Глава II. Пепел сердец

Глава II. Пепел сердец

История человечества предстает в социальных и межнациональных отношениях. Говоря проще, вся история человечества — сплошное выяснение отношений между людьми. Только выяснение либо внутри одного народа, то есть между собой, либо со своими соседями.

Во всей этой колготне кто-то вдруг начинает брать первым голосом. Например, рядовой труженик. Благодаря марксистской теории, он сумел заявить о своем видении социальной справедливости.

Главный его опровержитель — предприниматель. Они не совпадают в вопросах не только экономического порядка, но и во взглядах на политические основы общества. И тот, и другой прошли громадный исторический путь. Оба начинали еще на заре человеческой цивилизации. И что же? Разве только они являются носителями человеческой истории?

Получается так, что проблема социального строительства ориентируется только на политические интересы этих двух классов. И даже традиция общественного разделения на левых и правых является еще одним подтверждением того, что вся жизнь вращается вокруг них. В том случае, если левых и правых определять по классике: левые — социалисты, коммунисты, либо прочие «народно-ориентированные»; правые — национально-буржуазные движения.

Общество упорно не замечает или не признает значения еще одной исторической силы, которая тихо сносит свое унизительное положение. Этой силой является воинство. То есть особая общественная категория служилых людей, обеспечивающих силовую поддержку власти. Таким образом, воинство всегда более широкое понятие, чем только Армия. Оно имеет, по меньшей мере, три разновидности:

защита Государства по внешнему фронту (Армия);

защита Государства по внутреннему фронту (система охраны правопорядка и законности);

защита Государства на отдельных направлениях критической важности, а также защита личности.

К последнему относятся категории спасательных служб, частной охраны, фельдъегерская служба, инкассация и другие. Все это, вместе взятое, обеспечивается профессиональной деятельностью людей, не подходящих ни под какое иное социальное определение, кроме как «воин».

Хотите убедиться? Пожалуйста!

Рабочий, крестьянин, чиновник, предприниматель, интеллигент, воин… Все.

Социальная значимость, которую несет на своих плечах воинство, столь велика, что ее просто нелепо сравнивать с какой-либо другой «социальной отработкой». Например, социальным продуктом крестьянства. Подумайте сами, разве можно поставить на одни весы тысячи жизней защитников Закона с тоннами картошки и зернобобовых? Как же тогда получается, что крестьянство, с точки зрения общества, стоит куда выше воинства, поскольку имеет свой социальный статус? Ведь общество не только не рассматривает воина как единый общественный класс, оно опускает его значение до уровня сферы бытового обслуживания. Уровень жизни армейского офицера, например, равен уровню жизни грузчика овощного магазина. Общество смогло изгадить моральный престиж офицерства, не говоря уже об абсолютной его социальной и экономической незащищенности. Единственное, что все-таки пока разделяет грузчика и офицера — это уровень задач, возложенных на них обществом.

А теперь зададимся вопросом, почему вообще так важно, чтобы воинство заявило о себе как о единой классовой общности?

Во-первых, потому, что воинство всегда играет стабилизирующую роль в обществе. В силу своего исторического и социального призвания оно способно уравновешивать политические страсти, приносящие вред государству. Оно способно не допустить гражданские столкновения, распад общественной стабильности и криминальное разложение Государства. Именно воинство. Ведь не депутаты же парламента идут на бандитские стволы.

Однако для этого воинство должно представлять собой единую, общекоординированную «третью силу». Независимую, в равной степени, от влияния, как левых, так и правых.

Во-вторых, важность классового объединения продиктована тем, что зашита Государства — это единая задача, независимо от того, на каком фронте она осуществляется, на внешнем или на внутреннем. У нас же внутренний фронт переведен в гражданскую категорию и офицерство в полицейских органах вообще не рассматривается как военное офицерство. Тогда как охрана Государства должна быть делом единой, однородной социальной общности. Не ведомственные интересы и полномочия должны являться гарантом безопасности Государства, а существование социально стабильного воинства.

