – недоверие. У нас всё обсуждается: даёшь список внеклассного чтения, родители тут же в штыки: «Зачем «Слепой музыкант»? Это тяжело. «Дети подземелья»? Это страшно. «Гуттаперчевый мальчик» – погибает, это плохо. «Белый пароход» – мальчик погибает, «Мальчик у Христа на ёлке» – опять погибает. Что же это у вас все мальчики погибают?»

Родители ещё худо-бедно соглашаются с классикой: Достоевский – это бренд, вроде как-то неприлично не знать. С современной – каждая книга с боем.

Зинин. Сейчас к нам вернулись, актуализировались те понятия, которые в советское время были просто историзмами: бешеные деньги, нищий, богач. А положительного образа предпринимателя нет. «Нравственные отправления личности»… Конечно, такая литература сейчас мешает, мешает ликующим, праздношатающимся, греющим руки на крови. Несозвучная, неполиткорректная… Герой рассказа Бунина «Господин из Сан-Франциско», говоря современным языком, олигарх, которого внезапно хватил удар, и всё его злато оказалось никому не нужным.

Алексей ФЁДОРОВ, кандидат филологических наук, редактор отдела литература издательства «Русское слово»:

– Мы справимся с задачей даже в тех условиях, в которых мы все оказались, но, пожалуйста, дайте работать нормально, не отвлекайте нас технологическими картами, рабочими программами, той кошмарной писаниной, которую приходится делать почти постоянно. Стало как-то зазорно заниматься своим делом, самое страшное административное ругательство – «урокодаватель». То есть нам надо постоянно на что-то отвлекаться, придумывать птичий язык, в котором обязательно должны звучать слова «компетентность» или «компетенция» (кто бы объяснил разницу), «метапредметность» (создаётся впечатление, что это один из способов разрушения предметности как таковой), «универсальные учебные умения», «деятельностный подход»… Это отнимает время и силы, мешает заниматься главным, ради чего мы, собственно, в эту профессию и пришли.

Романичева. Только что закончился конкурс на получение гранта Москвы в области образования, который теперь судят не только профессионалы, но и представители родительской общественности. И вот после двух выступлений, сделанных на таком метаязыке о метапредметности и метакомпетенциях, одна дама – очень милая – толкает меня локтем и спрашивает: «Простите, а о чём они говорят?» Уже и родители начинают понимать, что если учитель говорит на птичьем языке, значит, там нет ни формы, ни содержания.

Лариса НОВИКОВА, кандидат педагогических наук, член федеральной предметной комиссии по литературе ФИПИ:

– Сергей Семёнович Уваров когда-то давно сказал: «Просвещение – это огонь, который не только светит, но и жжёт». Государству – во всяком случае административно-чиновному – ни просвещение, ни литература, ни национальная идентичность, ни культура не нужны. Всё это пугает, потому что именно – жжёт.

Если бы дело было в пяти, десяти чиновниках от образования – это было бы большое счастье, потому что кто-то где-то сменится, и всё потечёт по-другому. Но это система. А системе читающий человек не нужен. Потому что читающий – значит глубоко чувствующий, мыслящий или и того хуже – вольномыслящий.

Людмила ДУДОВА, кандидат филологических наук, зав. кафедрой филологического образования Московского института открытого образования:

– Готовясь к сегодняшней встрече, с огромным удовольствием перечитала статью Льва Аннинского, опубликованную в одном из сентябрьских номеров «ЛГ», – очень достойный ответ на часто повторяющиеся вопросы: нужно ли сейчас изучать литературу, если она мешает осваивать косинусы и синусы и становиться успешным. Лейтмотив, что никто не читает, – это то, что мы чаще всего встречаем в СМИ. Но в ходе проекта «Литературный венок России» мы получили прямо противоположный ответ: читают. Во втором этапе олимпиады по литературе захотели принять участие не десятки, а сотни детей, хотя победа в ней, прямо скажем, ничего им не даёт. И им наплевать на портфолио, потому что дети его значения ещё не осознают. Кому-то очень нужно перевернуть ситуацию и доказать, что никто не читает, что территория свободна, можно засевать.

Другое дело, а что детям читать? Из интерьеров домов книги исчезли, в школах полного комплекта литературы двадцатого века тоже нет, потому что школьные библиотеки вообще теперь комплектуются исключительно по воле и желанию управления образования. Слава богу, в Москве Департамент образования на это выделяет средства и намеревается выделять больше, но и в столице с комплектованием проблемы есть.

