ГЛАВА 2 Братья

ГЛАВА 2

Братья

Дорога на Восток

Утром 6 января 2004 года я села в машину и поехала из Минска в Москву продолжать работать энергетическим журналистом. То, что я до тех пор видела с одной стороны, открылось теперь с совершенно иного угла зрения. Парадокс информационных потоков в разных точках планеты заключается в том, что одно и то же событие приобретает совершенно разные оценки в зависимости от степени важности этой новости для общества. Не прошло и месяца с моего переезда, как Кремль принял решение начать первую газовую блокаду зарубежных потребителей. Так я оказалась в гуще событий – в центре газовой войны России и Белоруссии – в качестве простого солдата пера.

Из Минска до Москвы 700 км по прямой – эту международную трассу построили к Олимпиаде 1980 года, и она до сих пор остается лучшей магистралью, связывающей Москву и Берлин. Проехав по ней несколько раз, я убедилась, что дороги в Белоруссии почти не уступают немецким автобанам. Мчишься себе, включив круиз–контроль, со скоростью 120 км в час, причем на совершенно законных основаниях. Дороги разительно отличаются от российских с их коррупционным укладом, позволившим своровать деньги при строительстве автомагистрали международного значения и подвергнуть риску жителей многочисленных деревень, которые пересекает скоростная трасса без подземных или надземных пешеходных переходов. А потом предоставить двум десяткам патрульных милиционеров брать с водителей взятки за превышение скорости до 80 км в час.

Историческая трасса начинается от Дома правительства России, где расположен рабочий кабинет премьера Владимира Путина, пересекает МКАД, огибает Минск и уносится дальше на Запад – через Варшаву до самого Берлина, где в свое время служил российский премьер. Если бы меня просили нарисовать трассу газопроводов из России в ЕС, я бы провела линию параллельно этой дороге…

После 1991 года российская монополия регулярно практиковала краткосрочное сокращение поставок газа на 25–50%, стимулируя Белоруссию своевременно платить за газ. До конца 1990–х годов в СНГ процветали бартерные схемы, и Белоруссия в числе прочих покупателей периодически запаздывала с оплатой на месяц–другой, а то и на третий. К середине года обычно накапливалась приличная сумма долга, которая вместе с задолженностью других стран СНГ приводила к кассовому разрыву в балансе «Газпрома». В правительство Белоруссии и госпредприятие «Белтрансгаз», владеющее магистральными газопроводами и отвечающее за транзит российского газа в Польшу и на Украину, летели телефонограммы из Москвы с требованием срочно погасить задолженность, подкрепленные угрозой сокращения поставок с ближайшего понедельника. В печать такие телеграммы попадали редко, потому что в эту минуту премьер (а если не помогало, президент Белоруссии) вмешивался в ситуацию —деньги изыскивались или долги реструктуризировались, и добрососедские отношения восстанавливались.

Например, в апреле 1998 года глава «Газпрома» Рэм Вяхирев и премьер Белоруссии Сергей Линг подписали программу реструктуризации белорусских долгов за российский газ на сумму $230 млн. 74% платежей должны были осуществляться белорусской продукцией, 26% – «живыми» деньгами. «Газпром» в придачу списал с «Белтрансгаза» $26 млн пени. Это была очередная уступка Минску.

Однако идти на бесконечные уступки Москва не хотела. Кремль требовал вернуть под контроль «Газпрома» магистральные газопроводы Белоруссии. К весне 2002 года все аргументы в пользу того, что этого делать не надо, иссякли, и в апреле Александр Лукашенко подписал–таки вместе с Владимиром Путиным меж–правсоглашение о развитии отношений в газовой сфере России и Белоруссии. Этот документ должен был стать историческим, поскольку предполагал сохранение низких цен на газ для Белоруссии ($32) взамен на создание на базе «Белтрансгаза» совместного предприятия с «Газпромом» к 1 июля 2003 года. Через полгода белорусский лидер понял, что просчитался, и намекнул, что Минск «мог бы иметь дополнительно от $800 млн до $1 млрд за транзит газа по мировым ставкам».

В Кремле сделали вид, что не понимают таких намеков. Как следствие, 1 июля 2003 года «Белтрансгаз» все еще не подлежал приватизации. Формально дело было в оценке активов: «Газпром» хотел забрать половину предприятия за $600 млн в счет погашения долга, а Александр Лукашенко стоял на своем – $5 млрд и баста. Конфликт обострялся. Белорусские власти хотели увязать сделку с сохранением цен на газ на уровне внутреннего рынка России – $40 за тыс. кубометров. В ответ «Газпром» объявил о намерении повысить цены на газ для Белоруссии на 2004 год до $50. Для придания своим угрозам веса Россия частично сократила поставки газа для белорусов 1 января и 24 января 2004 года. Переговоры продолжались.

