ГЛАВА III. РУССКИЕ В советской СРЕДНЕЙ АЗИИ

ГЛАВА III. РУССКИЕ В советской СРЕДНЕЙ АЗИИ

«Благодатны дни юности. Старость любит возвращаться к ним сквозь туман времени»

Джорж Байрон (1788–1824) — английский поэт — романтик.

Малая Родина… Ее, как и родителей, не выбирают. Я родился в Средней Азии, на юге Киргизии, в небольшом городе Кара—Су. В полной мере проникнуться малой Родиной можно лишь в том случае, если там прошла хотя бы часть сознательной жизни, скажем — детство и юность. Но малая Родина это не только дань скоротечному, беспечному детству и юности. Это окружающая природа, люди, условия жизни, все то, что формирует личность человека. Кара—Су оставался моей малой Родиной до тех пор, пока не пришлось покинуть Киргизию — замечательный горный край, в одночасье превратившийся в ближнее зарубежье. Теперь, в России, малая Родина выросла до масштабов всей Киргизии.

Моё детство прошло в горах Памиро—Алая, на Юге Киргизии и Таласской долине, юность на Тянь—Шане и берегу Иссык—Куля, студенческие годы в городе Алма—Ате — бывшей столице Казахстана, зрелые годы в столице республике городе Фрунзе.

Мой отец, уроженец Саратовской области приехал в Киргизию — г. Ош в 1937 году — ему было 24 года. Он, как и тысячи других русских из России, а это учёные, строители, инженеры, врачи, учителя, попал в Киргизию поднимать экономику республики, грамотность и культуру местного населения. Специалист связи: почтовая связь, радио, телефон, телеграф, были его сферой и всё это, было если не зачаточном, то далеко в недоразвитом состоянии. Даже во Фрунзе — столице Киргизии, первая телефонная станция на 1500 номеров была пущена в эксплуатацию только в 1938 году. Все остальные города и населённые пункты республики делали в этом отношении первые робкие шаги. Поэтому, отец хоть и человек гражданский, находится, как на военной службе — работал там, где было необходимо.

Он всегда казался мне человеком строгим и суровым, возможно это объяснялось тем, что в семье было четверо детей и это в те годы требовало от него больших усилий по её содержанию. Мы росли в условиях выживания и возможно по этой причине, нас в семье не приучали к моделированию своего будущего, перед нами не ставили высокую жизненную планку к примеру, готовиться к поступлению в престижные вузы — мы просто плыли по течению. Как следствие, из чувства неполноценности крупные города страны были как бы не для нас. Поэтому, окончив школу, я и мои однокашники, в большинстве своём поступали в ближайшие учебные заведения городов Ош, Фрунзе в лучшем случае Ташкент, Алма—Ата.

Моя исповедь не может быть полной если не коснуться семьи более подробно. Главной проблемой моего детства были сложные отношения между мной м мачехой, которая появилась после смерти мамы. Наверно это типично когда в семье кроме пасынка появились трое своих детей. Мало того, что мачеха по определению не была для меня родным источником бытия и была, по моему мнению предвзята по отношению ко мне, так к тому же, не понятно зачем, дистанцировалась от меня заставляя называть её на «вы». Подобная обстановка имела место с 9 до 14 летнего моего возраста. Отец, чтобы вразумить меня, иногда брался за ремень, но это только усугубляло положение. Я стал сбегать из дома, ночевал на чердаках в кругу молодых хулиганов из неблагополучных семей, многие из которых в дальнейшем криминализировались и имели проблемы с законом. В этот период, наличие железной дороги могло бы превратить меня в беспризорники, но она была в 360 километрах от Нарына где всё и происходило.

Меня угнетало и то, что имя моей мамы в семье никогда не упоминалось, а отец до самой смерти так ни разу и не заговорил о ней со мной, лишив каких либо подробностей нашей с ней недолгой совместной жизни. Более того, в свои семьдесят лет, по запросу, я получил копии архивных документов отца. Однако в этих документах, при всей строгости того времени, не оказалось упоминания о его первом браке и моём рождении.

Как и мои два брата с сестрой мы росли без прошлого в том смысле, что мало знали о родственниках и уж тем более о своих предках. А ведь быть без чувства живой связи с дедами и прадедами — это значит не иметь себе точек опоры в истории. Увы, таково было время — наследие большевизма, которое принуждало людей отказаться от своих корней: истории, религии, предков. Множество русских душ было искалечено этим. По мере взросления, начиная с 8 го класса, наши отношения с мачехой пришли в норму — ушли в прошлое обиды, несправедливость, предвзятость и я стал почитать её как мать. Надо отдать должное, когда после школы я начал работать, а средний брат поступил в техникум, она с сестрой и младшим братом на руках, имея семь классов образования, сумела окончить 10 классов вечерней школы, затем курсы и долгое время, до пенсии, работала в Карасуйском райисполкоме бухгалтером.

Для меня отец приоткрылся пятьдесят лет спустя после его кончины по прочтению писем из «архива» мачехи после её ухода в мир иной. Это были письма отца из Ташкентского госпиталя — там он лежал с онкологией приговорённый к смерти. В письмах были простые человеческие размышления, доброе отношение к детям, ко мне лично.

После школы, по принципу Бруоновского движения меня понесло по жизни, сталкивая с её реалиями. К тому времени, в своей основе, я сформировался вполне зрелой личностью с достаточно твёрдым характером. И вообще, начиная с восьмого класса Карасуйской школы, меня в основном окружали и окружают достойные люди — умные, благородные, а некоторые и «светлые». Теперь многих из них нет, но я с благодарностью храню их в душе.

Мама, Широкова Евгения Михайловна, ушла из жизни в 1942 году, произошло это на Памиро—Алае в пос. Дароот—Коргон (мамочка там похоронена в детские годы мои). Она моя вечная память и душевная боль сына, рано утратившего любовь и заботу родной мамы. Но её незримое присутствие и благотворное влияние я ощущаю на себе всю жизнь — «во мне ты мама пока я есть».

К её памяти я обращаюсь отрывком из стихотворения поэтессы Марии Волковой[7] «МАТЬ»:

Ощущенье сладкого покоя,

Безопасности и теплоты

Каждый раз овладевало мною,

Если надо мной склонялась ты.

Мы с тобой недолго были вместе,

Но живу еще твоим теплом,

Хоть никто меня не перекрестит,

Как бывало в детстве, перед сном.

Отец из жизни ушел безвременно в сорок пять лет. В сорок пять лет я переехал из Киргизии в Россию. А до этого…