Сомнительное дело об убийстве Мэри Эмслей[6]

Сомнительное дело об убийстве Мэри Эмслей[6]

В судебной практике Англии таких сомнительных дел, к сожалению, очень много. Ещё грустнее, что все такие дела решаются не в пользу подсудимых. Общественная психология в данном случае совершенно понятна. Представьте себе, что совершено зверское, отвратительное преступление. Общественное мнение возмущено и громко требует возмездия, требует жертвы. И вот жертва отыскивается. Улики против подсудимого сомнительны, но ни судья, ни присяжные заседатели не обращают на это внимания, и несчастный приносится на алтарь правосудия. Некоторые юристы пытаются даже оправдать такую систему. Лорд Тентерден заявил, что суд не должен обращать излишнего внимания на улики и что лучше, если он будет руководствоваться простым здравым смыслом. Но, Господи Боже мой! кто не знает, сколько людей сделались жертвами этого самого здравого смысла![7] Я полагаю, что если только эта теория здравого смысла восторжествует в наших судах окончательно, то закон наш сделается величайшим убийцей в Англии. Я верю в то, что на судах должно применяться правило, в силу которого лучше оправдать девять виновных, чем осудить одного невинного; но, к сожалению, это правило далеко не всегда в наших судах соблюдается. В данном случае я хотел бы рассказать читателям об одном крайне сомнительном деле. Это дело об убийстве госпожи Мэри Эмслей.

Не всем иностранцам, посещавшим нашу страну, известно, что такое представляет из себя рабочий Лондон. Это совершенно особенный город. Представьте себе целые ряды улиц и кварталов, застроенных бесконечными рядами кирпичных домов. Дома эти некрасивы и как две капли воды похожи один на другой. Это томительное однообразие несколько нарушается только кабаками и часовнями на перекрёстках, причём часовен гораздо меньше, чем кабаков, и посещаются они гораздо реже.

Эти рабочие кварталы своими бесконечными рядами некрасивых домов много содействовали увеличению столицы. Особенно усердно строился Лондон в эпоху между Крымской войной и 1860-м годом. Строительством тогда занимались многие подрядчики, у которых мало денег, но много ловкости. Такой предприниматель строил дом, закладывал его, на заложенные деньги строил второй, закладывал его снова и принимался опять за постройку, и так до бесконечности. Ввиду того, что цены на недвижимость в это время росли, многие из аферистов обогатились и нажили громадные состояния. Между этими ловкими строителями был некий Джон Эмслей. Умирая, он оставил своей жене Мэри огромное состояние, заключавшееся в большом количестве домов и солидных капиталов.

В описываемое время Мэри Эмслей была уже старухой. Всю жизнь она прожила в бедности и теперь, разбогатев, не желала менять привычек. Детей у неё не было; всю энергию она посвящала делам и сама управляла своею собственностью. Она самолично собирала недельную плату со своих небогатых жильцов. Госпожа Эмслей была угрюмая, суровая чудачка. На Гровской улице в Степнее, где она жила, её недолюбливали, но чудачества старухи интересовали всех.

Как я уже сказал, домов у неё было очень много, и они были разбросаны в трёх кварталах. Но, невзирая на дальность расстояния и на свои преклонные годы, Мэри Эмслей ходила повсюду лично, взыскивала с жильцов плату, подавала на неисправных в суд, сдавала квартиры и так далее. Способности к хозяйственной деятельности у неё были немалые. Она никогда не упускала своего. На всём старуха старалась нажиться и сэкономить. Так, постоянных управляющих она не держала, а нанимала себе служащих на время, когда у неё накапливалось много дел и одна справиться с ними она не могла. На службе у госпожи Эмслей перебывали таким образом многие, в том числе были двое, чьим именам было суждено приобрести всеобщую известность. Одного из них звали Джон Эмме, другой был штукатур Джордж Мэллинс.

Несмотря на своё богатство, Мэри Эмслей жила в полном одиночестве. Только по субботам к ней приходила подёнщица мыть полы и чистить дом. Старуха была чрезвычайно боязлива и подозрительна. Эта черта всегда наблюдается в характере людей, которым суждено погибнуть насильственной смертью. Человеческой природе присущи глубокие инстинкты, лежащие вне сознания, и эти инстинкты предсказывают нам наше будущее.