В-третьих, это объединение возвысит общественную роль воина, заставив с ним считаться по уровню его реального, общественного достоинства. Только став «третьей силой», воинство сможет отстоять свои интересы, ибо интересы эти в обществе не отражают ни левые, ни правые.

Политикам только кажется, что они обладают властью. Реальная власть у тех, в чьих руках оружие, кто профессионально организован и подготовлен к решению боевых задач. До той поры, пока общество это не осознает, оно будет являться заложником политических интриг и партийного противоборства. А может быть и партийного строительства, как это уже было в нашей истории. Оно будет в оцепенении гадать, на чьей стороне Армия, и что произойдет, если Армия станет оружием тотальной правой или тотальной левой Идеи.

А Армия должна быть на стороне воинской Идеи. Но гарантией этому может быть только создание «третьей силы», то есть создание общеединого воинского класса, воинского сословия. В этом случае воинству не придется ни к кому примыкать, и оно останется верным собственной идее, идее общественного стабилизатора.

Самая распространенная реакция либералов на возможность воинского сплочения — это вопли о подготовке военного переворота. Они боятся, что воины захватят власть. Они не могут понять простой истины, что воинству не нужно ничего захватывать, поскольку оно уже обладает властью по факту своего социального положения. Вопрос власти для воина состоит только в том, выполнять или не выполнять приказы. Или в том, чьи приказы выполнять. И все. Это пролетарии брали власть в 17 году, вытеснив из нее старорежимных воителей Российской империи. Однако вот незадача — пролетарии на воинских ролях переродились в воинов. Рабочие и крестьяне, пройдя армейскую школу, стали «красными командирами». А уж их дети, унаследовавшие профессию защитника Отечества, весьма условно совпадали с пролетарским самоопределением.

Слабое, распотрошенное, задавленное внутренними противоречиями или несовершенством закона воинство выгодно только тем, кому на руку общественная нестабильность. Тем, кто зарабатывает на этом политический и экономический капитал.

Один из таких, довольных жизнью людей, широко улыбаясь, говорил мне: «На предстоящих выборах я буду голосовать за Ельцина. Нет, я не демократ, мне на все это наплевать. Просто, если к власти придут коммунисты, они наведут порядок, а это не входит в мои интересы».

Дело здесь, конечно, не в коммунистах, как они все умеют делать, мы уже знаем. Порядок — вот где собака зарыта! Как боится вся эта приблудная к демократии братва понятия «порядок»! Их угнетает само сознание возможности общественного и правового порядка в стране. Потому-то воин всегда для них будет символизировать врага, ибо воин и есть порядок и человеческая организованность.

А в гвалте этих предречений военного переворота звучит совсем другое. Звучит примерно следующее: «Придут они и принесут порядок, а мы способны существовать только за счет общественного распада и государственного разложения».

На Перуджийском камне высечены слова: «Тверже надо жить роду, пока родник его не иссяк…» Так думали воины — русы, наблюдая разложение народа от богатства и праздности две тысячи лет назад. Однако спасти своей народ современникам Перуджийского камня не удалось. Видно, человек так устроен, что ему необходимо все испытать на собственной шкуре.

И все-таки, организованное человеческое общество, возраст которого исчисляется по разным данным от шестидесяти тысяч до миллиона лет, обладает сложившейся социальной мудростью. Эта мудрость убеждает нас в том, что общество может полагаться не только на стихию происходящего, но и на разумное регулирование всех возможных процессов, благодаря специально существующей для этого силе.

Сила, о которой идет речь, была социально оправдана еще с тех времен, когда человечество не знало рас и не разделялось на этносы. Вопреки популярному мнению, что именно война положила начало развитию воинской культуры и воинских родов, обратим внимание на то, что для войн в период социального созревания человечества было слишком мало оснований. Даже к периоду так называемой неолитической революции плотность населения в Европе составляла всего одного человека на сто квадратных километров. Враг находился так далеко, что в условиях тогдашнего развития транспорта даже факт его существования не играл никакой роли.

