«Другому как понять тебя…»

«Другому как понять тебя…»

Литература

«Другому как понять тебя…»

ЗОЛОТО РЕЙНА

Евгений РЕЙН

Эту историю мне рассказал знаменитый поэт. Ну очень знаменитый поэт. Все это случилось чрезвычайно давно, в 1968 году. В том достопамятном году Роберт Кеннеди пытался стать президентом Соединённых Штатов. А наш поэт уже тогда был так знаменит во всемирном масштабе, что состоял во вполне дружеских отношениях с кланом Кеннеди.

И вот в поместье Кеннеди в Новой Англии был устроен праздничный обед. Но не просто праздничный, а торжественный, церемониальный. На этом обеде друг семьи Кеннеди известный дипломат Аверелл Гарриман объявил, что министр юстиции Роберт Кеннеди принял решение выставить свою кандидатуру на президентских выборах. После чего начались речи, поздравления и пожелания удачи новоявленному кандидату в президенты.

Поднялся со своего места и наш знаменитый поэт и сказал несколько ободряющих слов с пожеланием удачи. И для того, чтобы эффектно закончить свой спич, он поднял над головой старинный бокал богемского хрусталя и добавил:

– А сейчас, в завершение, я разобью этот бокал, и это будет залогом успеха господина Кеннеди в его предвыборной кампании.

Поэт неплохо говорил по-английски и совершенно ясно и доходчиво выразил свою мысль. И тем не менее американцы его не поняли. То есть они поняли, что он хочет разбить весьма ценный старинный бокал, а вот зачем и как это связано с успехом предвыборной кампании, они не уловили.

Обеспокоенная хозяйка дома попросила поэта не торопиться с бокалом и объяснить, какая тут связь, как разбитый бокал поможет её мужу в борьбе за голоса избирателей.

И поэт на своём приличном английском языке терпеливо объяснил, что в России существует такой старинный обычай: выпить за успех какого-нибудь предприятия, разбить бокал, и это неким таинственным образом способствует успеху дела.

И опять американцы поняли поэта не до конца. Послышались удивлённые возгласы: в чём дело? какая всё-таки здесь связь? можно ли в этом случае бить не бокалы, а какую-нибудь другую посуду? можно ли разбить просто оконное стекло?

Сосед поэта по застолью, тоже друг семьи Кеннеди, известный американский политик, спросил: обязательно ли надо разбить именно этот бокал?

– Ну да, – отвечал поэт, – тот самый бокал, из которого пьётся за успех дела.

Тогда американский политик попросил поэта, если это возможно, осушить и разбить другой бокал. А этот бокал дорог семье Кеннеди как память. Во-первых, он очень дорогой, ему двести лет, а может быть, и больше. А во-вторых, когда-то в незапамятные времена, когда предки Кеннеди переселялись из Ирландии в Америку, бокал этот захватили с собой как семейный сувенир.

В общем, наш знаменитый поэт увидел, какую смуту он внёс в это почтенное собрание. И он согласился с политиком, что в принципе можно разбить другой бокал. Это дела не меняет. Все почему-то с облегчением вздохнули.

Вызвали мажордома и объяснили ему ситуацию. Что по русскому обычаю дорогой гость сейчас будет швырять бокал. Так нужно. Русские знают, что делают. Так поступали русские цари. Ленин и Сталин били посуду перед выборами. Поэт пытался внести дополнительные объяснения.

Но мажордом уже что-то сообразил и принёс ему другой бокал, а тот старинный, семейный передал слуге подальше от поэта. Таким образом, всё было урегулировано.

Поэт наполнил новый бокал шампанским и подошёл с ним к камину. Все привстали со своих мест. Сам Роберт Кеннеди тоже вышел из-за стола и чокнулся с поэтом. Поэт выпил до дна и что было сил шарахнул бокал о чугунную решётку камина. Но бокал не разбился. Как мячик от пинг-понга, он подскочил к потолку.

Гости зааплодировали, поэт изумился, он поднял бокал, внимательно осмотрел его и только теперь всё понял. Мажордом подменил хрустальный бокал пластиковым. Он подумал, что это причуда, каприз русского гостя, а бить посуду, пусть даже и не дорогую, всё-таки не полагается. Дело не в цене, Кеннеди могут себе позволить такое, но просто в лучших домах Америки это не принято. Тем более что мажордом был материально ответственным за эти тысячедолларовые бокалы.

И тут, как рассказывал поэт, он внутренне похолодел, ему что-то почудилось. Это была дурная примета. Он пил за успех Роберта Кеннеди, он хотел разбить бокал в знак этого будущего успеха. А бокал не разбился. И разбиться не мог. Вмешалось Провидение – непонимание, косность, тайные, враждебные клану Кеннеди силы проявили себя. Не следовало ждать добра от всей этой затеи с выдвижением младшего Кеннеди в президенты. И огорчённый поэт снова сел на своё почётное место.

А 6 июня 1968 года в Калифорнии Сирхан-Сирхан застрелил Роберта Кеннеди на предвыборном митинге.

Однако на этом история сложных взаимоотношений знаменитого поэта с американским менталитетом не закончилась.

Было воскресенье. Ко мне зашёл Иосиф Бродский, и мы отправились пообедать в Клуб писателей, больше известный по аббревиатуре ЦДЛ. В этот полдневный час в ресторане было пустовато, только за столиком у камина сидела компания во главе с Евгением Евтушенко. Тут же сидели Василий Аксёнов и ещё один человек, с которым я был знаком только шапочно. Это был заведующий отделом критики журнала «Знамя». Все его звали Мулей, а по фамилии он был Дмитриев.

