I.

I.

Ил- 86 совершил посадку в аэропорту Алыкель, покатился по полосе, снизил скорость почти до нуля, но не остановился, а стал отклоняться вбок, к краю полосы. Возникли нехорошие мысли о так называемом выкатывании. Вдруг возьмет да и выкатится. В таких случаях ничего хорошего с самолетом и пассажирами не происходит. Но нет, не выкатился. Вместо выкатывания гигантский Ил лихо развернулся прямо на полосе, как какие-нибудь «жигули» на перекрестке, и бодренько порулил к аэровокзалу.

Выход в город - щель в сером заборе. Рядом с щелью надпись «Выход в город». Аэровокзал переживает реконструкцию, его уже частично облепили ярко-сиреневыми пластиковыми панелями, скоро он заработает на полную катушку, и выход в город примет более цивилизованные формы, а пока - просто щель в заборе.

За забором толпа людей. Встречающие и таксисты. Таксисты произносят слово «такси» с равными временными интервалами. Встречающие ничего не говорят, молча встречают. Бросаются в глаза относительная молодость толпы (бывалые сорокалетние таксисты выглядят в этой толпе почти аксакалами) и обилие лиц, явно указывающих на криминальные наклонности их носителей. Вот персонаж словно из сороковых или пятидесятых годов: кепка (не бейсболка), золотые фиксы, неброский пролетарский прикид с преобладанием черно-серых тонов. Про такого не скажешь «бандит» или даже «гопник», тут самое подходящее слово - «хулиган». Да, именно хулиган; в Москве этот типаж уже давно вытеснен бандитами и гопниками, а тут сохранился. Правда, в этой толпе он был один такой, в остальном преобладали бандиты, гопники, бывалые таксисты и обычные люди.

Таксист выруливал со стоянки минут двадцать. Он то и дело высовывался из окна, и тогда происходили примерно такие диалоги: ты, сволочь, куда прешь, не видишь, люди стоят, а ты, сволочь, куда прешь, не видишь, люди едут, ты, козел, где встал, не видишь, люди едут, а ты, козел, куда едешь, не видишь, люди стоят. И так далее, с незначительными вариациями. Все эти слова произносились сторонами без какого бы то ни было выражения, в них не было агрессии, злобы и даже досады, это были дежурные слова, примерно как в офисе утром сотрудники, встречаясь в коридоре, бросают друг другу на ходу «Привет», «Как дела?» и, не останавливаясь, идут дальше по своим офисным надобностям. Так и здесь: водители просто приветствовали друг друга словами «козел», «сволочь» и некоторыми другими, это был ритуал, и если не сказать в нужный момент «козел» или «сволочь», это будет, пожалуй, даже невежливо, все равно что не подать руки или нарочито отвернуться при встрече.

В конце концов как-то вырулили, проехали мимо скопления небольших аэропортовских домиков и выехали на трассу. Кругом тундра, в это время года представляющая собой относительно ровную буровато-зеленую поверхность с намеком на травянистость. Слева параллельно трассе - одноколейная железнодорожная линия. Вдоль железной дороги тянулась череда столбов, такие столбы предназначены для подвески контактной сети, но никаких проводов не было, вернее, раньше были, раньше здесь ходили электрички, а потом электрички упразднили, и провода сняли за ненадобностью, и столбы теперь стоят без проводов, бесконечный ряд столбов, уходящий вдаль, посреди буро-зеленой тундры, под облачным северным небом.

На горизонте показалось небольшое скопище современных высоких разноцветных домов. Дома выглядели довольно бодро и оживляли пейзаж. Но по мере приближения дома все меньше оживляли пейзаж и выглядели все менее бодро. Когда подъехали совсем близко, выяснилось, что дома - мертвые. В них никто не живет. В окнах нет не только стекол, но и рам. Брошенные дома. Таксист сказал, что это поселок Алыкель. Дома построили на рубеже 80-х и 90-х, здесь должен был быть расквартирован полк то ли истребительной, то ли бомбардировочной авиации, в домах должны были жить летчики, но перестройка и развал Союза смешали все карты, полк перевели куда-то в другое место, и дома так и остались пустыми и заброшенными.

Выехали на трассу Дудинка-Норильск. Опять тундра, серое небо и железная дорога с мертвыми столбами.