Воинская социальность складывалась не из необходимости воевать с соседями, а из потребности управлять обществом. Не случайно, что пресловутое призвание варягов тысячелетия спустя, явилось ничем иным, как призванием к государственному строительству и управлению в рамках единого этнического строя[1].

Человек, держащий в руках оружие, не производил никаких материальных ценностей. Он был призван заставить всех подчиняться порядку, установленному родовой традицией. Тому порядку, который в первую очередь затрагивал интересы производства, добычи и распределения продуктов жизнеобеспечения. Потому производитель как социальный тип и воин исторически не совмещались в одном лице. Свидетельством — многочисленные источники, освещающие существо данного вопроса[2]. Мнимое сращение воина и пахаря — всего лишь политическая брехня. Своим происхождением она частично обязана мужицкому зазнайству ратника, всегда полагающему именно себя главным действующим лицом Государства.

Позже к этой социальной функции воина приплюсовалась и военная добыча, открыв тем самым начало мировой истории войн. Война велась для обогащения рода, усиления его территориального и политического влияния. То есть, она никак не могла быть антиобщественным явлением. Моральная сторона этого вопроса не ставила человеческое поведение в зависимость от утомительного правдоискания с помощью теста «что хорошо и что плохо». Обеспечивать свой род было хорошо всегда, при любых обстоятельствах и любых изворотах морали. Именно эта задача являлась первичным понятием добра.

Антисоциально оружие выглядело не в воинских руках, а в руках тех, кто с его помощью решал проблему собственной общественной бесполезности и социальной непригодности. В том числе и в руках зачинщиков народных бунтов. Этот вывод актуален и в отношении сегодняшнего дня.

Оружие служит как бы двум целям: в одних руках — для обеспечения порядка и государственной стабильности, в других — для его подрыва и покушения на государственный и политический строй. Являясь символом Государства и его главной опорой, воин играет консервативную роль в истории. Однако, это только одна из его ролей, и она вызвана только тем, что роль исторического реформаторства воин неоправданно уступает всевозможным социальным бунтарям справа и слева от себя.

Вот тот небольшой словесный задел, который позволяет нам утверждать, что воин есть исторически сложившийся тип социального поведения и человеческой личности.

Беспринципность — одна из причин национального распада.

Москва, 25–26 ноября 1995 года. Абсолютный Чемпионат мира по боям без правил. Московская версия.

Малая спортивная арена Лужников «малой» называется условно. Трибуны набиты тысячами бойцов разных школ и стилей рукопашного боя. Типичные самоуверенные лица, типичные стриженные затылки, типично растопыренные плечи….

Типичный бой на площадке. Ахмедхан Саидгусейнов размазал по ковру своего русского противника. Все по правилам. Спортивное счастье сегодня улыбнулось Ахмедхану. Но дело не только в счастье, он хороший боец. Суетливый комментатор берет первое интервью у победителя, и через динамики на весь немалый зал Малой арены звучат знакомые слова: «Аллах помог мне победить!». Знакомые потому, что в это время идет война в Чечне, и там, как когда — то в Афганистане, этих вот парней, приговоренных Аллахом, размазывают по стенам, вырезают им глаза и плоть. Лужниковские трибуны отвечают победителю раскатом аплодисментов. Хлопают ему русские парни, чей черед еще не настал. А может быть, и те, кто уже стоял под пулями, благословленными Аллахом.

Нет, не Аллах виноват в тысячах наших смертей, но ведь и свастика не виновата в том, что ее сделали символом фашизма, символом пролитой русской крови. Интересно, стали бы в аналогичной ситуации хлопать израильтяне у себя в Тель-Авиве? Так может быть, нам нужна судьба Израиля для того, чтобы обрести жизненные принципы?

Беспринципность — явление одного свойства с предательством. И все-таки я сравнил бы ее с состоянием души. Эта беспринципность происходит от безразличия. Люди живут сами по себе. Они не умеют и не хотят обобщать себя с другими, равными им по участи. И судьба выбивает их поодиночке. Потому народ и потерял социальный иммунитет перед проблемами, которые в коллективном решении яйца выеденного не стоят.