Через пару недель после моего переезда в Москву в январе 2004 года начальник департамента по информационной политике «Газпрома» Александр Беспалов пригласил меня в свой кабинет – выпить чаю и поговорить о российско–белорусских отношениях в газовой сфере. «Зачем же Лукашенко заявляет, что все проблемы урегулированы, а договор на поставки газа подписан? – удивлялся он, закуривая сигару. – Ведь ничего нет. Ничего не решено. Совершенно ничего не подписано». Я отвечала, что существует информация для внешнего потребления и внутреннего пользования. «Надо успокоить народ, поэтому власти и говорят, что все решено», – сказала я. «Нет, ну как же это в принципе возможно?» – недоумевал главный информационный стратег «Газпрома».

Российская монополия начнет использовать всевозможные приемы для выставления условного противника в невыгодном свете лишь спустя два года – в первой войне против Украины. Поэтому белорусского президента можно считать крестным отцом информационных атак в газовых войнах в СНГ. А на тот момент менеджмент «Газпрома» еще изучал дозволенные и недозволенные приемы ведения информационного боя на уровне «кадетского корпуса». Не перекрыть ли газ Белоруссии, рассуждали тогда в 35–этажной башне на улице Наметкина,16 в Москве, хотя бы на том основании, что одному российскому гражданину, проживающему в деревне Могилевской области, местные власти не подводят к дому газовую трубу? Когда у меня об этом спросили, я искренне рассмеялась и сказала, что над «Газпромом» будет смеяться вся Европа, если он по такому глупому поводу отключит целую страну.

Я была убеждена тогда и считаю теперь, что каждый из участников энергетического диалога должен отстаивать свои позиции любыми доступными ему способами, не разрушающими жизнь других людей. Однако отключение газа в сильные морозы может привести к разгерметизации газовой системы и, как следствие, – к коллапсу энергосистемы. Мне могут возразить, что у энергетиков должно быть запасное топливо – мазут. Но как тогда объяснить падение температуры в больницах Словакии в январе 2009 года до минусовых значений и закрытия средних школ в Болгарии из–за дефицита тепла и света? Ведь это прямой шаг к гуманитарной катастрофе. Стоит ли одна, пусть и победоносная, газовая блокада лишения людей тепла?

В марте 1995 года мы с коллегой из «Комсомолки» были в командировке в Севастополе. Город расположен на полуострове, и газ до него доходил по остаточному принципу, с перебоями. Пейзаж города–порта приписки российских моряков напоминал картины разрухи военного времени. Вечером новые микрорайоны пугали случайных прохожих черными провалами окон, в которых то там, то тут мерцали свечи. Веерные отключения электричества по районам не позволяли пользоваться электроприборами круглые сутки. Давление в газовых трубах было таким низким, что чайник на плите закипал за 50 минут. В гостинице при +5 °С мы спали в верхней одежде с головой под одеялом. Двух дней оказалось достаточно, чтобы я пообещала себе никогда не возвращаться в тот замороженный полумертвый город. Хотя, конечно, Севастополь был ни в чем не виноват.

18 февраля 2004 года, спустя неделю после моей встречи в «Газпроме» с Александром Беспаловым, поставки в Белоруссию были прекращены. Так я по воле судьбы, не желая больше раздражать белорусского президента критическими публикациями о тактике и стратегии развития топливно–энергетического комплекса, попала в самое пекло газовой войны России с Белоруссией.

19 февраля 2004 года Александр Лукашенко отдал приказ «закрыть задвижки» на границе Белоруссии с Литвой и Польшей. При этом на заседании белорусского правительства он обвинил Кремль в «терроризме на самом высоком уровне» и демонстративно пообещал «подписать договор на поставки газа на условиях Путина». Тем самым он перевел спор хозяйствующих субъектов из экономической плоскости в политическую и обвинил руководство России в давлении на суверенное государство.

20 февраля стороны помирились, и поставки в Европу были восстановлены. В той первой, развернутой Кремлем газовой войне с точки зрения политических последствий победил Александр Лукашенко. Белоруссия начала получать газ по средней цене – $46,68 и сохранила за собой магистральные газопроводы, а потребители не ощутили дефицита тепла.

Первая газовая атака «Газпрома» захлебнулась в белорусских болотах. Калининградская область – западный анклав России – пострадала больше всего: она оставалась без газа и фактически без тепла при минусовой температуре более суток. Польша сразу же заявила претензию по поводу сокращения поставок газа из России и потребовала выплатить компенсацию за нарушения контрактных обязательств на сумму $300400 млн. Несколько месяцев менеджеры и юристы «Газпрома» улаживали претензии поляков. Очевидно, Владимир Путин сделал выводы и ко второй газовой войне – с Украиной – подготовился очень тщательно. В «Газпром» на чашку чая к господину Бесполову меня больше не приглашали.