Дверь Мэри Эмслей отворяла с соблюдением разных предосторожностей. Сперва она оглядывала посетителя из окна, выходившего на улицу, и уж только потом вступала с ним в переговоры.

Мэри Эмслей была очень богата, она могла бы утопать в роскоши, но привычкам своим не изменяла и жила в маленьком домике, который состоял из двух этажей и подвала. Позади дома находился заброшенный садик. Старуха вела существование поистине жалкое.

Последний раз госпожу Эмслей видели вечером в понедельник 13 августа 1860 года. В этот день, в семь часов вечера, два соседа видели её сидящей у окна своей спальни. На следующий день в десять часов утра или позже к ней приходил один из её временных служащих переговорить с нею относительно каких-то медных кранов. Этот человек долго звонил, стучал в дверь, но так и ушёл, не добившись ответа.

Во вторник к госпоже Эмслей приходили многие, но тоже ушли, не повидав хозяйки. Среда и четверг прошли таким же образом. В доме не было заметно никаких признаков жизни. Это обстоятельство было само по себе чрезвычайно подозрительно, но соседи так привыкли к чудачествам вдовы, что и не думали тревожиться.

Только в пятницу сапожник Джон Эмме, ходивший к вдове по делу и тоже ничего не добившийся, заподозрил, что в доме, погружённом в гробовое молчание, произошло что-то неладное. Он уведомил адвоката вдовы Эмслей, господина Роза и одного из её дальних родственников, господина Фэза. Все трое двинулись к дому Мэри Эмслей, захватив по дороге полицейского констебля Диллона.

Дверь и окна оказались запертыми; поэтому все четверо перелезли через забор, вошли в сад и направились к заднему крыльцу, которое отворили без затруднений. Джон Эмме, знакомый с расположением комнат в доме, шёл впереди. В нижнем этаже никого не было, царила мёртвая тишина, нарушаемая лишь крадущимися шагами и осторожным шёпотом вошедших. На второй этаж они поднялись несколько ободрённые. Им стало казаться, что всё в этом доме обстоит благополучно. Весьма вероятно, что чудачка-вдова просто уехала куда-нибудь гостить.

Поднявшись по лестнице и оказавшись на верхней площадке, Джон Эмме внезапно остановился и вперил глаза во что-то. Роз, Фэз и Диллан последовали его примеру. Они увидели нечто, что разрушило все их надежды.

На деревянном полу виднелось пятно крови, на котором явственно отпечатался след мужской ноги. Дверь, ведущая в комнату, была притворена, а кровавый след был перед дверью и указывал на то, что человек, оставивший его, вышел из этой затворённой комнаты; полицейский бросился к двери и попытался отворить её, но дверь не отворялась. Что-то, лежавшее на полу по ту сторону двери, мешало ей отворится. Тогда все принялись толкать дверь, и она наконец открылась.

Перед ними, раскинув руки и ноги, лежала на полу несчастная старуха. Под мышкой у неё торчали два рулона обоев. Ещё несколько таких рулонов было раскидано по полу возле трупа. Старуха была убита несколькими ужасными ударами по голове. Удары эти, по-видимому, обрушились на неё неожиданно, и она сразу же упала на пол без чувств. Смерть страшна, только когда она приближается, но старухе, очевидно, не пришлось испытать этого ужаса.

Известие об убийстве богатой домовладелицы вызвало в округе сильнейшее волнение. Все усилия были направлены к тому, чтобы отыскать убийцу. Правительство назначило сто фунтов награды тому, кто укажет преступника. Скоро эта награда была повышена до трёхсот фунтов, но всё без толку. Тщательный обыск дома не дал решительно никаких указаний. Час убийства было трудно определить. Судя по тому, что постель осталась неоправленной, можно было решить, что убийство совершено ночью или рано утром, но наверняка сказать этого было нельзя. Старуха могла позабыть оправить постель, и в таком случае преступление могло совершиться вечером. На это указывало и то обстоятельство, что старуха была одета, да и едва ли бы она рано поутру стала возиться с обоями.

