«Россия! Проснись и будь здорова!» 21 февраля Pussy Riot поют «Богородица, Путина прогони!» в храме Христа Спасителя. Они арестованы. 10 марта протест выходит на Новый Арбат

«Россия! Проснись и будь здорова!»

21 февраля Pussy Riot поют «Богородица, Путина прогони!» в храме Христа Спасителя. Они арестованы. 10 марта протест выходит на Новый Арбат

Людской поток течет по Воздвиженке и густеет к Новому Арбату. Течет на митинг Москва, еще не снявшая зимних курток на синтепоне и тяжелых коричневых ботинок; Москва шерстяных кашне, вязаных пестрых шапочек, небритых мужских лиц, белых ленточек на рукавах и веющих на весеннем свету флагов. Ярчайшее мартовское солнце и резкая магнитная буря, предсказанная на субботу во всех прогнозах, просвечивают насквозь черные фигуры и бледные лица.

Мощные трехосные грузовики внутренних войск стоят вдоль улицы. Заглядываю в переулок — там сосредоточен резерв главного командования: оранжевые цистерны для блокирования улиц, зеленые машины с зарешеченными окошками кузовов и темные массы ОМОНа. Передовые посты митинга в этот раз выступили далеко вперед — уже на Арбатской площади, у «Художественного», десятки людей раздают ленточки, листовки и газеты. И тут же, среди них, с наивной торговой хитрецой заняв самую выгодную позицию посередине тротуара, стоит парень в яркой безрукавке с надписью TATOO и с радушной улыбкой обращается к идущим на митинг людям: «Татуировочку не желаете? Татуировочку не хотите? Очень недорого! Все расцветки!»

Митинг в этот раз странный, я никогда таких не видел, а я ведь видел не только Болотную, Сахарова и Якиманку, но и вошедшие в историю легендарные Манеж и Лужники конца восьмидесятых. Странный он потому, что длинный и узкий. Слева ряды магазинов, кафе, банковских касс, ресторанов, и все это не прекращает работать; справа проспект, и он едет, периодически приветствуя митинг гудками; а сцена далеко впереди, до нее идти и идти. И не все туда идут, сплошной толпы нет, есть несколько толп вокруг динамиков, выставленных на тротуарах, и только потом, в конце, большая толпа с флагами у сцены.

Москва политическая и аполитичная, скандирующая и жующая, идейная и торговая чувствует тут локоть друг друга. Люди в ресторане, сидя за кружкой пива, с интересом наблюдают за цепью полицейских и бодро шагающими вперед знаменосцами. У заведения под названием «Точка G. Эротический музей, кафе, гипермаркет» стоит за столиком с агитматериалами человек с табличкой «Только трезвая Россия будет великой!». Звук со сцены плавает, в нем дыры, самое лучшее место — у кафе «Метелица», которое не закрывается, несмотря на то что вокруг него собрались тысячи митингующих. Митингующие скандируют: «Россия будет свободной!», а кафе словно назло выпускает из себя громкие мелодии дурацкой попсы. «Ща витрины им разобью!» — злобно говорит мужчина позади меня, и «Метелица» в тот же миг испуганно смолкает.

На три часа срединная часть Нового Арбата превращается в невиданный революционный бульвар, по которому люди гуляют во всех направлениях, собираются в кружки и иногда слушают речи со сцены. Это такая густая, смачная, сегодняшняя и при этом вечная и непобедимая московская толпа, которой хрен что сделаешь и которую фиг чем проймешь. Эти путники метро, обитатели контор, читатели книг, мастаки выживать в любом времени очень ясно говорят власти своими плакатами, что думают о ней. Новая мода (такого не было на Болотной и Сахарова) — делать себе из простыней накидки, прорезывая в них дырку для головы. Десятки людей степенно гуляют по широким тротуарам в таких одеяниях, расписанных спереди и сзади умными мыслями и язвительными словами.

В этот раз у митинга, и прежде никогда не глупого, повышенный интеллектуальный уровень. Я смотрю на плакат — кто это? А, это Станиславский, и вот его слова, обращенные ясно к кому: «Не верю!» А вот женщина в простыне, оформившая себе спину в виде повестки в народный суд, выписанной на имя Путина и Чурова; вот молодые люди в простынках, у которых на груди написаны стихи Галича и Мандельштама. А еще есть пара, несущая над головой целый отрывок из Фазиля Искандера. Эти двое предупредительно останавливаются и поворачивают свой плакат, чтобы я мог его спокойно почитать.

Этой весной в моде плакаты, нарисованные фломастерами в стиле детских комиксов: пузатенькие раскрашенные буквы, маленькие человечки по периметру. Это, видимо, какая-то девичья мода и девичье рукоделие в охваченной брожением молодой Москве. Я вижу нескольких девушек, которые разрисовали так свои плакатики. У одной написано яркими приплясывающими буквами: «Россия может быть лучше!» Другая девушка — она в фиолетовом пальто и розовых кроссовках — гуляет по проспекту с плакатом, а на нем целая речь с планом действий: «Жить лучше возможно! Это в наших руках! Но 50 % населения не верят в это! Не пора ли нам с ними поговорить?» А мимо нее, весело смеясь своим дико накрашенным, помидорно-красным ртом, идет веселая тетка с внешностью трамвайной вожатой и несет табличку: «Уже пора, едрена мать, что мы не быдло, понимать!»