В этот момент Брюссель впервые с момента развала СССР заговорил о новом русском оружии и угрозе. То, что Россия ударила по своему ближайшему союзнику и, возможно, будущему сателлиту, напугало европейских чиновников и политиков еще больше. Евросоюз воспринял молниеносную войну с белорусскими «партизанами» как демонстрацию силы, тренировку мышц перед предстоящей битвой титанов. И запустил пропагандистскую машину, которая убеждала, что «любой поставщик газа в обход России способен обеспечить энергетическую безопасность ЕС».

Польша на протяжении двух лет регулярно объявляла о строительстве терминала по регазификации сжиженного природного газа, закупке норвежского газа. Но пока российский газ обходился Варшаве дешевле другого топлива, Польша лишь увеличивала его закупку.

Именно цена определяет спрос на тот или иной вид природных ресурсов. Так и подъем газового хозяйства пришелся на 70–е годы XX века, когда этот вид топлива был самым дешевым – особенно в сравнении с мазутом – и все новые электростанции строили на этом, как принято считать, самом экологически чистом топливе с более высокой теплотворностью, чем мазут. Например, к 2008 году правительство Белоруссии отчиталось о стопроцентной газификации страны. Не осталось ни одного из 118 районов, куда не был бы проведен природный газ. Но зимой 2008–2009 годов мазут оказался дешевле русского газа. Этого было достаточно, чтобы вопрос диверсификации для многих потребителей приобрел конкретные формы и параметры.

Борьба на равных

Кремль на время оставил идею возвращения «Бел–трансгаза» под контроль «Газпрома». Тем более что в Москве ожидали если не полного аншлюса Белоруссии, то сращения банковской и налогово–финансовых систем, в частности, введения российского рубля на территории соседней страны. Именно этим объясняются противоречивые заявления «Газпрома» и президента России весной 2005 года. В марте Алексей Миллер заявил о намерении повысить цены на газ для Белоруссии, а в апреле Владимир Путин пообещал сохранить их на прежнем уровне. Год пролетел в переговорах, и 19 декабря на встрече премьеров России и Белоруссии была достигнута договоренность о том, что в 2006 году «Газпром» поставит в республику 21 млрд кубометров газа по прежней цене – $46,68 за тыс. кубометров.

2006–й год начался для Минска с новых переговоров о повышении цен сразу в четыре раза – до $200 за тыс. кубометров. К тому времени Александр Лукашенко успешно провел очередную предвыборную президентскую кампанию и закрепился у власти до 2011 года. Как рассказали мне опытные коллеги, никому не известного экс–депутата Верховного Совета СССР Александра Лукашенко, баллотировавшегося в президенты Белоруссии в 1994 году, поддерживал экс–глава «Газпрома», российский премьер Виктор Черномырдин. Позже он лично прилетал в Белоруссию мирить молодого президента со старой гвардией Верховного Совета последнего созыва.

За прошедшие с тех пор 15 лет господин Лукашенко небезуспешно играл на слабостях российского руководства, и с первым президентом Борисом Ельциным все проходило гладко. Однако второй президент Владимир Путин 9 мая 2006 года распорядился запретить дотации Белоруссии в любой форме и потребовал перехода на европейские цены при продаже газа или полного аншлюса в состав России. Накануне Белоруссия в очередной раз отказалась ввести российский рубль с 2008 года.

В непростые отношения Владимира Путина и Александра Лукашенко вмешивался фактор конкуренции.

С момента объявления о создании Союзного государства 8 декабря 1999 года оставался открытым вопрос об его лидере. Александр Лукашенко настаивал на ротационном принципе руководства, то есть смене главы Союзного государства, скажем, раз в два года. Первый президент России Борис Ельцин смотрел на любые инициативы Александра Лукашенко сквозь пальцы и, не вникая особо в структуру строительства Союзного государства, в принципе одобрял все, что предлагал «младший брат».

Это привело к тому, что Александр Лукашенко во второй половине 1990–х годов заключил прямые межправительственные соглашения с лидерами республик в составе Российской Федерации и приобрел популярность среди российских губернаторов. Некоторые из них даже обещали поддержать его, если он решит участвовать в выборах президента России. Юридически лидер Белоруссии мог сделать это только после принятия Конституционного акта Союзного государства, предусматривающего такие возможности. Но при Ельцине акт принять не успели, а Путин был категорически против раздела власти по горизонтальному принципу.

С 2002 по 2006 год Владимир Путин и Александр Лукашенко обменивались лишь информационными уколами, напоминавшими предупредительные выстрелы в воздух или угрожающие удары резиновых дубинок по пластиковым щитам. Лукашенко и Путин в этих отношениях были равными противниками, у одного из которых в распоряжении была четко выстроенная исполнительная вертикаль власти, а у другого – энергоресурсы. Следует отдать должное Александру Лукашенко: он никогда не применял в переговорах с Кремлем по газу схем, которые открывали бы ему персональный доступ к бонусам. Это был торг на уровне выгоды для обоих государств – «содержание российских военных станций в обмен на газ», который к тому же позволял Минску время от времени списывать свои старые долги.