Человек, живущий сам по себе — пропащий человек. Нет, речь идет не о пресловутой роли коллектива. Просто человеческое бытие организовано в жанре социума, сообщества, совместного действия. Здесь можно было бы снова вспомнить возраст организованного человеческого общества для примера неотвратимости вышесказанного, однако повторяться не стану. Даже самые примитивные существа в Природе наделены даром распознавать «своих». В людском мире этот биологический корректор настроен по двум признакам: свой по крови, то есть по национальности, свой по общественному типу. Еще совсем недавно развитие второго признака в виде социального инстинкта форсировали с помощью государственной политики. Вспомните международную рабочую солидарность. Вторая половина двадцатого века создала не имеющий аналогов в истории возрастной социум, связанный с молодежной поп — и рок — культурой. Легко сопоставима интеллигенция, на каком бы краю земного шара она ни обитала.

И только воины остаются, глухи к своему социальному сплочению. Почему? Что нам мешает?

Ответ прост — отсутствие организующей силы. Из воина слишком долго и настойчиво выбивали инстинкт стаи, инстинкт независимого самоопределения. Ведь воин — это, можно так сказать, стратегическое сословие. На его плечах лежит государственная власть. И все-таки инстинкт социальной природы человека обмануть невозможно. Поколения приходят и уходят, может меняться даже этнический фон нации, но Армия — то остается! И остается войско правопорядка, как бы оно ни называлось: полиция, милиция, дружина…

Они могут служить разным политическим силам и разным политическим интересам, но они остаются на своем социальном посту. Они остаются заложниками чьей — то политики, заложниками несовершенства законов. Они являются живым щитом между правительством и народом. Это в них летят камни, которые народ бросает в правительство. Но разве это они не выплачивают людям зарплату, сокращают рабочие места и поднимают цены? Или может быть, это они объявляют войны, принимают законы и набивают деньгами свои банковские счета? Нет. Воины только платят. Платят своими жизнями по счетам правительства.

Организующая сила воинского сословия должна вызреть. Она сложится из перерожденного осознавания себя воином в осознание себя воином Великой Гвардии Воинов. Что, в общем, не одно и тоже. Может быть, слово «Гвардия» здесь не совсем точно, ибо в собственном смысле гвардия есть подразделение охраны царствующей персоны. Куда вернее определение «дружина». При всем том, они одинаковы с точки зрения своего целевого назначения, дружина мыслится не иначе как специально подобранное и движимое вперед воинство. Этот смысл заложен санскритским корнем «дру» — «следуем рядом». Сакральный подтекст движения не только указует на организованность силы, но и внушает ее направленность.

Таким образом, самоопределение себя воином по образу жизни, складу характера, по сочетаемости с воинскими нравственными ценностями и по профессиональной деятельность есть первейшее условие воинской социальности. Но совмещаемость с Движением — уже качественно новый уровень воинского самоопределения.

На этой ноте, пожалуй, вполне целесообразно обратиться к собственно составу воинского сословия. А также и к природе тех явлений, которые влияют на его формирование.

НИЗШИЙ ПЛАСТ (формальный).

Эта категория имеет отношение к воинству чисто формальное. К ней относятся люди, для которых служба в милиции, например, не более чем возможность возвыситься над другими в виде представителя власти. В армейской службе этот слой имеет даже свой символ — прапорщика. Нет, безусловно, речь не идет о всех представителях «неразлинеенного погона». Однако, ни для кого не секрет, что многие предпочитали оставаться на сверхсрочную службу ввиду своей полной социальной непригодности в гражданской жизни. Было бы заблуждением считать, что этот слой не распространяется на кадровое офицерство. Еще как распространяется. Армия им сейчас буквально набита. Главный показатель Формального слоя — случайность выбора профессии. Ну и разумеется отношение к ней только как к способу зарабатывания денег. Низший слой — самый нестабильный. Он нашпигован людьми, которые, по сути, не имеют никакого отношения к воинской идее. Оттого они и разлагают Армию, внося в ее бытие — кто чиновничьи, кабинетные интриги, кто — откровенное и наглое хапужничество. Этот слой — самая большая обуза для воинского сословия. Идея Воина здесь не только неприемлема, она находит сопротивление. В чем и проявляется случайность пребывания этих людей в воинском социуме.