Рио-де-Жанейро, как известно, славен своими карнавалами, а Москва отныне — своими политическими митингами, в которых так хорошо выражается страсть русских горожан к веселой фронде, жесткой насмешке и радостному абсурду. Тут, на этих митингах, можно встретить женщину в шляпке, усаженной рукотворными карикатурными фигурками всей элиты страны, человека с флагом Калифорнии, на котором изображен медведь — «но это хороший медведь!» — и иных скоморохов, которые веселят народ и самих себя.

Медленно ступает по Новому Арбату своими огромными квадратными ногами серебристый Robocop. Он идет метр в три минуты. Внутри оклеенного серебристой фольгой, состоящего из кубов массивного тела находится человек, и сквозь прутья коробки, надетой на голову, видно его молодое бородатое лицо. Этот любитель американских фильмов и поклонник Шварценеггера имеет на голове черную лыжную шапочку, на которую подняты темные очки. На груди у робота большая табличка, оповещающая, что «Robocop очистит наш Детройт от жуликов и воров».

Другой мужчина стоит под большим красным зонтиком. Сначала я удивляюсь, отчего он под зонтиком, хотя нет ни снега, ни дождя, а потом вижу развешенные по окружности зонта пластмассовые фигурки и надпись по периметру: «Президентская карусель». И он ходит все три часа под этим красным зонтом с той серьезностью, которая делает его еще смешнее.

А молодой человек держит в руках в серых шерстяных перчатках портрет Леонида Ильича Брежнева, который сквозь время обращается к нам на своем косноязычном наречии. «Ну, — говорит Леонид Ильич, качая головой и помахивая пальцем, — и кто из нас на самом деле живет в эпоху застоя?»

Десятки и сотни людей стоят на ступеньках и парапетах, подняв плакатики с номерами участков, на которых они были наблюдателями. Этот митинг, в отличие от прошлых, предвыборных митингов избирателей, — послевыборный митинг наблюдателей. Наблюдатели выступают со сцены, и местами их трудно слушать, потому что они говорят одно и то же. Был обман. Были вбросы. Были непрерывные производства. Были «карусели». А другие обходятся без долгих слов, как женщина, стоящая с табличкой в руке, на которой написано: «УИК 175. Я свидетель!» — и приклеена вырезанная из детской книжки картинка карусели.

Целая делегация из города Железнодорожный медленно движется от цепочки металлоискателей до толпы, собравшейся у сцены. Дальше вперед не пройти, стена из спин. Тогда эти несколько мужчин скромно отходят в сторону и становятся у витрины магазина. У них в руках огромные картонки — тара от холодильника или стиральной машины. И вся площадь этих картонок заполнена текстом, в котором подробно рассказано, как выгоняли с участка — УИК 530 — наблюдателей и журналистов и даже били их. Таблицы с процентами там тоже есть. Но я смотрю не на таблицы, а на лица мужчин. В них есть какая-то затаенная тревога, они как будто немножко робеют и не знают, как им быть, как лучше встать и куда лучше пойти со своими плакатами.

Но помимо групп и делегаций — «Кострома за честные выборы!», «Москва, Нижний Новгород гордится тобой!» — тут, на шумном революционном проспекте, есть одиночки, которые медленно гуляют туда и сюда со своими скромными листами бумаги. На каждом таком листе написана одна-единственная, затаенная, продуманная до конца мысль. И они делятся с народом своей мыслью. «Позор власти, когда народ от нищеты покупается для подлога голосов», — говорит своим плакатом маленькая пожилая женщина. «Не только им есть что терять. Есть что терять и нам — Родину, будущее, детей и внуков. Но мы не согласны!» Этот плакат на длинном деревянном шесте держит голыми руками пожилой человек с мягкой улыбкой на лице. Я подхожу к нему с вопросом, и он просит меня подержать шест секунду, пока он натянет перчатки.

Эти мысли я бы записывал в специальную книгу, которая на ночь выдавалась бы для чтения первым лицам государства. А утром книга возвращалась бы снова в народ, чтобы он мог записать туда свои глубокие мысли и язвительные афоризмы. «Всего лишь 9 миллионов фальшивых голосов. Выборы стали более честнее!» — вот такие.