Обмен «любезностями» двух президентов того времени кратко и емко отражает причины, по которым союзники в итоге оказались по разные стороны бар рикад.

Владимир Путин: «Зачем в проекте Конституционного акта Союзного государства писать, что Белоруссия будет суверенным государством, территориальной целостностью, имеющей право вето на все решения и так далее? Не будем забывать, что экономика Белоруссии – это 3% экономики России… У нас тоже должно быть право вето. Но тогда это даже не напоминает Советский Союз».

Александр Лукашенко: «Мы всегда слышали, что Белоруссия будто бы является гирей на ногах России и хочет решить свои внутренние проблемы за счет РФ: и кормить нас будут, и поить. Мы это услышали! На самом высоком уровне! Белоруссия никогда не станет 90–м субъектом России. Союз должен строиться только на равноправной основе».

Владимир Путин: «Всей Белоруссии, шести областям, можно объединяться с Россией в соответствии с российской Конституцией. Зачем же нам распускать Российскую Федерацию, уничтожать нашу Конституцию, а потом все снова начинать?»

Александр Лукашенко: «Российская сторона не хочет выполнять действующий договор, то есть создавать Конституцию, идти на референдум и потом формировать органы власти Союзного государства. В администрации президента России заранее был готов сценарий, как будут раскручиваться эти инициативы по разделению государства на шесть частей и включению в состав России. На что я прямо заметил, что даже Сталин до этого не додумался».

Владимир Путин: «Основным направлением нашей деятельности должна стать работа по созданию экономической базы строительства Союзного государства. В соответствии с договором от 1 января 2005 года должен функционировать в качестве единого платежного средства российский рубль».

Александр Лукашенко: «Введение единой валюты – это сложный вопрос. Он требует решения ряда проблем, касающихся единой финансовой политики и эмиссионного центра. Это вопрос нашего суверенитета, а Россия хочет решить эти вопросы единолично».

Владимир Путин: «Россия должна перестать быть дойной коровой для всех и каждого. Мы выполняем требования наших партнеров, учитывая их интересы, и вправе требовать такого же учета наших интересов с их стороны».

Александр Лукашенко: «Хочет Путин, чтобы мы платили эти деньги (за газ. – Н.Г.), давайте соберем их от лекарств чернобыльцев, от тех, кто гнил в окопах. Неужели мы не соберем эти 200 миллионов долларов? Соберем, и нами перестанут манипулировать и шантажировать».

Владимир Путин: «Потери российской экономики из–за газовых соглашений с Белоруссией составят $3,3 миллиарда, из которых госбюджет потеряет $1,3 миллиарда, а „Газпром“ – $2 миллиарда».

Характерно, что каждый раз накануне переговоров России и Белоруссии по газу политологи предсказывали крах белорусского экономического чуда, опирающегося на дешевые энергоносители. «С повышением цен на газ и прекращением субсидирования нефтяного экспорта Москва нанесет по Александру Лукашенко серьезнейший политический удар, и Минск будет вынужден либо пойти на условия Москвы, либо окажется перед лицом мощнейших экономических и социальных потрясений, – прогнозировал преподаватель кафедры политической теории МГИМО Кирилл Кок–тыш. – С разрушением монополии на льготную стоимость электроэнергии для предприятий рушится вся система власти Лукашенко и представление о белорусском экономическом чуде».

Однако конвертировать экономический прессинг в политическую победу на белорусском направлении Кремлю никак не удавалось. По данным многочисленных социологических опросов, проведенных в Минске, общественная поддержка вхождения Белоруссии в Россию не превышала 5–6% в 2006 году против 50% в 2000 году. По мнению Сергея Калякина, начальника штаба экс–кандидата в президенты Белоруссии Александра Милинкевича, Александр Лукашенко скорее пошел бы на экономический кризис и тотальную изоляцию, нежели уступил бы власть Кремлю. Кроме того, в 1990–е годы, когда в Москве была создана благоприятная среда для выращивания олигархов, белорусские власти, лишенные западных инвестиций и вынужденные экономить на всем, с помощью налоговых льгот субсидировали промышленность Белоруссии. Тем самым Минск получил временную фору для реконструкции и модернизации производства. Может быть, это и есть причина, по которой белорусская индустрия держалась все эти годы – вопреки негативным прогнозам большинства независимых экспертов.