В общем, было предположено, что убийство совершено в понедельник вечером после семи часов. Ни окон, ни дверей взломанных не оказалось. Стало быть, убийца был впущен в дом самой госпожой Эмслей. Но, как уже сказано, старуха была осторожна и боязлива и вечером к себе никого не впускала. Выходит, убийца принадлежал к числу людей, которым она доверяла. Убийца пришёл к ней по делу: на это указывали рулоны обоев в руках убитой.

Эти выводы полиции были вполне правильны. Воспользовался убийца очень немногим. В доме оказалось всего сорок восемь фунтов наличными, и эта сумма, спрятанная в погребе, осталась нетронута. Похищенными оказались только несколько вещей, представлявших весьма незначительную ценность.

Неделя шла за неделей, публика нетерпеливо ожидала ареста преступника. Полиция усердно работала, но молчала. Наконец этот долгожданный арест был произведён и при чрезвычайно драматических обстоятельствах.

Среди многих людей, находивших себе скудный заработок временной службой у убитой вдовы, был некто Джордж Мэллинс — человек почтенной наружности, пятидесяти с лишком лет от роду, но свежий и бодрый. Мэллинс служил прежде в солдатах, и военная выправка у него осталась. Одно время он также служил в ирландской полиции, а затем менял профессии и после многих превратностей судьбы сделался штукатуром, после чего поселился в восточной части Лондона.

Вот этот-то человек и явился к сержанту полиции Тапперу и сделал ему заявление, из коего явствовало, что тайна убийства госпожи Эмслей скоро разъяснится. Мэллинс заявил, что он с самого начала подозревал в преступлении сапожника Эммса и следил за ним, чтобы проверить свои подозрения. Занялся же этим Мэллинс, по его словам, во-первых, из любви к правосудию, а во-вторых, потому, что желал получить награду. Триста фунтов стерлингов — сумма немалая, и Мэллинс очень желал её получить.

— Если вы мне уплатите деньги, я вам всю эту историю раскрою, — заявил он при своей первой беседе с полицией, а затем, намекая на то, что и сам прежде служил полицейским, прибавил:

— По этим делам я ходок!

И, действительно, Мэллинс оказался ходоком. Полиция, благодаря ему, нашла если не преступника, то козла отпущения за убийство Мэри Эмслей.

Заподозренный сапожник жил в небольшом домике на краю пустыря, занятого кирпичными заводами. В пятидесяти ярдах от домика стоял полуразрушенный и заброшенный сарай.

Мэллинс сообщил, что всё время следил за Эммсом. Однажды, по его словам, он видел, как Эмме вынес из дома какой-то свёрток и скрыл его где-то в сарае.

— Весьма вероятно, — прибавил хитроумный Мэллинс, — что он спрятал вещи, взятые им у убитой.

Полиции этот рассказ показался правдоподобным, и на следующий день трое полицейских — Мэллинс следовал в отдалении — явились в дом Эммса и устроили обыск в нём и в сарае. Поиски, однако, оказались напрасными, и ничего найдено не было.

Такой итог, однако, не удовлетворил наблюдательного Мэллинса, и он осыпал полицейских упрёками за то, что они плохо искали. Он уговорил их повторить обыск, который производился на этот раз в его присутствии и по его указаниям. Обыск дал великолепные результаты. Под одной из половиц был найден бумажный свёрток с очень интересным содержимым. Свёрток был завязан ремешком, а в нём найдены три чайника, одна столовая ложка, два увеличительных стекла и чек на имя госпожи Эмслей. Чек этот, как установлено, она получила в уплату за квартиру в день своей смерти. Ложки и стёкла также оказались принадлежащими госпоже Эмслей.

Находка, без сомнения, имела первостепенную важность, и вся компания двинулась в полицию. Эмме был растерян и сердит, а Мэллинс важничал и хвастал, как то всегда случается с сыщиками-любителями.

Но недолго длилось его торжество. В полиции его встретил инспектор и объявил ему, что его считают соучастником преступления.

— Так-то вы благодарите меня за услугу! — воскликнул Мэллинс.

— Если вы не виноваты, вам нечего бояться, — ответил инспектор.

И Мэллинса арестовали и предали суду.

Столь внезапная «смена декораций» вызвала сильнейшее волнение в обществе. Негодование против Мэллинса было страшное. В нём видели не только злодея, совершившего зверское убийство, но и подлеца, который с целью получить награду в триста фунтов хотел взвалить свою вину на другого, невинного человека.