Любое событие, едва случившись, теперь сразу же переселяется в интернет. И митинг на Новом Арбате к понедельнику, когда вы будете читать эти строки, уже тоже наверняка переселится в интернет со всеми своими героями: молодым муниципальным депутатом Кацем, который прежде был профессиональным игроком в покер, а на митинге так искренне и так честно сказал о том, что мы можем в жизни все, надо только хотеть, и конечно, Удальцовым, который назначил «марш миллиона» на май и потом вновь устроил бучу. Буча прошла, и я уже шел к метро среди обычных людей, и не подозревавших о ней, когда где-то вдалеке грохнули какие-то петарды, и тогда мужик рядом со мной, вообще-то не имевший к митингу никакого отношения, мечтательно улыбаясь, вдруг сказал, как говорят о нереальных героических персонажах из мифов, фильмов и анекдотов: «Удальцовцы-ребята. Прорываются куда-то…»

Я же ловлю тут те мгновения митинга, которые не уловит никакая камера. Хотя бы потому, что камеры липнут к сцене и к статусным политикам и не могут протолкнуться в самую глубь толпы. А там, в глуби этой людской толщи, держа над головами на шестах иконы в простых деревянных рамках, медленно движутся люди с серьезными и даже скорбными лицами. Замыкает их цепочку веселая девушка с низкой челкой, которая двумя руками растягивает перед собой большой лист коричневой оберточной бумаги, на которой шариковой ручкой криво написано: Pussy vs Putin. Вокруг девушки собираются люди, она смущенно смеется и говорит, что — так нельзя. И их много таких, верующих и неверующих, которые плавают по медленным волнам митинга со своими плакатами и мыслями о Средневековье, инквизиции и молодых матерях, в эти дни сидящих в тюрьме.

«Христос тоже хулиганил в храме!» — молодой мужчина в бежевом плаще стоит с плакатом, который так велик, что с ним нельзя ходить, только стоять. Под фразой — сокращенные ссылки на места из Евангелий, подтверждающие это.

Тут, на длинном тротуаре Нового Арбата, вдали от сцены и вблизи от сцены, идет непрерывный народный карнавал протеста, в котором звучат тысячи голосов и требуют внимания, справедливости и достоинства тысячи человеческих жизней. Это колобродит, смеется, гогочет, радуется, негодует и чертыхается доверчивая Москва офисных сидельцев и трудового люда, которую так легко обмануть политикам всех мастей, но которая, даже будучи обманутой, сохраняет в себе какую-то немеркнущую веселость и наивную чистоту живой души. И внутри этой огромной толпы, вытянувшейся вдоль вставной челюсти Москвы, возникает в часы митинга сказочная и небывалo мирная атмосфера. Матом на улицах Москвы говорят уже все и всегда, но не здесь и не сейчас. Агрессия в Москве шибает из людей как ток, но только не в три часа митинга.

Здесь извиняются, наступив на ногу, поддерживают друг друга, залезая на обледенелые парапеты, и часто говорят: «Спасибо!» Здесь воздух светлеет от обилия честных лиц нормальных людей. Здесь люди вступают в разговоры, как равные с равными, и ни у кого нет отрешенного лица затравленного жизнью существа. Здесь, в присутствии ОМОНа в черных кирасах и внутренних войск с притороченными к поясам касками, ходит высокий седой человек с малышом в синем комбинезоне на руках, и малыш глядит на свой добрый, веселый, овеянный флагами, счастливый свободой народ карими внимательными глазами человечка, который еще не умеет говорить, но уже многое понимает. Но не только дети бывают на митингах, на Пушкинской несколько дней назад я видел лохматую собачку на руках у хозяина.

И даже ОМОН, только что на Пушкинской разгонявший людей, бивший ногами депутата Илью Пономарева (я слышал это от него самого вечером на уже опустевшей площади) и сломавший руку известной всему светскому обществу хайтек-леди Алене Поповой, здесь, на Новом Арбате, удостаивается упоминания на плакате веселых молодых абсурдистов, которые появляются к концу митинга и вводят в оборот одно новое странное словцо. «Кто, если не ТХЫЦ? Весна — время ТХЫЦ!» — написано на их плакатах. Особо любопытным вроде меня они доверительно сообщают, что в нынешнем марте ТХЫЦ — это любовь. А что там с ОМОНом? Об этих пришельцах с черными круглыми головами у них тоже есть плакат: «Катя, напиши Роме! ОМОН амур!»

Полторы сотни лет назад принц Флоризель со слугой инкогнито ходил по самым опасным местам европейских столиц. Конечно, тогда не было телевидения и немногие знали принца в лицо. Но есть же маски анонимусов, и на любом митинге в толпе всегда бродят несколько людей в таких масках. И я, знающий всю свинцовую мерзость реальности и все же верящий в какую-то добрую и хорошую сказку, представляю себе двух невысоких господ, которые в масках анонимусов и всего с двумя охранниками появятся на этом длинном тротуаре в центре Москвы и пройдутся по нему между веселых, шальных, язвительных, громких и родных москвичей. Потому что кто это сказал, что надо ходить только туда, где тебя приветствуют аплодисментами нанятые за 400 рублей люди? Кто сказал, что мы народы Болотной и Поклонной, а не единый народ, перенесший то, от чего иные народы исчезают с лица земли? И если это так, то надо понимать, что происходит, даже если для этого надо переступить через самого себя и даже если для этого требуется выйти за ссохшиеся, кургузые рамки своих кастовых представлений. И надо верить той интеллигентной и элегантной женщине, которая в коричневом пальто и с белым шейным платком стоит посредине Нового Арбата и посылает свою весть всей стронувшейся с места, тяжелой, усталой и все-таки исполненной надежды стране. На плакатике ее совсем не много слов: «Россия! Проснись и будь здорова!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.