К сожалению, финансовый кризис 2008–2009 годов, остановивший российскую индустрию, привел и к остановке ряда крупных белорусских производств. На момент написания книги было совершенно неясно, насколько затянется этот кризис. Финансовый директор нефтегазовой компании «Итера» Сергей Воробьев еще осенью 2008 года прогнозировал, что выйти из него удастся не ранее конца 2010 года, а может быть, и позже.

Искусство газовых королей

Весной 2006 года премьер–министр Белоруссии Сергей Сидорский написал главе правительства России Михаилу Фрадкову письмо. Впервые с 1995 года, когда начались процессы сближения России и Белоруссии, в официальном документе обсуждалась перспектива юридического выхода Минска из Договора о Союзном государстве, поскольку продолжение политики «Газпрома», по мнению господина Сидорского, ведет «к полному развалу» создания единого экономического пространства. Идея Союзного государства с братским белорусским народом была популярна в России, и Владимир Путин не мог согласиться на открытый конфликт с Минском. Было решено еще раз обсудить «Белтрансгаз».

Первый вице–премьер Белоруссии Владимир Семашко летом 2006 года нашел, как казалось властям Белоруссии, удачный компромисс. Он подтвердил готовность создать на базе «Белтрансгаза» международный газотранспортный консорциум по образу и подобию украинского, но с одной оговоркой – допуском белорусов к ресурсной базе России. «Мы готовы обменяться активами – 50% „Белтрансгаза“ отдать белорусско–российскому СП по транспортировке газа, – цитировало в то время информагентство ИТАР–ТАСС Владимира Семашко. – Но взамен мы хотели бы получить активы газодобывающих компаний в структуре „Газпрома“, которые позволят нам добывать в России 10–12 млрд кубометров газа». Цель – гарантировать поставки дешевого газа для Белоруссии.

В ответ «Газпром» в довольно жесткой форме дал понять, что предлагаемый Белоруссией сценарий перемирия не вписывается в существующую структуру отношений «Газпрома» с иностранными компаниями, которых газовая монополия напрямую к добыче газа в России не допускает. В Москве потеряли всякую надежду на получение контроля над «Белтрансгазом». С 1994 года, «Газпром» предпринимал многочисленные попытки купить этот актив, однако каждый раз его инициатива тонула в коридорах белорусской бюрократической системы. Александр Лукашенко после длительных коммерческих переговоров каждый раз запрещал приватизацию и продажу магистральных трубопроводов.

Но на этот раз лед тронулся. К концу июля 2006 года правительство Белоруссии и «Газпром» наконец выбрали оценщика белорусских газопроводов. Им стал один из крупнейших кредиторов «Газпрома» – нидерландский банк ABN Amro. Во избежание очередных манипуляций с гарантиями в энергетической сфере зампредседателя правления «Газпрома» Александр Рязанов предупредил: «Цены в 2007 году все равно будут рыночными, но мы готовы погасить часть стоимости газа за счет приобретения активов по рыночным ценам».

За месяц до этого, 23 июня, Минск впервые начал коммерческие переговоры с «Газпромом», исходя из цены на газ, предложенной монополией. Глава «Газпрома» Алексей Миллер и вице–премьер Белоруссии Владимир Семашко договорились составить «список предприятий Белоруссии, представляющих интерес для „Газпрома“, с учетом „повышения цены на газ“». Пресс–секретарь главы «Газпрома» Сергей Куприянов уточнил, что перечень активов стоимостью $10 млрд будет согласован к августу. Российскую монополию интересовало, по словам ее руководителей, получение контроля над магистральными газопроводами «Белтрансгаза», распределительными сетями «Белтопгаза» и Мозырским нефтеперерабатывающим заводом, который на 42% уже принадлежал «Газпрому».

Летом 2006 года заместитель председателя правления «Газпрома» Александр Рязанов впервые официально заявил, что российская монополия вводит единую рыночную политику расчета цен на газ для всех стран СНГ. «Мы не собираемся дотировать СНГ. Мы хотим продавать газ, исходя из принципа равнодоходности, то есть на базе цены газа на границе Германии минус транспортные расходы до страны СНГ», – пояснил он. Заявление господина Рязанова должно было продемонстрировать принципиальную рыночную позицию «Газпрома» в отношениях как со странами СНГ, так и Евросоюза накануне саммита G8 в Петербурге.

Германия была выбрана базой для формирования цены потому, что она была и остается первым и крупнейшим потребителем российского газа (34–36 млрд кубометров в год) в Центральной и Западной Европе. В 2006 году газ «Газпрома» стоил для Германии $250 за тыс. кубометров. «Мы послали контракт в Белоруссию, где указана стартовая цена $200 и формула цены с привязкой к европейской корзине нефтепродуктов, – отмечал тогда Александр Рязанов. – К Белоруссии мы применим его в 2007 году».