Невиновность Эммса была выяснена очень скоро. Он вполне доказал своё алиби. Но раз Эмме невиновен, то кто же убийца? Конечно, тот, кто спрятал в сарай Эммса украденные у вдовы Эмслей вещи. Спрятал же эти вещи там, разумеется, Мэллинс. Ведь это он уведомил полицию о том, что вещи там находятся.

Словом, дело об убийстве г-жи Эмслей было решено прежде, чем Мэллинс появился на скамье подсудимых; улики, собранные полицией, были не таковы, чтобы общество изменило свой взгляд на дело. Полиция не теряла времени даром, она собрала целый ряд фактов, уличавших обвиняемого, и факты эти до сведения присяжных довёл сержант Парти.

Дело разбиралось в Главном Уголовном суде 25 октября, десять недель спустя после убийства. На первый взгляд улики против Мэллинса убийственны. При обыске его дома, последовавшем вслед за его арестом, оказались найдены такие же шнурки, какими был завязан пакетик, спрятанный в сарае. Найден также кусок сапожного вара. Зачем, спрашивается, понадобился Мэллинсу этот вар? При его профессии он ему был совсем не нужен. Очевидно, он нарочно намазал варом шнурок с тем, чтобы заставить поверить полицию в преступность несчастного Эммса.

В доме был найден и штукатурный молоток, который казался совершенно подходящим орудием для нанесения ударов вроде тех, от которых умерла Мэри Эмслей. Найдена также серебряная ложка, как две капли воды похожая на ложки, похищенные у убитой.

Выяснилось, помимо того, что в один из последних дней жена Мэллинса продала соседнему кабатчику золотую вставку для карандаша. Двое свидетелей показали под присягой, что эта золотая вставка принадлежала покойной Эмслей и что этот карандаш они видели у старухи совсем незадолго до её смерти.

У Мэллинса оказалась найдена также пара сапог. Один из этих сапог вполне соответствовал следу около двери, а на подошве сапога медиками был обнаружен человеческий волос. Тот же врач показал под присягой, что на золотой вставке, проданной госпожой Мэллинс кабатчику, имеется след крови.

Подёнщица, убиравшая дом по субботам, показала, что в последнюю субботу — за два дня до убийства — к вдове Эмслей приходил Мэллинс. Он принёс ей несколько обойных рулонов и старуха велела ему отнести обои в ту комнату, в которой впоследствии она была найдена убитой.

Очевидно, Мэри Эмслей была убита в то время, как разговаривала с кем-то об обоях, а потому естественно заключить, что она разговаривала с лицом, эти обои ей доставившим. Сверх всего прочего было доказано, что в субботу Мэри Эмслей вручила Мэллинсу ключ, который был найден в той же комнате, где лежал труп. Обвинитель указывал на то, что этот ключ мог быть принесён сюда только Мэллинсом.

Факты, которыми располагала полиция, были неопровержимы, но полиция постаралась сделать их ещё более убедительными. Полиция хотела выяснить, как и когда Мэллинс совершил преступление. Некто Рэймонд показал под присягой, что видел Мэллинса в день убийства в восемь часов вечера около дома госпожи Эмслей. Мэллинс был в низкой чёрной шляпе. Другой свидетель, матрос, показывал, что видел Мэллинса на другой день, в пять с небольшим часов утра, в Степней-Грине. Матрос утверждал, что внешность Мэллинса обращала на себя внимание: он выглядел возбуждённо, размахивал руками, а карманы его были оттопырены. На голове у него была коричневая шляпа.

Услышав об убийстве, матрос немедленно же отправился в полицию и сообщил о том, что видел. Матрос готов был поклясться, что человек, им виденный, и есть Мэллинс. Таковы были главные улики против подсудимого.

Было много и второстепенных обстоятельств, подтверждающих основательность предъявленного ему обвинения. Так, делая донос на Эммса, Мэллинс соврал, что Эммс — единственный человек, которого вдова Эмслей не боялась и пускала в дом.

— Ну, а вас она пустила бы? — спросили у Мэллинса.

— Нет, — ответил он, — меня она окликнула бы из окна.