ПРОФЕССИОНАЛЬНО ЗАМКНУТЫЙ ПЛАСТ (неформальный)

Данная категория характеризуется тем, что это — люди, осознающие себя воинами. То есть видящие разницу между собой и другими людьми. В профессиональном отношении — это труженики. Они уходят в гражданскую жизнь не потому, что там больше возможностей деньги грести, а в виду крайних обстоятельств. Неформальный слой также не погружен в сознательное примыкание к сословию. Его представители служат только государству. Впрочем, если быть точнее, то не государству, а правительству. Соответственно, понятия «правительство» и «государство» для них соединены в одном лице. Их социальное самосознание уже проявилось, но еще не организовано.

СОСЛОВИЕ (в социальном признаке)

Воины, выполняющие свою социальную роль в обществе, то есть свои профессиональные обязанности, и в силу этих обстоятельств находящиеся в общественной погруженности. Государство стоит над ними, поскольку они его слуги. Но эти воины объединены сословием, и интересы сословия для них стоят на одном уровне с интересами Государства.

СОСЛОВИЕ НАДСОЦИАЛЬНОЕ (национальная элита)

Это — высшая форма воинского социума, стоящая над Государством. Не оно служит Государству, а Государство служит его воле и идее. То есть идеи социального равновесия, социального порядка и стабильного, поступательного развития. Национальная Элита не допускает общественного распада, обнищания одних слоев и скачкового обогащения других. Национальная Элита не допускает гражданской вражды и антисоциальных политических режимов. Национальная Элита — это те воины, уровень социального развития которых позволяет самими определять государственную модель без насилия над обществом, а путем выдвижения наиболее популярных в народе политических сил. Это не только не ущемляет свободы гражданского волеизъявления, а напротив, гарантирует его осуществление. Национальная Элита не имеет собственных интересов в государстве. Ни политических, ни финансовых. В противном случае она не могла бы быть надгосударственной структурой.

Думаю, что специального пояснения требует только последняя категория. Государство всегда подавляло социум. Ни один из видов социума не мог стать контролирующей силой самого Государства. Государство могло быть пролетарским, но социальная идея все равно писалась нижней строкой. То есть, система строилась как бы без обратных связей. Прорыв к государственной власти, как и положено, осуществлялся снизу. Какая-то партия, политическое движение или иная социальная группировка, вооруженным или мирным путем поднимается над обществом, и, естественно, поднимает над собой (на разную степень высоты) своего лидера. Однако индивидуальная высота никогда не может стоять над самим государством. Ни Сталин, ни Гитлер не могли подняться над идеологией, над политикой, над внутренними отношениями своей среды. Они были в государстве.

Быть над Государством означает не иметь в нем собственных интересов. Если вас можно купить деньгами — значит, вы в Государстве. Если вы коммунист, фашист, демократ — значит, вы в Государстве. Если вы стремитесь к популярности и мелькаете на телевизионных экранах — значит, вы в Государстве. Если вы не обладаете иммунитетом перед законом, общественным порядком и общественными нравами — значит, вы в Государстве.

И это блеф, что какое-либо лицо теневой сферы деятельности может добраться до уровня Национальной Элиты. Как раз отсутствие гаранта подобного иммунитета делает любые попытки подъема над обществом безнадежными. В качестве же такого гаранта не может выступать ни отдельно взятый коррумпированный чиновник, ни даже целая преступная организация. Только общественный класс — носитель реальной власти способен создать кому-либо иммунитет пред законом и обществом.