Мост через речку Амбарная. Вернее, три моста рядом, параллельно друг другу, но на разной высоте, как бы карабкаясь друг за другом по склону небольшого холма. Внизу мост, по которому мы едем. Вверху железный железнодорожный мост. Между ними деревянный мост, ветхий и перекошенный, по которому проложены примерно сто метров узкоколейного железнодорожного полотна. На этом обрубке стоит небольшой черный паровоз. Здесь раньше (до начала 50-х) проходила узкоколейка, и по ней ходили вот такие паровозы, потом построили нормальную железную дорогу, а узкоколейку за ненадобностью разобрали, оставили только этот стометровый кусок, и ветхий деревянный мост, и паровоз в качестве памятника.

Паровоз аккуратно выкрашен черной краской с вкраплениями белого и красного и выглядит, как новый.

В пролете железнодорожного моста, того, который сверху, висит белый транспарант с надписью «Добро пожаловать в Норильский промышленный рай». Правый край транспаранта подогнут, он не уместился в рамку, с самого края видно начало буквы «о», наверное, создатели транспаранта имели в виду «район», но получился рай, Норильский промышленный рай, и сразу стало понятно: сейчас что-то начнется.

Началось, собственно, вот что: местность справа от дороги, до того представлявшая собой плоскую равнину, вздыбилась горами, пусть и невысокими, и по мере нашего приближения к Норильску лавинообразно нарастала индустриальность.

Кайеркан, небольшой шахтерский город. Здесь добывают каменный уголь. Грузовая станция, несколько кварталов относительно современных домов. Рядом со станцией циклопическое промышленное здание из кирпича, выкрашенное прямо поверх кирпичной кладки в жуткий темно-зеленый цвет. От циклопического кирпичного здания в сторону дороги отходит наклонная галерея, тоже кирпичная и огромная, выкрашенная в жуткий светло-зеленый цвет. Раньше по галерее, видимо, транспортировалось нечто вроде угля. В стенах галереи имеются редкие слепые окна. При попытках представить, что там, внутри этой галереи, становится очень страшно. Не доходя до дороги, галерея заканчивается гигантской грудой битого кирпича, рядом экскаватор и бульдозер. Галерею, судя по всему, целенаправленно элиминируют при помощи экскаватора и бульдозера, эти мощные железные машины своими железными орудиями разрушают галерею, просто тупо фигачат по ней, разбивая на куски кирпичную кладку, видно, галерея утратила свое народно-хозяйственное значение, и ее теперь медленно приканчивают, как будто два хищных зверя отгрызают конечность у огромного, но беспомощного существа.

Что это, спрашиваю, такое. Галерея, после некоторой паузы отвечает таксист. Ломают галерею.

Ну да. Ломают галерею. Можно было и не спрашивать.

А это вот - надежда, говорит таксист, показывая на огромное скопление заводских корпусов, высоченных дымящих труб и бесконечно змеящихся трубопроводов. В смысле - надежда? Ну, завод так называется: Надежда. Что, прямо вот такое официальное название? Ну да, Надежда. И завод, и место это так называется.

Надежда. Рай и надежда. Какой рай, такая и надежда.

Проехали Надежду, и Норильский промышленный рай предстал во всей своей красе. Справа горы, темные, угрюмые. Тут и там заводы, множество заводов, кажется, они везде, и прямо по курсу, и справа, у подножья гор, и где-то вдали, из труб интенсивно валит дым различных оттенков серого, дым сливается с обрывками низко летящих облаков, серое небо, вдали светло-серой массой маячит Норильск, кругом ветвятся железные дороги. Это даже трудно назвать индустриальным пейзажем. Индустриальный пейзаж - неотъемлемая часть современной урбанистической среды, дело, в общем-то, обычное, даже если речь идет об огромных заводах-монстрах. А тут нечто другое. Какая-то совсем другая индустриальность, невероятная, запредельная, марсианская. Марс, на котором так и не зацвели яблони, зато дымят заводы и выплавляются цветные металлы.

Когда проезжали Медный завод, ощутимо запахло серой. И долго еще пахло, как будто где-то неподалеку зажгли миллион спичек и одновременно потушили. Чувствуете, серой пахнет, сказал таксист и, хохотнув, широко улыбнулся.

Эта улыбка, которую вряд ли когда-нибудь удастся забыть, стала последним поворотом кубика Рубика, последним элементом пазла, придавшим окружающей картине завершенность. Оставшийся путь до гостиницы промелькнул, как в тумане. Оперативная память переполнилась и уже не могла воспринимать городские виды Норильска. Какие-то улицы, дома. Гостиница. Ну вот, приехали. Спасибо, всего вам доброго. И вам тоже удачи.