Лживость данного ответа была доказана на суде, и Мэллинсу пришлось за эту ложь поплатиться.

Защитнику Мэллинса Бесту пришлось изрядно потрудиться для того, чтобы найти возражения против всех этих убийственных для его клиента обвинений. Прежде всего он постарался установить алиби Мэллинса, вызвав в качестве свидетелей детей его, которые показали, что в роковой понедельник их отец вернулся с работы ранее обычного. Но это показание было неубедительно, тем более что одна из свидетельниц, прачка, показала, что дети Мэллинса путают один день с другим. Присутствие волоса на подошве сапога защитник находит неважным и ничего не значащим обстоятельством ввиду того, что в штукатурной работе употребляется человеческий волос. Защитник спрашивал, почему на подошве сапога нет человеческой крови, которая должна на ней быть, если обвинитель прав, утверждая, что кровавый след оставлен Мэллинсом. Защитник указывал на то, что не видит ничего важного в следах крови на золотой вставке карандаша. Кабатчик, купив эту вставку, тщательно её вымыл и вычистил, и если на ней всё-таки оказалась кровь, то это кровь не госпожи Эмслей.

Обеляя своего клиента, защитник указывал на противоречивость показаний Рэймонда и матроса. Рэймонд видел подсудимого в восемь часов вечера в чёрной шляпе, а матрос, видевший его в пять часов утра, нарядил его в коричневую шляпу. Обвинитель предполагает, что Мэллинс провёл ночь в доме убитой им женщины, но раз это так, когда же он успел переменить шляпу? Или один, или другой свидетель лжёт, а может быть, лгут и оба. Замечательно также, что матрос видел Мэллинса в Степней-Грине. Зачем Мэллинс попал туда? Степней-Грин ему был не по пути, и, возвращаясь домой с места убийства, Мэллинс не мог очутиться в Степней-Грине. Матрос рассказывает, что карманы у Мэллинса отдувались, но ведь из дома вдовы Эмслей были похищены немногие вещи и притом небольших размеров. От этих вещей карманы не стали бы топорщиться, как говорит матрос. И, наконец, ни Рэймонд, ни матрос не говорят о том, что Мэллинс нёс с собой молоток, которым, как предполагается, он совершил убийство. В заключение защитник выставил двух весьма важных свидетелей, показания которых были для публики новым сюрпризом в этом тёмном, полном неожиданностей деле.

Госпожа Бёрнс, жившая на Гровской улице, прямо против дома, в котором произошло убийство, была готова показать под присягой, что во вторник утром, в сорок минут десятого, она видела, как кто-то возился в верхней комнате с кусками обоев. Видела она также, что правое окно немножко приотворилось. Заметьте, пожалуйста, что это происходило ровно через двенадцать часов после того, как по полицейской теории произошло убийство. Если предположить, что госпожа Бёрнс сделалась жертвой галлюцинации, то придётся сказать, что у неё была не одна, а две галлюцинации. Предположим, что она ошиблась один раз, но ошибиться два раза она не могла. Очевидно, по комнате двигался какой-то человек. Этим человеком могла быть или сама госпожа Эмслей, или её убийца. Но и в том, и в другом случае картина преступления, воссозданная полицией, оказалась ложной.

Вторым свидетелем выступил строитель Стефенсон. Он показал, что во вторник утром встретился с неким Раулендом, тоже строителем. Рауленд вышел из какого-то дома со свёртками в руках. Это было немного позже десяти часов. Стефенсон не мог сказать наверняка, из какого дома вышел Рауленд, но ему показалось, что он вышел из дома госпожи Эмслей. Стефенсон был знаком с Раулендом, но тот торопился на этот раз и пробежал мимо. Стефенсон остановил его и спросил:

— Разве вы занимаетесь обойным делом?

— А как же, разве вы не знали? — ответил Рауленд.

— Нет, не знал, — сказал Стефенсон, — а иначе я бы вам сделал заказ.

— Ну как же, я давно занимаюсь этим, — подтвердил Рауленд и пошёл своей дорогой.

После этого показания давал сам Рауленд. Он заявил, что считает Стефенсона полоумным. Да, действительно он встретил Стефенсона и имел с ним такой разговор, какой тот показывает, но происходило это за несколько дней до убийства. Вышел же он тогда не из дома миссис Эмслей, а из соседнего, где у него была работа.