Национальная Элита нужна еще и для того, чтобы управлять воинским сословием не только со стороны Государства, то есть под влиянием текущего момента и заданной исторической реальности, но и от лица всемирно-исторической воинской формации, которую не способна деформировать никакая реальность. Не думаю, что это трудно понять. Ведь, к примеру, охраняя колхозные амбары и вовлекая в колхозную жизнь, хотите того или нет, но постепенно вы сами становитесь в какой-то степени колхозником. Деградация воина означает деградацию самого государства, его власти, его влияния на народ. Стало быть, воинство, с одной стороны верное себе, а с другой стороны — Государству, выгодно всем.

Национальная Элита, теневая Власть, обладающая большей властью, чем сама власть государственная, не может не пугать общественное сознание. Еще бы, ведь разрушается привычное представление о правоустройстве. Обывателя пугает не столько сам факт существования надзаконных структур, сколько невозможность увидеть их со стороны.

Ведь существует же депутатская и дипломатическая неприкосновенность, существует и очевидность того, что, к примеру, глава кабинета министров страны никогда не сядет в тюрьму. Ну, разве что, став жертвой какой-нибудь разоблачительной кампании. Ведь это же вполне допустимо для обывателя.

Такая, к примеру, кампания велась по министру обороны России Павлу Грачеву и она показала, что нет такой фигуры, которую нельзя было бы свалить с монумента государственной власти. То же подтверждает арест и следствие по делу бывшего Генерального прокурора России. То есть, все, прикрытые властью, досягаемы. И именно потому, что они на виду общества. А тут вдруг появляется тайная Власть, имеющая защиту не только от общества, но и, что вообще невообразимо — от Государства! Но ведь ни общественные пути, ни социальные или политические интересы национальной элиты и народа не пересекаются. Это же очевидно.

Элита связана только с воинским сословием, являясь его высшей формой. И отнюдь непривилегированной формой. Кто вообще сказал, что управление-это всегда привилегия? Парадокс заключен в том, различие гражданских прав у национальной элиты и, например, у низших слоев, строится не по принципу «больше — меньше».

Различия здесь совершенно иного плана.

В частности, народ обладает и таким правом, как право совершения преступления. Другое дело, что за этим следует установленное законом наказание, но ведь такое право существует.

Система особой морали, на которую опирается национальная элита, лишает Высшее воинство права совершить преступление. Более того, большая часть явлений, имеющих в народе только моральную оценку, в среде воинского сословия оценивается как преступление. Так, последствия за проявление трусости, малодушия, предательства могут выражаться в сознательном и добровольном лишении себя жизни. Особенно жестко действие этой морали касается национальной Элиты. Ибо элита и призвана оправдывать свое название в качестве лучшей части воинского сословия, а вовсе не той его части, которая рвется к безграничной власти. Ощущение этой власти, упоение ею может существовать только в отношениях человека и Государства. Человек укрощает Государство как сильного и не подчиняющегося зверя. Высшая же власть, в полном ее смысле даже неприметна с точки зрения обывательских потребностей.

В этой связи поучительна встреча двух западных миллионеров, описанная журналом «Шпигель». Один — молодой, сделавший стремительную карьеру и недавно избранный председателем совета директоров крупной промышленной фирмы. Другой — старый, опытный, совершенно не падкий на роскошь и никак внешне не выделяющий своего социального положения. Произнесенная им фраза полна глубочайшего смысла. Звучала она примерно так: «Деньги дают человеку свободу выбора: либо покупать, подчиняясь их власти, либо продавать, увеличивая свою власть над ними».

За простотой этого вывода просматривается не только глобальный жизненный принцип, доводящий существование старого миллионера до аскетизма, но, что значительно важнее — закон человеческого разделения властью. Для одних власть сочетается со способностью пользоваться всеми благами жизни и обретением неограниченной свободы, для других власть выражается в возможности влиять на жизнь, строить ее с полной отдачей сил и с полным использованием властных возможностей, ущемляя собственную свободу и благополучие.

