Расчеты и Долг

Расчеты и Долг

Конечно, возможно, огорчительно признавать, что первоначальные представления не оправдались, так как это были наши гипотезы, гипотезы сотрудников нашего института, но зафиксированные экспериментальные факты надо признавать.

Да, шахта реактора пуста. И пуста она была уже в тот момент, когда "Елена" опустилась на ее нынешнее место. И осталась пустой, несмотря на все попытки засыпать ее с вертолетов. Мы пробурили в бывшее реакторное пространство исследовательские скважины, ввели через них перископы и видеокамеры, а потом, конечно, влезли сами. В шахте реактора не оказалось ни свинца, ни песка, ни доломитовых глин, ни карбида бора, и над шахтой реактора нет никакого намека на фильтрующий слой. Это, может быть, тоже грустный факт, так как была развита замечательная теория "фильтрующего слоя", авторы которой были убеждены, что их "результаты, совершенно неожиданные для специалистов, правильно предсказали все нюансы дальнейшего поведения запертого в саркофаге чудовища". Но как они же сами заметили, "доверять авторитетам в данном случае нельзя". Теорию создать удалось, а фильтрующий слой — нет.

Вертолетная засыпка не попала в шахту реактора — это зафиксированный факт, но добавила разрушений верхним перекрытиям помещений барабанов-сепараторов, деаэраторной этажерки. Свинцовые чушки попали на венттрубу (в 50 м от шахты реактора), грузами, сброшенными с вертолета, была проломлена крыша центрального зала третьего блока (на расстоянии почти в 100 м от шахты реактора четвертого блока). Поэтому надо признать, что задача засыпки шахты реактора с вертолетов не была выполнена, и соответствующее решение, как невыполненное, надо признать неэффективным.

М.С. Горбачев и через двадцать лет убежден, что это были идеи Легасова: "Это был очень ответственный человек, близко к сердцу принявший аварию и тяжело переживавший ее последствия. Кстати, он лично сделал очень важные предложения о способах ее ликвидации, в частности, именно он предложил забросать открытое жерло реактора смесью песка, свинца и бора". Однако, по воспоминаниям В.М. Федуленко, Легасов 28 апреля обсуждал с сотрудниками ИАЭ в Припяти принятые накануне, 27 апреля, решения Правительственной комиссии забрасывать в шахту реактора песок, борную кислоту, свинец и при этом сообщил, что эти действия рекомендовали в передаче по радио шведы.

По предложению В.А. Легасова была осуществлена подача жидкого азота через бассейн-барботер, парораспределительный коридор, подаппаратное помещение в шахту реактора. Она была начата 4–5 мая 1986 г., однако, писал Валерий Алексеевич, очень быстро стало ясно, что как способ охлаждения реакторного пространства "это мероприятие оказалось бессмысленным", и подача жидкого азота была прекращена. Стоит отметить, что Легасов критически относился и к своим предложениям и оценкам. И надо также признать, что, не выполняя первоначально поставленной цели, подача азота способствовала выдуванию радиоактивных аэрозолей через шахту реактора.

Похоже, решения, направленные на прекращение гипотетических физических и химических процессов в активной зоне реактора, оказались и нецелесообразными, и неэффективными, и, более того, вредными своими побочными эффектами, в числе которых дополнительные разрушения строительных конструкций четвертого и третьего блока, деаэраторной этажерки, машинного зала, подъем и выдувание радиоактивной пыли. Другими словами доминировавшие при принятии решений модельные представления об аварийных процессах были далеки от реальности. Но что же вынуждало принимать упомянутые решения? В.М. Федуленко по этому поводу приводит убийственные слова В.А. Легасова: "Нас не поймут, если мы ничего не будем делать…". Груз ответственности, действительно, был необычайно велик. И он только увеличивался, если решение принималось единолично.

Чернобыль явился испытанием на мужество огромного количества людей (масштаба миллиона человек или даже больше). Испытанием в условиях неожиданной атомной войны, к которой абсолютное большинство не было готово в принципе. Какая-то часть, но лишь небольшая, была готова теоретически (это люди, работавшие в особо вредных условиях труда, связанного с радиацией) — в рамках НРБ[5]. Силен был дух советских людей, патриотические чувства имели возможность проявиться в полной мере.

Что сейчас можно прочитать в СМИ про Е.О. Адамова или В.Д. Письменного? Но мне приятно вспоминать работу с ними, и это была напряженная целеустремленная работа. Вот случай с Е.О. Адамовым. Его очень интересовали успехи в создании роботов, которые могли бы работать в условиях аварийного четвертого блока. Ленинградцы привезли свое детище — маленькая платформочка на четырех колесиках, штатив для видеокамеры и осветительного прибора, управление по кабелю. Создатели сидят перед монитором в относительно тихом месте, гонят роботягу в помещение южных ГЦН (к тому самому люку, около которого фон 9000 Р/ч).

Не доезжая до люка, робот натыкается на доску, с помощью которой пожарные доставали своего товарища, спотыкается и падает на бок. "Ой, он упал", — говорит один из создателей. А делать-то что? Адамов, наблюдавший за экспериментом, идет и поднимает робота. Картинка на экране монитора встает на ноги: "Ой, он встал!" — говорит создатель. Вот, оказывается, какой у нас робот — сам может встать! И создатель снова дает команду "Вперед!" На ту же доску. "Ой, он снова упал!" Адамов снова идет и поднимает робота. "Ой, он встал!" Адамов махнул рукой — с этими роботами все было ясно. Но свою дозу-то получил.

Как же блок чаровал, как не хотели от него уезжать домой! Конец июня. Е.О. Адамов требует, чтобы Н.Н. Кузнецов возвращался в Москву. Но Николай Николаевич находит причины и продолжает работать в Чернобыле. Июль, пятница. В.А. Легасов звонит по ВЧ из Москвы Е.О. Адамову, требует немедленного возвращения в институт. Евгений Олегович парирует, что в законные выходные он может быть там, где считает нужным быть. Валерий Алексеевич на это возразить не может, но требует, чтобы в понедельник Адамов был в институте обязательно. Я вижу по лицу Евгения Олеговича, что возвращаться он не собирается, но что же он скажет в понедельник?

Опять по ВЧ звонит В.А. Легасов: "Почему до сих пор не в Москве?" Адамов: "Председатель Правительственной комиссии просил задержаться для того-то и того-то". Кто ж посмеет позвонить первому заместителю председателя Совмина СССР и спросить, действительно ли он дал такое задание? Исключено. И тут я вспоминаю, что точно такая аргументация была у Н.Н. Кузнецова. Ну, хитрецы! Лишь бы из Чернобыля не уезжать.

А кому же не хотелось оказаться в Чернобыле? Молодые сотрудники института, даже очень далекие от реакторной тематики, писали заявления в дирекцию, чтобы их направили на ЧАЭС. Помнится, летом 1986 г. в комитете комсомола говорили, что более 1200 молодых сотрудников изъявили личное желание участвовать в ликвидации последствий аварии. Некоторым повезло, они попали в Чернобыль. Особенно везучим довелось, работая внутри послеаварийного 4-го блока, прожить в Чернобыле годы. И многие из этих людей считают то время лучшими годами