Биографический подход в преподавании литературы сведён на нет, и создаётся представление о художнике как о каком-то то ли небожителе, то ли неудачнике, но не как о человеке, который целью своей жизни сделал поиски истины. Наше государство, претендующее на звание самого демократического в мире, считает своим законным правом отобрать право ученика учиться, с кого бы жизнь делать. Где же ребёнок будет знакомиться с этим, если не через постижение гуманитарных предметов, место которых сужается с какой-то катастрофической быстротой? Убрали литературу, следующая на очереди – история. Она тоже, видите ли, к датам даёт привязку, она тоже мешает. Обрезали мировую художественную культуру, изобразительное искусство, музыку. И кого мы подготовим в результате? Это будет даже не варвар, это будут винтики, твари безмолвствующие, существа, которых и «хомо» назвать невозможно.

Сегодня я была на конференции по поддер­жке национальной программы чтения, которую проводит Министерство культуры. Министерство образования и науки ни одной конференции по литературному образованию, по проблемам чтения не провело. Более того, оно вычеркнуло заявку на олимпиаду федерального уровня по теории и истории литературы, русскому языку и межкультурной коммуникации. Конечно, зачем нам знать историю величайшей в мире литературы, которая, кстати, остаётся одним из немногих наших приоритетов на международном поприще? Да если нас всех в стране что-то ещё и объединяет, так это литература. Совершенно очевидно, что случайным подобное отношение к предмету назвать очень трудно.

Зинин. Можно ещё вспомнить фразу, которую произносит герой Валентина Распутина в его романе «Дочь Ивана, мать Ивана»: «Мы, русские, большой наглости не выдерживаем». Как бороться с малой, ещё можем осознать, от большой мы теряемся. Там вот надо воспринимать всё то, что сейчас делается с нашей великой литературой, как «большую наглость».

Спустили сверху из министерства инструкцию изучать – «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына в адаптированном варианте. Прекрасно, замечательно! Но часов-то нет, программа одиннадцатого класса и так уже перегружена. Когда экзамен по литературе является необязательным, в одиннадцатом классе учитель в основном занят тем, что натаскивает на задания ЕГЭ по русскому языку. Какой там Солженицын?! На первое место выдвинулись суффиксы, префиксы, написание «жи», «ши» и так далее, ушли вершинные проявления языка.

Романичева. Если бы написание «жи», «ши» было действительно выдвинуто на первое место, они бы в свободном тексте ошибок не делали. Ведь весь ужас в том, что они, судя по результатам выполнения заданий части А экзамена по русскому языку, правила знают, но применять не умеют. Потому что нет обучения ученика написанию свободного текста.

Людмила МАЗУРОВА, ведущий редактор отдела «Общество» «ЛГ»:

– На съезде учителей-словесников предлагали, что если уж от тестирования никак нельзя отказаться, пусть будет ЕГЭ для тех, кто намеревается поступать в гуманитарный вуз, а для остальных – выпускной экзамен, сочинение, на уровне школы. Но идея не была поддержана. На ваш взгляд: почему?

Дудова. По той же самой причине, по которой не поддерживают преподавание литературы. Нам предлагают сформировать поколение, которому не надо выбирать: оно будет идти, куда прикажут. Альтернативная форма итоговой аттестации имеет право на существование, причём не только по литературе, но и по рус­скому языку, и по истории, и даже по математике и физике, потому что и там тоже нужно дать шанс учащемуся высказаться более развёрнуто. Почему все думают, что если выпускник придёт на устный экзамен, то обязательно провалится? Может быть, это будет его звёздный час.

Хочу привести один просто анекдотический факт, который, между прочим, заметили пришедшие к нам на апелляцию выпускники. Спрашивают меня: «Людмила Васильевна, мы сдаём ЕГЭ по русскому языку и по русской литературе, а почему разделы экзаменов имеют латинские название – часть А, B, C?» Я тоже задала этот вопрос – нет ответа.

Нам вообще навязывается какой-то новояз. И он работает и против учителя, и против ученика, дети порой не могут даже прочитать задание. Два года назад после провальной сдачи пробного экзамена по математике срочно было созвано совещание, на которое пригласили и меня как заведующую кафедрой филологического образования – видимо, для того, чтобы я осознала степень ответственности. И что же вы думаете? Все до одного математики сказали, что в провале экзамена по их предмету виноваты учителя русского языка и литературы. И мне нечего было возразить. Потому что дети не умеют читать, не понимают, о чём их спрашивают и как надо отвечать!

Язык и литература – это основа: литература работает с текстом, язык – это то, что создаёт литературу.

Романичева. Если сейчас изменят учебные пособия под формат ЕГЭ, рухнет последний бастион. Вы понимаете, это очень порочно в профессиональном отношении: содержание образования начнёт подстраиваться под формат аттестации.

Лубков. Форматируют на всех этапах – и в школе, и в вузе, и в тех предметах, где, откровенно говоря, и формат невозможен: всегда ответ будет неполным. Явление культуры или историческое событие всегда многогранно, и к какой-то единой формуле привести их очень сложно, мы каждый раз прочитываем его по-новому.