Совершенно разные подходы, при абсолютно одинаковой данности — власти.

Власть сжигает сердца. Пепел сердец — вот чем расплачивается власть с теми, кто побывал наверху, кто стоял над всеми. К власти идут тяжелым шагом борьбы, отталкивая тех, кто стоит на пути и наступая на ноги пристроившимся сбоку. Власть стала символом человеческих возможностей. По крайней мере, так думают. Однако, реальность власти, как правило, совершенно не сочетается с реальностью периода ее достижения. Это происходит, возможно, потому, что в процессе борьбы за власть претенденты на пьедестал растрачивают все свои силы. У них уже не хватает сил на саму власть.

Другое дело — власть национальной элиты. К ней стремятся потому, что ею не пользуются. В привычном понимании. Характерно и то, что высшее воинство не имеет регалий, титулов, званий. Все это осталось на уровне государственных заслуг, если таковые имеются. Здесь действует принцип — высшая власть не должна иметь никаких символов. Ведь в процессе социального роста символика и атрибутика играют незаметную роль тягловой силы к верхним ступеням. Они подстегивают сознание для достижения высшего результата.

Я был знаком с курсантом военного училища, который со второго курса хранил у себя под подушкой лейтенантские погоны. Что такое погоны, символ? Но это не просто символ, а символ преодоления непростой курсантской жизни, символ, в определенной степени, иного мира. В нашем случае символы высшего воинства, назначение которых, так же как и погон — построить различие среди равных, могут символизировать культ власти. А это было бы недопустимо.

История социальных отношений построена на постоянстве одних и тех же человеческих ошибок. Но вот что совершенно непримиримо к ошибкам, так это власть. Ошибся во власти — значит, слетел.

Воинство теряет свои приоритеты тогда, когда берет от власти свои привилегии. Разложение Воина, его Идеи и его исторической роли начинается с привилегий. Частная собственность порождает в воине имущественные, накопительские инстинкты. Ему уже есть, что терять. Но самое страшное в том, что он осознает всю силу имущественного притяжения и подчиняется этой силе. Воин превращается в «защитника своего очага», для которого становится непонятной и неприемлемой необходимость защищать других.

Защищать и ничего от этого не иметь. Он начинает осознавать совсем другую цену жизни. Эта оценка была несвойственна для него раньше, потому что это была не его оценка. Теперь же любая потеря, материальная или физическая, подрывает у воина душевное равновесие. Он уже не хочет и не будет ничего терять. Жизненные силы ему придает владение каким-то, пусть ограниченным, но собственным миром.

Вся эта цепочка воинского разложения характерна не только для незапамятного боярства, породившего феодально-помещичью Россию. Или Англию, Францию, Германию. Какая разница. Это происходит и сейчас. Правда, сейчас еще не существует воинского сословия, есть только социальный воинский тип. Потому процесс разложения протекает не на общесоциальном плане, а на уровне отдельно взятой личности. Но степень этого разложения равна почти социальной закономерности. Виной тому, с одной стороны материальное и моральное принижение воинского статуса, а с другой — близость частной собственности, имущественного прорыва в иных сферах общественного самоопределения.

Что перетянет — казарменная жизнь, казенщина, подчинение командующим дуракам или вольное предпринимательство, набивание карманов деньгами, увеселения на Багамских островах и шикарные квартиры, равные по величине казармам? Вопрос может показаться глупым. Но ведь кто-то выбирает для себя первый вариант. Нет, люди, конечно, не ради казенщины делают выбор. Они выбирают судьбу Воина, какой бы она ни была. И играют по честным правилам, без подлога. Что есть, то есть. Но они — воины без власти, потому что они — воины без сословия.

Не нужно поворачивать историю вспять для того, чтобы снова вернуть воину его роль властителя общества, напротив, нужно войти в один ритм с историей, попасть в этот ритм. Что это значит?