«Газпром» так и не выставил счет в $200 за тыс. кубометров Белоруссии ни в 2007, ни в 2008, ни в 2009 годах. Хотя в бюджете российской монополии на 2009 год, утвержденном в конце 2008 года, записаны среднегодовые цены на 2009 год – $229, на 2010 год – $278, на 2011 год – $268. Впрочем, в 2009 году этот бюджет был пересмотрен. Все это лишь свидетельство того, что ценовые переговоры – это искусство, а не математика. Например, в ходе переговоров Германия в качестве базовой цены была заменена Польшей для Белоруссии и Венгрией для Украины. Эта замена привела к резкому повышению цен на газ для Украины, но не для Белоруссии.

Газовые договоры – это всегда искусство компромисса между противоречивыми позициями продавца и покупателя. А блеф – это искусство газовых королей, позволяющее добиться уступок, которые еще вчера казались невозможны. Как, например, можно объяснить при помощи простой коммерческой логики тот факт, что Белоруссия получила среднегодовую цену на 2009 год в $148,9 за тыс. кубометров, а Украина – $228,9 при прогнозе среднеевропейской цены – $280? У этих стран одинаковая 20% скидка к западноевропейским ценам. Правда, при поставках газа в Белоруссию «Газпром» не платит экспортную пошлину, которая составляет 30% суммы контракта, но все равно эти цены не выглядят сопоставимыми.

В конечную цену газа в СНГ входит ряд ингредиентов внешнеполитической и военно–промышленной кухни. И я лишь приветствую способности белорусских переговорщиков добиваться поставленных целей и удерживать цены на газ на заданном уровне. Объяснить логически, за счет чего это происходит, могут только газовые короли Путин и Лукашенко.

Мирный договор с контрибуцией

Бессонная ночь с 31 декабря 2006 года на 1 января 2007 года дорого обошлась белорусам. Вице–премьер Белоруссии Андрей Кобяков, до тех пор нечасто фигурировавший в переговорах с Россией по газу, проводил уже не первые сутки в офисе «Газпрома» в Москве. Он, как официальный представитель Минска, пытался убедить российскую монополию в том, что цены на газ для Белоруссии не стоит поднимать выше $55 за тыс. кубометров с учетом 13% роста цен на внутрироссий–ском рынке. Однако «Газпром» стоял на своем. Когда до боя кремлевских курантов в новогоднюю полночь оставалось несколько минут, Андрей Кобяков все же поставил подпись под соглашением, предусматривающим повышение цен на газ для республики до $100. В результате чего Белоруссия навсегда потеряла возможность покупки дешевого газа и вынуждена была заплатить $2 млрд в 2007 году вместо $950 млн – в предыдущем. Впрочем, это были самые низкие цены на российский газ за пределами России.

Когда по итогам второй газовой войны Москвы и Минска в 2006 году мне стало известно о готовящемся повышении цен на газ до $200 за тыс. кубометров, я опубликовала эту информацию. Власти Белоруссии так обиделись на подобную публичность, которая была коммерческой тайной до моих публикаций, что вычеркнули «Коммерсантъ» из перечня периодических изданий, разрешенных к распространению в Белоруссии. Следует отдать должное мастерству переговорщиков из Минска, что по итогам длительных дискуссий им удалось сохранить цены на газ в 2007 году на прежнем уровне .

Самой большой уступкой, на которую наконец согласился Александр Лукашенко, была продажа 50% акций «Белтрансгаза» «Газпрому» за $2,5 млрд равными частями в 2007–2010 годах. Но, как позже выяснили в Москве, этот пакет не дает «Газпрому» права оперативного управления компанией и принятия стратегических решений без согласия Александра Лукашенко. Так что прибыль компании по–прежнему определяет белорусский президент, а не российский акционер. «Газпром» попытался договориться о покупке еще одной акции «Белтрансгаза», но не смог. Тогда Белоруссию наказали рублем.

Белоруссия всегда сохраняла ставку на транзит газа очень низкой, порой даже ниже, чем в России, поэтому она не рассчитывала на значительные доходы за транзит. В сложившейся ситуации казалось, что выплата российской монополией первых $650 млн за 12,5% акций «Белтрансгаза» облегчит платежный баланс Белоруссии. Однако летом 2007 года российский Минфин отказался выдать обещанные при подписании соглашения о создании СП $1,5 млрд кредита правительству Белоруссии, а «Газпром» в итоге оформил платежи, не выводя деньги за пределы московской кольцевой дороги. Это было сделано путем передачи платежного поручения Газпромбанку для расчетов с «Белтрансгазом» за акции и возврата их в «Газпром» в качестве платежа за газ.

Подписанное в последние минуты 2006 года «газовое перемирие» между Россией и Белоруссией практически сразу же омрачилось началом новой войны, на сей раз – «нефтяной». С января 2007 года президент России Владимир Путин распорядился прекратить реэкспорт российской нефти и нефтепродуктов с территории Белоруссии.