Евтушенко немедленно пригласил нас за свой столик, налил грузинского вина. Беседа потекла весьма вяло. Вдруг в зал ворвался сотрудник Иностранной комиссии Союза писателей Марк Ткачёв. Он ринулся к нам и уже издалека закричал:

– Какое несчастье! Только что в Лос-Анджелесе застрелили Роберта Кеннеди.

Евтушенко поднялся во весь свой гигантский рост, он стал лицом белее скатерти на столе.

– Как застрелили? Кто? – воскликнул он и расплескал вино на скатерть.

– Какой-то араб – Сирхан-Сирхан, – ответил Ткачёв.

Евгений Александрович рухнул на стул и зарыдал. Воцарилось гробовое молчание.

Наконец Евтушенко очнулся.

– Мы должны немедленно поехать в посольство и расписаться в знак соболезнования в траурной книге посетителей.

Никому, естественно, в посольство ехать не хотелось, но и возражать было как-то неудобно.

– Мы все поместимся в моём автомобиле, – твёрдо сказал Евтушенко и подозвал официантку, чтобы расплатиться.

И вот на уже упоминавшейся в этих заметках его поместительной «Волге»-фургоне мы приехали на Арбат к резиденции посла. Слава богу, посла в Спасо-хаусе не оказалось, он проводил свои выходные дни на даче.

Все облегчённо вздохнули, и я уже было решил, что Евтушенко бросит эту затею. Но напрасно. Прямо от Спасо-хауса мы двинулись на Садовое кольцо непосредственно в посольство. Там, как и положено, находился дежурный дипломат, мистер Смит. Он попытался было объяснить Евтушенко, что сегодня воскресенье и что в посольстве, кроме него, никого нет. Всё закрыто и опечатано. Однако Евтушенко не унимался. Он потребовал, чтобы мистер Смит позвонил на дачу послу. С большой неохотой дипломат набрал номер. И – о чудо! Посол распорядился пропустить нас внутрь и выдать траурную книгу.

Это был мой первый в жизни визит в посольство. У Мули Дмитриева, видимо, тоже. Он попытался отвертеться, остаться ждать у ворот, но Евтушенко не признавал никаких резонов.

На лифте нас подняли к кабинету посла. Возле дверей кабинета стояли навытяжку два морских пехотинца. Мистер Смит снял пломбу и отворил дверь. Мы вошли.

Кабинет оказался очень красивой, не очень большой комнатой. В торце во всю стену было распластано звёздно-полосатое знамя. Над столом висел портрет президента.

Мистер Смит при нас вынул из сейфа среднего формата блокнот, переплетённый в чёрную кожу. В нём не было ещё ни одной записи. Тем временем мистер Смит взял со стола дорогое перо «Монблан» и почему-то протянул его Муле Дмитриеву. Муля в ужасе отдёрнул руку, он не хотел расписываться первым.

Мистер Смит понимающе улыбнулся и подал «Монблан» Евтушенко. Тот с достоинством взял его и расписался в блокноте. Вторым расписался Аксёнов, потом Бродский, потом я. Мистер Смит снова протянул перо Муле. Отступать, увы, было некуда. Осторожно и как-то задумчиво, на самом краю страницы Муля нацарапал едва заметную закорючку.

После этой процедуры мы вернулись в ЦДЛ.

Прошло несколько дней. И что удивительно, никакая кара не постигла нас за это самовольство. Или власти ничего не узнали, или не захотели раздувать такую мелочь.

Приблизительно через месяц Аксёнов показал мне заметку в «Нью-Йорк таймс» и более или менее точно перевёл: «По случаю гибели Роберта Кеннеди американское посольство в Москве посетили с визитом соболезнования видные советские литераторы: знаменитый поэт Евгений Евтушенко, писатель-модернист Василий Аксёнов и поэт-диссидент Иосиф Бродский. Их сопровождали два офицера КГБ».

А ещё через месяц Муля Дмитриев скоропостижно скончался на работе, прямо в редакции журнала «Знамя». Так что из «офицеров» остался один я.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 4 чел. 12345

Комментарии: 29.03.2010 01:59:10 - Александр Васильев пишет:

Позабавила бурная реакция Евтушенко на смерть американского президента. Интересно, почему он так оплакивал его? Был пьян? Как-то дико выглядит такая реакция. Зарисовка интересная.

25.03.2010 22:24:16 - николай завалишин пишет:

да здравствует евгений рейн!

Это не первая, как всегда, изумительная по виртуозности, история, рассказанная поэтом Е. Рейном: еще держатся в памяти его замечательные миниатюры, опуюликованные некогда в "Московских новостях". Сейчас я думаю, что, возможно, это были одни из лучших публикаций "Московских новостей", возглавляемых незабвенным Е. В. Яковлевым. И вновь Е. Рейн радует нас искрометной историей, сдобренной иронией и юмором, выполненной в блестящем разговорном стиле и правдивой - никто не разубедит меня в обратном - во всех тончайших ее деталях. Господи, как же хорошо, что Е. Рейн - выдающийся поэт, неповторимая и удивительная личность, живет и работает! Дай Бог ему и его близким здоровья и удачи!