Таковы были факты, подводить итоги которым пришлось председателю суда. Дело оказалось нелёгкое. Многие из фактов, которым полиция придавала огромное значение, судья отбросил совсем. Так, например, он не придал значения тому обстоятельству, что шнурок, найденный в доме Мэллинса, походил на шнурок, которым был завязан пакет. Удивительного тут, по мнению судьи, ничего не было: все шнурки похожи один на другой. Равным образом судья не находил ничего важного и в том, что в доме Мэллинса найден кусок сапожного вара. Вар вовсе не такое уж необыкновенное вещество, чтобы оно не могло очутиться в доме штукатура. Неудивительно также, что у штукатура находится штукатурный молоток. Судья находил, кроме того, что сапог Мэллинса не соответствует кровавому отпечатку, как то воображала полиция. Самой страшной уликой против обвиняемого, по мнению председателя суда, было то, что он спрятал украденные у покойной вещи в сарае Эммса. Если он не совершал преступления, то почему он не скажет, как эти вещи к нему попали?

Подсудимый также солгал, объявив полиции, что госпожа Эмслей не отперла бы ему двери, между тем как доказано, что она ему доверяла и пускала его к себе в дом. Что касается показаний Рэймонда и матроса, будто бы видевших Мэллинса возле места преступления, то судья не придавал им никакого значения. Не придавал он значения и случаю с ключом. Ключ мог быть возвращён владелице в течение дня. Вся суть дела, по мнению судьи, заключалась в сокрытии вещей в сарае. Это была единственная улика против подсудимого, но зато улика тяжкая и неопровержимая.

Присяжные совещались три часа и вынесли обвинительный приговор. Судья одобрил приговор. Читая своё постановление подсудимому, он сказал несколько слов, из которых было видно, что он не вполне убеждён в виновности Мэллинса.

— Если вы можете доказать свою невиновность, — сказал он, — то советую вам поторопиться. Учреждение, которое будет рассматривать приговор суда, сумеет восстановить вас в правах…

Я считаю эту выходку варварской и нелогичной. Как это можно, сомневаться в виновности человека и в то же время принуждать его к виселице? Положим, улики против Мэллинса были очень тяжки. И, кроме того, установлено, что его прошлое далеко небезупречно. Всё это так, но Мэллинс был осуждён на основании одних только косвенных улик. А с уликами этого рода надо обращаться с крайней осторожностью. Часто этим уликам приписывают совершенно ложное значение.

Допустим, что суд не имел права верить детям Мэллинса, установившим алиби отца. Допустим, что показание Стефенсона не имеет никакого значения, но вот вам положительное и вполне беспристрастное свидетельство госпожи Бёрнс. Из этого свидетельства явствует, что если даже преступление и совершено Мэллинсом, то оно совершено им при иной обстановке, а вовсе не так, как воображала полиция. Да, вообще, теория, которой руководствовалось в данном случае правосудие, совершенно бессмысленна. По этой теории выходит следующее: преступник совершает убийство приблизительно в 8 часов вечера и остаётся на всю ночь в доме вместе с трупом жертвы. Сидит он в темноте, ибо свечку зажечь опасно: как бы не увидели соседи. Кроме того, преступник не уходит, пользуясь темнотой, а ждёт белого дня и убегает на глазах у всех, при ярких лучах августовского утра.

Прочтя это дело во всех подробностях, вы остаётесь под неотразимым впечатлением, что суд, произнёсший смертный приговор, действовал впотьмах. Мэллинс, по всей вероятности, был виноват, но полиции не удалось выяснить дела ни на йоту.

Дело это вызвало в своё время большой спор между специалистами, но публика осталась как нельзя более довольной. Преступление было возмутительное, и против подсудимого оказались настроены все.

Повешен был Мэллинс 19 ноября. Умирая, он снова заявил, что невиновен. Объяснить дело, стоившее ему жизни, он и не пытался. Но в последнюю минуту заявил, что Эмме в убийстве невиновен. Эти слова Мэллинса сочли за признание в том, что он сам спрятал вещи в сарае.

Сорок пять лет минуло с той поры, но и до сего времени это тёмное дело не прояснилось.

1901 г.