Нефть в отношениях России и Белоруссии всегда играла важнейшую роль. Через территорию Белоруссии в разные годы проходило 50–90% российской нефти на экспорт. Минск владел монопольным правом на ее транзит, так же, как Киев – газа. Из $16 млрд товарооборота в 2005 году на нефть приходилось $4 млрд. Эти цифры объясняются просто: в Белоруссии работают два нефтеперерабатывающих завода суммарной мощностью до 23 млн тонн, позволяющие вырабатывать из нефти до 84% светлых нефтепродуктов (бензин, газойль, керосин, растворители).

В России, несмотря на формирование класса нефтяных миллионеров и миллиардеров, глубина переработки нефти на большинстве аналогичных предприятий остается все еще ниже современных экологических требований ЕС. Поэтому российские нефтекомпании довольно долго пользовались относительно льготным налоговым режимом Минска, который позволял без уплаты в федеральный бюджет экспортной пошлины (в соответствии с договором о таможенном союзе между странами) экспортировать бензин и дизтопливо в ЕС, внося значительно более низкую экспортную пошлину на них в Белоруссии.

В соответствии с межправительственным соглашением, российские нефтяники планировали поставить на белорусские нефтеперерабатывающие заводы в 2007 году 19,5 млн тонн нефти. Эксперты утверждают, что прямого реэкспорта российской нефти из Белоруссии никогда не было – «Транснефть» выделяла не–фтекомпаниям квоты на прокачку ровно тех объемов, которые требуются для местных НПЗ.

Вместе с тем на протяжении более 10 лет нефте–компании практиковали скрытую форму реэкспорта, вывозя в третьи страны производимые в Белоруссии нефтепродукты. Предоставляя нефть на местные НПЗ на условиях процессинга, то есть оплачивая только переработку нефти, российские компании (вернее, их белорусские дочерние предприятия) экспортировали часть нефтепродуктов.

Согласно договору о таможенном союзе России и Белоруссии, экспортные пошлины на нефть и нефтепродукты в обеих странах должны были быть унифицированы, но это положение до конца 2006 года не выполнялось. Величина пошлин постоянно менялась в зависимости от рыночной цены на нефть, но, по оценкам экспертов, белорусская пошлина составляла примерно 75% российской, а на светлые нефтепродукты – 50%. Кроме того, налог на добавленную стоимость в Белоруссии вместо непосредственной выплаты зачитывался при уплате экспортной пошлины в республиканский бюджет.

В апреле 2006 года Москва в очередной раз предприняла попытку заставить Минск отдавать половину экспортной пошлины в российский бюджет, но так и не добилась этого. Таким образом, от отправки нефти на $4 млрд в Белоруссию на переработку и последующего экспорта нефтепродуктов через ее границу российский бюджет к концу 2006 года не получал ничего. В то же время российским нефтяникам такая схема была выгодна в силу низкой экспортной пошлины на нефтепродукты и из–за того, что закупочные цены на нефть в Белоруссии были примерно на $20–25 за тонну выше, чем в России. Поэтому нефтекомпаниям было выгодно даже просто продавать ее белорусским заводам.

Несколько лет Белоруссия ежегодно экспортировала около 13 млн тонн своих нефтепродуктов, 60% которых приходилось на долю российских компаний. Выгодна эта схема была и белорусскому государственному концерну «Белнефтехим», собственная добыча которого не превышает 1,8 млн тонн нефти в год. Покупая российскую нефть и отправляя ее на переработку, «Белнефтехим» экспортировал свою нефть (1 млн тонн в 2004 году) по мировым ценам. В январе—октябре 2005 года цена поставок российской нефти в дальнее зарубежье составляла $46 за баррель, в Белоруссию – $29, внутри России – $22 за баррель.

Распоряжение Путина от 1 января 2007 года серьезно било по белорусскому бюджету, лишая его существенных доходов. Минск не мог оставить такое решение без ответа. 3 января 2007 года белорусские власти ввели беспрецедентную по величине таможенную пошлину на российскую нефть, транспортируемую по белорусским нефтепроводам – $45 за тонну.

Официальная мотивировка введения пошлины на транзит российской нефти через территорию Белоруссии звучала так: «неисполнение Российской Федерацией в одностороннем порядке норм Соглашения между правительствами Белоруссии и России о свободной торговле и Соглашения о Таможенном союзе». Вслед за установлением пошлины на транзит российской нефти белорусское правительство одобрило отбор нефти из нефтепроводов «Дружба». Ситуация накалилась до предела.