В первую очередь, социально самоопределиться. Воин ты или нет. Если ты считаешь себя воином, но с оговоркой, например: «Я — воин, но только не в этих условиях», значит, ты в жизни не на своем месте. Мы говорим так — НЕТ НИКАКИХ ВНЕШНИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ, ЕСТЬ ТОЛЬКО ВНУТРЕННИЕ ВОЗМОЖНОСТИ. Никто не спорит, что возможности эти вовсе не каждому по плечу. Ну, так ты и не лезь в военное училище или в милицию.

(И еще я бы сказал, не лезь в Президенты, ибо это чисто воинская роль и никакая другая).

Самоопределившись, нужно организоваться. Вне политики, только по классовому признаку. Политика — это раскол общества, у людей слишком разные интересы и потребности. Сперва следует создать формальный социум. Обобщить всех на основе социального самоопределения. Потом выработать у него самостоятельное политическое мышление. И только после этого подойти к контролю политической власти в Государстве воинским сословием.

Воинское сословие может заблокировать действие любой власти, не прибегая при этом к насилию. Оно просто не станет ей подчиняться. Политическое давление на руководство Государства и есть вхождение в ритм физических законов истории. Законы эти основывают общественно развитие на результате взаимодействия четырех частей человеческого общества: ВОИНОВ — МЫСЛИТЕЛЕЙ — ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ — ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ.

Первоначально воины были вторым сословием, поскольку не имели собственной Идеи, собственной системы знаний, собственной ориентации в мировом эзотерическом пространстве. Но эта картина меняется уже в античном обществе, и воины становятся первыми. Утрачивая свою политическую роль в ходе развития общественных отношений, они, тем не менее, прочно сохраняют свою социальную роль как первоочередную, в жизнедеятельности любого Государства. Таким образом, самостоятельное политическое мышление позволит воинам восстановить себя в качестве элитного сословия. Конечно, в случае объединения их в единую организованную силу.

Дмитрий Куба был срезан ударом, как травяной стебель косой. Нокаут казался очевидным. По правилам славяно-горицкой борьбы пораженному в этом случае оказывается медицинская помощь и ход поединка уже не возобновляется. Однако прежде, чем к Дмитрию подбежал врач, боец поднялся на ноги. Его вело, тело не подчинялось воле, сползало на дощатый настил площадки. Но Дмитрий был уже в бою и врач его снять не успел.

Противник Дмитрия являл собой физический шедевр славяно-горицкой борьбы. О таких мастерах, как Александр Алимов создаются легенды. Разница в мастерстве сказалась очень скоро. Алимов снова выбивает соперника. На этот раз Дмитрий не упал. Возможно потому, что инстинкт подсказал: «Упадешь — уже не поднимешься».

Был нокаут. Очевидный всем. И судье, и зрителям, и врачу. Дмитрий потерял ориентацию, он не мог связно говорить и, естественно, двигаться. Судья ждал решения врача. И тут Куба вдруг осознал, что это белое пятно медицинского халата и есть его поражение! Нет, не противник, который не может сломить внутреннее сопротивление Дмитрия, а это короткое мнение врача: «Снят!».

Взорвавшись, Дмитрий оттолкнул врача и ринулся в бой. Медику ничего не оставалось, как пожать плечами. Этот бой Дмитрий проиграл…

По очкам.

Сколько таких ребят топчут татами, борцовские ковры и ринги. Те, кому и в голову не приходит увидеть в собственном поведении хоть что-то выдающееся. Они сидят по конторам или меряют жизнь заводскими сменами. Они думают, чужими мыслями и говорят чужими словами. Жизнь повернулась, и ты стал инженером. Самая средняя работа, самая средняя жизнь.

Почему же ты не сказал себе, что ты — воин? Почему ты не поверил в то, что не жизнь должна вращать тобой, а ты ею?

Теперь уже поздно, возраст, семья, какая-то сложившаяся определенность… А ведь десять лет назад это ты заставлял зрителей восхищаться своей волей, в том старом спортивном зале на городском стадионе.

Может быть, и твое сердце истлело в пламени чужой жизни?…