24 А. С. МАМИНОЙ 30 марта 1886 г. Москва

24

А. С. МАМИНОЙ

30 марта 1886 г. Москва

Милая мама,

У нас в Москве совсем весна, и даже я выхожу уже в летнем пальто, так как осеннее еще красится, — 6 и 10 градусов тепла. Сегодня воскресенье, и мы в одиннадцать часов отправляемся в университет на заседание Общества любителей российской словесности. Будут читать последний рассказ графа Толстого «Смерть Ивана Ильича», читать будут проф. Стороженко и Пругавин. Напишу, что будет.

Третьего дня был смешной случай. Это был день рождения Марьи Якимовны, и мы отправились в оружейную палату. Без нас приходит Володя, идет в мою комнату и ложится на мой диван, а на диване подушка, а на подушке была оставлена палитра с масляными красками, — Володинька затылком прямо в краску и лег. Главное, лежит и ничего не замечает, а уж ему сказала Поликсена, которая вошла зачем-то в комнату. Уж он мылся-мылся, краска липкая, все лицо и руки зеленые стали — на руках даже кожу стер от усердия.

Как я уже писал раньше, мой роман встречен Скабичевским в «Новостях» очень неприязненно, с той тупой, чисто петербургской злостью, которой не знает провинция. Меня эта критика не задевает, — мы сами по себе, черт с ними со всеми, а будет время, когда я с Скабичевским рассчитаюсь. Подожди, мама, и на нашей улице будет праздник… Могу сказать только одно, что Скабичевский глубоко неправ относительно моего романа, да ему и не понять ничего нового, потому что эта фельетонная критика жует и пережевывает старую жвачку, которую давно пора бросить к черту. Новое время, новые люди, новые слова, а тут шипят и лают газетные лайки…

Марья Якимовна кланяется всем.

Твой Дмитрий.