XXVII

XXVII

В скоге. — Продолжение осады. — Прибытие Черного герцога. — Харальд и Надод. — Опасное великодушие.

НА ДРУГОЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ ОТЪЕЗДА КОЛЛИНГВУДА, напуганного Иоилем, из старого замка под начальством самого Харальда выступил отряд из двадцати пяти человек на выручку Гуттора и Грундвига, осажденных в Сигурдовой башне бандитами, которых Надод отправил в ског еще до прибытия «Ральфа» в Розольфсе. Красноглазый надеялся, что эти бандиты застигнут Олафа и Эдмунда на охоте и что он, таким образом, избавится от молодых Бьёрнов еще прежде, чем будет совершено нападение на замок. С устранением двух таких сильных противников задача Надода значительно облегчалась, так как уже одно горе старого герцога о погибших сыновьях могло сломить его энергию и лишить нравственных сил, необходимых для защиты замка.

Могло также случиться и то, что бандиты встретили бы в скоге почти весь наличный гарнизон замка, тем более что Анкарстрем был страстный любитель большой охоты. Да оно, наверное, так бы и случилось, если бы события, быстро происшедшие одно за другим, не исключили тем самым у розольфцев всякую мысль о развлечениях. Рассчитывая на благоприятные обстоятельства, Надод составил адский план, который легко мог удаться благодаря превосходному знанию Красноглазым всех местных условий. Вот почему он и сказал в тот вечер Ингольфу, что ему, то есть Надоду, быть может, даже и не понадобится содействие «капитана Вельзевула». Он был уверен в успехе, так как поручил все дело Торнвальду, который прежде служил у Бьёрнов пастухом и подал ему коварную идею. Весь расчет, таким образом, был основан на предположении, что розольфцы устроят большую охоту и сборным пунктом, как обычно, назначат Сигурдову башню. Надод был заранее уверен, что весь охотничий кортеж, включая собак, погибнет в скоге так же бесследно, как погибают в океане корабли.

Однако такой случай, как видит читатель, не представился. Олаф и Эдмунд в это время не охотились, а плавали по морю на своей яхте «Сусанна». Зато когда из-за неожиданного прихода англичан все планы Надода, казалось, готовы были рухнуть, Гуттору и Грундвигу пришла несчастная мысль уйти в Сигурдову башню, а это привлекало в ског именно тех людей, которым Надод готовил страшную гибель.

Весь вопрос заключался теперь в том, достаточно ли знакомы «Грабители» с планом Надода, чтобы действовать самостоятельно, не дожидаясь приказаний, которых пленный вождь бандитов, разумеется, не мог им дать.

Мы оставили «Грабителей» в ту минуту, когда внезапный дождь залил костер, который они развели у дверей осажденной ими башни, после того как Гуттор сбросил с вышки одного из бандитов. При самом начале осады их увидел один розольфский псарь, посланный выслеживать диких оленей, и поспешил в замок уведомить герцога.

Исчезновение Гуттора и Грундвига сначала только удивило герцога и его сыновей, но по мере того, как проходило время, их удивление сменилось сильнейшим беспокойством. Они уже хотели послать в ског людей на поиски пропавших служителей, когда явился псарь и доложил, что он видел у Сигурдовой башни. Подробностей псарь не мог сообщить никаких, однако он успел заметить, что осаждающие вооружены абордажными саблями, но огнестрельного оружия, по-видимому, у них нет. Надод действительно не дал им ни ружей, ни пистолетов, желая, чтобы они всячески избегали столкновения с розольфцами и лишь исполняли то, что им специально было поручено.

Капитан Ингольф, которого мы с этих пор будем называть Фредериком Бьёрном, вспомнил, что Надод высадил на Нордкапе отряд бандитов, и объяснил отцу всю суть дела.

— Гуттор и Грундвиг, — сказал он, — очевидно, узнали бандита, когда он сошел с корабля, и пустились за ним в погоню, а он заманил их в ског, где нашел своих товарищей. Подавленные численным превосходством, ваши верные слуги заперлись в башне — теперь это для меня ясно как день.

Читатель видит, что Фредерик Бьёрн ошибался лишь относительно подробностей, но что в общем его объяснение было совершенно верно.

Во всяком случае, Гуттора и Грундвига необходимо было как можно скорее выручать.

Все уже было готово к выступлению, когда к Фредерику Бьёрну подошел Иоиль.

— А ваши матросы, господин капитан? — спросил он. — Насчет них какое же будет ваше решение?

— Ах, да! — воскликнул Фредерик Бьёрн, — я о них и забыл!.. Что с ними сталось? Где они?

Иоиль описал капитану бегство пленников и абордаж фрегата.

Черный герцог не мог удержаться, чтобы не похвалить их беспримерное мужество.

— Молодцы! — произнес он. — Право, молодцы!

— Да, мой отец, экипаж был у меня отборный, — проговорил Фредерик и невольно вздохнул.

Герцог понял все и с доброй улыбкой заметил сыну:

— Разве ты думаешь, что те, которые верой и правдой служили капитану Ингольфу, потеряют все свои хорошие качества, когда перейдут на службу к Фредерику Бьёрну?

— Отец! — вскричал молодой человек, не помня себя от радости.

— У нас враги довольно сильные, тебе это лучше, чем кому-нибудь, известно, — продолжал, коварно улыбаясь, старик, — и потому нам не приходится пренебрегать такими храбрыми защитниками.

Иоиль в немногих словах досказал конец истории и сообщил, что Альтенс, взяв курс на юг, чтобы сбить англичан с толку, намерен был затем крейсировать близ берегов и выслать лодку для капитана. Лодка эта, вероятно, уже дожидается Ингольфа.

— Поезжай к ним, сын мой, — напутствовал Фредерика старый герцог. — Негодяй Коллингвуд, наверное, поторопится уйти, и тебе сегодня же вечером можно будет вернуться в Розольфсе.

— Отец! Разве мое место не при вас в минуту опасности?

— Нас много, мой сын, и мы хорошо вооружены. Это дает нам огромное преимущество над бандитами, у которых ружей нет. Ступай, милый сын, не бойся. Ты не должен покидать товарищей в критическую минуту.

Сердце капитана сжималось от тоскливого предчувствия. Он неохотно уступил настояниям отца и ушел, попросив братьев ревниво оберегать жизнь почтенного старца.

Несколько минут спустя Фредерик Бьёрн и Иоиль уже сидели на конях и мчались к берегу, а отряд Харальда, тоже верхом на конях, спешил в ског, к Сигурдовой башне.

Не проехав и четверти мили, всадники услыхали позади себя знакомое рычанье. То был друг Фриц, обычный спутник Олафа и Эдмунда во время охоты в скоге. Видя, что все о нем забыли, медведь сорвался с цепи и, весело подпрыгивая и ворча, пустился следом за своими хозяевами.

Между тем осаждающие, несмотря на неудачу, постигшую их намерение поджечь дверь Сигурдовой башни, не отказывались от мысли овладеть Гуттором и Грундвигом и освободить Надода Красноглазого.

Однако злодей, видя, что осада все еще продолжается, начинал мало-помалу утрачивать свою самоуверенность. Он понимал, что каждая лишняя минута увеличивает шансы его противников. Кроме того, он окончательно разочаровался в ловкости своих сторонников, которые до сих пор не сообразили дать ему как-нибудь знать, исполнены ли его приказания.

Вдруг он вздрогнул всем телом, услыхав через бойницу отрывок разговора между двумя из осаждающих:

— И чего ждут? — говорил один. — Несколько фунтов пороху подложить — и дверь разлетится вдребезги.

— Ты разве забыл, что Торнвальд уже израсходовал весь порох на главное дело? — отвечал другой.

— Почему же не взять оттуда обратно, сколько нужно? Ведь то дело все равно не выгорело?

— Кто тебе сказал, что оно окончательно оставлено? Седжвик, принявший начальство после ухода Торнвальда, полагает, что дело непременно должно выгореть, и даже велел прекратить собирание хвороста для костра. Мы будем только сторожить башню, ничего пока не предпринимая, а если к вечеру розольфцы сюда не соберутся, то уж это будет черт знает что за несчастье для нас.

Затем Надод слышал, как бросили на землю охапку хвороста, после чего разговаривающие удалились.

Если бы Грундвиг, оставшийся при пленнике один, так как Гуттор беспрестанно поднимался на башню обозревать окрестность, — если бы, говорим мы, Грундвиг взглянул в эту минуту на пленника, он прочел бы на его лице самую злобную радость, которая не преминула бы навести его на размышления.

— Все ничего! — сказал, возвращаясь с вышки, Гуттор. — Я, по правде сказать, рассчитывал, что нас скорее хватятся и будут отыскивать… Эти негодяи не хотят больше раскладывать костер. Их старший приказал, чтобы они перестали носить хворост, и сосредоточил весь отряд шагах в ста отсюда. Они о чем-то советуются; должно быть, что-нибудь особенно скверное замышляют против нас… Если это еще долго будет продолжаться, то я даю тебе слово, что сверну Надоду шею и сделаю вылазку.

— Вот и отлично, — заметил Грундвиг. — Ты будешь авангард, я арьергард, а в центре… в центре будет то расстояние, какое окажется между нами.

— Смейся, сколько хочешь, но, по-моему, это просто унизительно — подвергаться осаде от всяких бродяг, у которых даже огнестрельного оружия нет.

— А у нас разве есть оно, Гуттор?.. Ну, да это все бы ничего; будь я такой же силач, как ты, я бы согласился на твое предложение, но ведь дело в том, что ты очутишься буквально один против всех… Разве это не сумасшествие будет?

— Поверь, я этой дубиной положу на месте одним ударом человек пять или шесть, а они не…

Богатырь замолчал. Вдали послышался звук рога.

— Это они! — радостно вскричал он. — Это Гаттор трубит!

Он бросился наверх и почти сейчас же спустился обратно.

— Они и есть! — подтвердил он. — Герцог с сыновьями, и при них двадцать пять или тридцать всадников… Как тебе покажется? Все осаждающие попятились, ни одного не видать.

— Они не трусы, Гуттор, — заметил Грундвиг, качая головой, — тут какая-нибудь загвоздка.

Надод был вне себя от радости, которая выражалась у него отвратительными гримасами, так что лицо его казалось еще противнее, чем всегда.

Десять минут спустя дверь башни отворилась. Вошел герцог и с ним два его сына, Олаф и Эдмунд.

Смерть Гленноора опечалила герцога. Он в грустном раздумье остановился над трупом своего старого слуги, как вдруг услыхал сзади себя голос и обернулся. Увидав Надода, Харальд невольно попятился, почувствовав вдруг крайнее отвращение.

— Герцог Норландский, — говорил негодяй, — имей же мужество взглянуть на дело рук своих. Этот человек умер, но он не страдает больше, тогда как я по твоей милости двадцать лет терплю ужасные мучения, которых и описать нельзя.

— Кто ты такой? — спросил, видимо смущаясь, герцог.

— Я Надод, твой бывший крепостной, по прозванию Красноглазый. Из-за твоей жестокости я сделался существом, внушающим отвращение всякому, кто на меня ни посмотрит. Узнаешь ли ты меня?

Все бросились к бандиту, чтобы заставить его замолчать, но Харальд жестом отстранил их. Сын был ему возвращен, и теперь в сердце герцога было место лишь для сострадания и прощения. Надода он после наказания ни разу не видел и был чрезвычайно взволнован последствиями своего приговора.

— Назад, холопы! — крикнул Надод. — Не мешайте осужденному на смерть поговорить со своим палачом: это его неотъемлемое право.

— Кто тебе сказал, что ты осужден на смерть? — промолвил герцог.

— Разве ты не видишь, как твои холопы крепко связали меня? Даже веревки в тело впились.

— Развяжите его! — приказал герцог.

— Ваша светлость, не делайте этого! — взмолился подошедший Грундвиг. — Он собирался ограбить замок, а нас всех перерезать.

— Я хотел отомстить за себя, за свою мать, умершую от горя и нищеты.

— Развяжите его! — повторил герцог тоном, не допускающим возражений.

— Ваша светлость!.. Герцог мой дорогой! — возражал Грундвиг. — Ведь он замешан в убийстве нашей…

Герцог не слушал. Он был занят своими собственными мыслями и бормотал про себя:

— Сын мне возвращен… Довольно крови пролито… Не надо больше… Нынешний день да будет днем прощения…

Так как никто не спешил повиноваться, то он сам разрезал веревки, которыми связан был пленник.

Надод с удивлением поглядел на Харальда. При всей своей черствости злодей был тронут таким великодушием, но только на одну минуту. Прежняя злоба сейчас же вернулась к нему во всей своей силе.

О своем собственном преступлении злодей не думал, а между тем что может быть ужаснее — похитить у отца с матерью их любимого сына? Он не подумал о том, как старик почти четверть века оплакивал своего погибшего первенца.

Харальд вырвал листок из записной книжки, написал на нем несколько строк и отдал Надоду.

— Возьми вот это и уходи… Да поскорее, а то я не ручаюсь за своих людей. Постарайся сделаться честным человеком.

Красноглазый прочитал:

Банкирскому дому Рост и Мейер, во Франкфурте.

По предъявлении извольте заплатить немедленно сто тысяч ливров.

Харальд Бьёрн

Надод был озадачен, но через миг ненависть вспыхнула в нем еще сильнее. Он с презрением бросил бумажку на пол и выбежал вон.

Гуттор бросился было за ним.

— Ни с места! — прикрикнул на него герцог.

С минуту богатырь постоял в нерешительности. В первый раз в жизни он готов был возмутиться, но Харальд пристально устремил на него свой холодный и ясный взгляд, и кончилось тем, что Гуттор покорился. Он пошел к Грундвигу, сердито бормоча:

— Попадись он мне только лицом к лицу!.. Герцог с ума сошел. Быть теперь беде, уж я вижу…

Черный герцог медленно окинул взглядом всех присутствующих. Ни в ком, не исключая и сыновей своих, не встретил он одобрения своему поступку.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.