Более того, Александр Лукашенко заявил о намерении ввести целый ряд мер в отношении России – обязательную плату за землю, по которой идут трубопроводы, и «за все остальное, что они получают здесь». На протяжении многих лет он ссылался на то, что Россия безвозмездно пользуется военными базами, сохранившимися в Белоруссии со времен СССР; причем речь шла о действительно важных стратегических объектах – зональном пункте связи с подводными лодками ВМФ России «Вилейка» и радиолокационной станции «Волга».

Для России эти станции имеют важное внешнеполитическое значение. РЛС «Волга», расположенная недалеко от Барановичей, входит в единую систему предупреждения о ракетном нападении на Москву – вся информация оттуда передается на командный пункт управления стратегическими ядерными силами Генерального штаба России. Эта станция способна обнаруживать ракеты в радиусе до 6 тыс. километров, с ее помощью также ведется мониторинг за районами патрулирования подлодок НАТО в Северной Атлантике и Норвежском море. А станция «Вилейка» осуществляет двухстороннюю кодированную связь командного пункта ВМФ России с подводными лодками в мировом океане. В случае войны она может быть использована для выдачи целеуказания российским подводным лодкам для атаки.

Обеспечение за счет бюджета Белоруссии этих объектов и было тем ключевым аргументом, благодаря которому Борис Ельцин каждый раз шел на уступки Александру Лукашенко в цене газа. Владимир Путин также свой первый срок открыто не проявлял резкого отношения к лидеру Белоруссии, хотя их личные отношения так никогда и не стали дружескими – слишком разными понятиями оперировали эти два человека, разный жизненный опыт не позволял им сблизиться по–настоящему. Это были заклятые друзья, обреченные волей судьбы учитывать взаимные интересы братских народов.

Поэтому 7 января Путин напомнил своему белорусскому визави, что Россия простила Белоруссии $1 млрд долга именно в счет того, что плата за военные объекты, размещенные на территории республики, и за аренду земли под транзитными трубами взиматься не будет. Он также объяснил, что если после введения пошлины на нефть сырье и подорожало на 50%, то до этого Белоруссия годами продавала за границу нефть по мировым ценам, одновременно получая с покупателя таможенную пошлину.

Межправсоглашение «О мерах по урегулированию торгово–экономического сотрудничества в области экспорта нефти и нефтепродуктов» 11 января 2007 года поставило точку в нефтегазовых войнах России и Белоруссии: Москва вернула себе доходы от экспорта нефтепродуктов, Минск потерял часть бюджетных прибылей. В белорусском правительстве летом 2007 года, когда показатели по экспорту резко упали, полетели головы ряда высокопоставленных чиновников.

Однако Андрей Кобяков тогда удержался и, по рассказам источников, близких к КГБ Белоруссии, попытка подставить его по примеру российского прокурора Скуратова «в бане с девочками» провалилась. Напротив, уволены были руководители спецслужб, организовавших слежку за верным другом президента Лукашенко.

Белоруссия согласилась не просто на двукратное повышение цен в 2007 году, а подписала соглашение о переходе на европейские стандарты торговли газом с поэтапным переходом в 2011 году на среднеевропейские цены. В 2008 году «Газпром» применял понижающий коэффициент в 40% к уровню ЕС, и цены поднялись до $119 в первом квартале, $129 – во втором и до конца года. В 2009 году «Газпром» формально применил 20–процентный понижающий коэффициент, но, по словам Андрея Кобякова, цены на газ выросли незначительно – до $148,9 за тыс. кубометров в среднем по году.

Без политического вмешательства и на этот раз дело не обошлось. Александр Лукашенко, посетив Москву накануне нового, 2009 года, уехал очень довольный. Как утверждали люди, сопровождавшие его в аэропорт, Александр Григорьевич улыбался и молчал. Утечек с этой встречи не последовало ни спустя неделю, ни спустя месяц. Известно лишь то, что Россия и Белоруссия договорились перейти в расчетах за газ и нефть с доллара на российский рубль. Но в связи с девальвацией рубля решили повременить. При этом Москва выделила Минску $2 млрд кредита на 2009 год и пообещала еще 100 млрд российских рублей для сближения экономик и финансовых систем обеих стран.

Сообщается также, что в 2010 году очередной раз планируется создать Союзное государство и отменить разделение доходов от экспорта нефти и нефтепродуктов, действующее в 2007–2009 годах между Минском и Москвой. Впрочем, на деле, очевидно, такое разделение все равно останется – не в той, так в другой форме. Скидка на газ для Белоруссии в 2010 году должна составить 10% к ценам в Западной Европе. Однако белорусский президент, с высокой долей вероятности, найдет еще какие–то аргументы для сохранения льготных цен на газ. Официальный Минск занимает позицию хитрого и умного соседа, который, с одной стороны, не отказывается поддерживать внешнеполитический курс Москвы, а с другой – никак не признает независимость Южной Осетии. Не исключено, впрочем, что это признание просто отложено – до получения кредита МВФ в 2009 году.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.