Фёдоров. В понедельник у меня был урок в девятом классе. Перед тем как сесть писать сочинение, позволяем себе некоторые вольности: пофантазировать, перенести героев в современность. И было такое провокационное задание: представить себе (конечно, невообразимая ситуация) Митрофанушку в роли современного министра образования. Вот как должна была бы выглядеть, по мнению детей, программная речь министра. Во-первых, учить только тому, что пригодится в жизни. Понятно, география не нужна – есть извозчики и таксисты; математика не нужна – не буду я делиться ни с кем; литературу разгрузить – убрать древность, и особенно Фонвизина. Во время уроков желательно побольше игр, поменьше писанины, на экзамене никаких, даже микросочинений, – только галочки ставить в нужные клеточки. Хорошо бы ввести уроки полового воспитания, поскольку – не хочу учиться, а хочу жениться. Или хотя бы, говоря о литературных произведениях, делать акцент вот на этом, а не эпитеты и метафоры разыскивать. За – жизнь, причём лучше о взаимоотношениях полов.

Я был в лёгком нокдауне после услышанного. До них же баталии о том, что и как преподавать, пока, слава богу, не доходят, а ведь подобные проекты, которые только на первый взгляд кажутся безумными, зреют. Зреет новый образовательный образ филологии в старшей школе – три предмета: русский язык, иностранный, литература. С маленьким таким примечанием – учащийся может выбрать для изучения два предмета из трёх. Давайте угадаем: что он выберет?

Колпаков. Хочется, чтобы, как в старые добрые времена, был какой-то учебник классический, безусловный.

Романичева. Этого не будет никогда. Учебник и учитель должны работать в одной парадигме, и учителю должно быть предоставлено реальное, не навязанное сверху право выбора учебников. А в школу приходит в пятый класс книга Курдюмовой, в шестой – Беленького, в седьмой – Коровиной, в восьмой… В конце концов учитель думает: «Да пошли они все со своими учебниками. Буду я учить без них». Но без учебника-то может учить только мастер. А если ребёнок заболел?

Когда каждый год федеральный перечень учебников пересматривается, вы представьте себе: что это значит? Это всё равно как если бы нас ежегодно заставляли менять паспорта.

Дудова. Литература, так же как и история, ещё ведь отличается от других предметов и тем, что только по учебнику учить невозможно. А у нас в федеральный перечень входит только он и бюджетное финансирование идёт только на него. Тексты, хрестоматии, сборники критических работ школа закупить не может. Министр категорически запретил какие-либо поборы, но как же изучать предметы гуманитарного цикла без текстов?

Муниципальные, региональные, федеральные библиотеки стонут – сокращается финансирование на закупку литературы. Я две недели назад встречалась с директором лучшей, единственной в мире библиотеки детской литературы. Так у них уже закончилось финансирование, они не могут купить ни одну книгу! Не могут обеспечить подписку периодических изданий. Когда я начинала работать, в каждой школе были «Литературная газета», методические издания, «толстые» журналы. Тогда я могла требовать с ученика что-то, а сейчас как?

Зинин. Качественные учебники поддерживают литературу как учебную дисциплину, в чём ей, кстати, последнее время отказывают. Говорят: «Да никакая это не учебная дисциплина, это искусство, поэтому плохо форматируется в ЕГЭ, плохо укладывается в какие-то устойчивые понятия, формулы». В этом смысле учебник нам тоже большая поддержка, потому что он напоминает демагогам, что литература – это и искусство, и учебная дисциплина, и наука: есть история литературы, теория литературы, профессиональный язык, на котором мы говорим о литературе.

Дудова. У нас учителю иностранного языка, а он неизвестно понадобится или нет, разрешено делить класс пополам. Учитель русского языка уже преподаёт его как иностранный, потому что у нас теперь везде классы с поликультурным и полиязыковым составом. Мы не просим, чтобы делили классы, мы просим, чтобы хотя бы уменьшили нагрузку с восемнадцати до шестнадцати часов. Все говорят, что учитель русского языка и литературы – это «главный учитель», но он поставлен в совершенно жуткую ситуацию. Каждую минуту он проверяет какие-то тетрадки, он всё время с книжкой, потому что он читает везде и всегда, иначе нельзя.

Колпаков. У нас давно не было в редакции такого количества замечательных людей. Учителя, словесники в первую очередь, – самый наш внимательный читатель. Думаю, что мы для них по большому счёту и работаем. Дай бог, чтобы всё продолжалось, чтобы у вас хватило сил и в будущем сеять доброе, вечное. Мы помним про вас и про детей, которые будут нашу газету читать. Будут ли? Поймут ли нас? Конечно, хотелось бы, чтобы связь поколений не прервалась. Надеемся, что не прервётся.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: