XXII

XXII

Башня Сигурда. — Надод покоряется необходимости. — Гленноор убит!

— НУ, ДРУГ МОЙ НАДОД, — ОБРАТИЛСЯ Грундвиг к своему пленнику, оставшись с ним наедине, — ты, стало быть, не выдержал и явился еще раз взглянуть на Розольфсе, на родные места, на старых друзей. Ты обещал вернуться — и вернулся; обещание свое держишь ты свято, Над; это хорошо. Я уверен, что ты останешься доволен приемом, который мы тебе окажем. Неужели ты думаешь, что о тебе забыли и что счет с тобой покончен после того, как тебя наказали? Напрасно. Ведь герцогиня после пропажи сына истаяла от горя, как свеча, и умерла; за ее смерть еще не отомщено. Даже если бы ты и не явился в Розольфсе, за тобой все-таки оставался бы неуплаченный должок… Узнай же, дружок, чтобы уж не лгать без нужды, когда мы будем тебя спрашивать, — узнай, что мы проведали про все твои намерения. Люди, которым ты поручаешь свои дела, слишком много болтают между собой. Двое из них уже поплатились жизнью: Гуттор пошел бросить в море их трупы. Слушай теперь, что я тебе скажу, и обдумай все это на досуге, пока мы ведем тебя в Сигурдову башню, знакомую тебе так же хорошо, как нам. Я думаю, ты в настоящую минуту не дорого дашь за свою жизнь? Так знай, что единственное средство спасти ее и получить свободу — это чистосердечно во всем признаться. Мало того: тебе можно будет даже некоторое вознаграждение дать, чтобы ты впоследствии мог честно жить на полученные средства, если только честная жизнь совместима с твоей испорченностью. Если ты скажешь нам всю правду, то клянусь тебе, что все это будет сделано для тебя; если же ты солжешь — тогда не прогневайся: тебе не жить… Итак, судьба твоя в твоих собственных руках.

При первых словах Грундвига бандит вздрогнул. Итак, ему оставалась еще надежда на спасение жизни, а стало быть, и на сохранение возможности отомстить… Он в эту минуту с радостью отдал бы свою жизнь за то, чтобы хотя в продолжение десяти минут иметь в своих руках Гуттора, Грундвига, Харальда и его сыновей.

По мере того как норландец развивал свои мысли, Надодом овладела сильнейшая радость. В его изобретательном на все злое уме быстро родился новый план, и, когда Грундвиг кончил свою речь, бандит сказал сам себе:

— Ну, стало быть, еще не все потеряно… Напротив… Не пройдет и трех дней, как они меня самого станут умолять на коленях о пощаде.

Гуттор возвратился, насвистывая какую-то веселую песенку, словно сделал свое обычное дело. Он уже собирался взвалить Надода на плечи и нести, но Грундвиг заметил ему:

— Может быть, он согласится идти сам?..

— О! Для меня все равно! — сказал богатырь.

Надода спросили. Он кивнул головой, давая знать, что согласен идти беспрекословно. Ему развязали ноги, но руки оставили связанными ремнем.

Сигурдова башня, куда розольфцы вели пленника, была плодом прихоти одного из Бьёрнов, которого звали Сигурдом. Выстроена она была как охотничий павильон и стояла в глухой местности, в восьми милях от замка. Кругом были чрезвычайно живописные угодья, в которых водилось много медведей, волков и оленей, потому что поблизости протекала небольшая речка, куда эти животные сходились на водопой.

Массивная башня эта была в пять этажей, с несколькими комнатами на каждом и с великолепной террасой наверху, откуда было видно все происходящее в долине на восемь или на десять миль кругом. В нижнем этаже помещалась столовая с буфетами, снабженными всем необходимым, так что охотники, застигнутые вдруг метелью, могли там свободно переждать ее несколько дней.

Олаф и Эдмунд любили это место и сделали его центром всей охоты, проводя здесь иногда целые недели. Смотрителем башни был старый служитель по имени Гленноор, который там и жил круглый год.

Черный герцог не любил, когда его сыновья отправлялись в башню, которую он и прочие члены его семьи покинули более двадцати лет тому назад. Случилось это вследствие одного происшествия, подобного которому, кажется, не могло бы произойти нигде больше на земле.

В четверти мили от башни находилось несколько нор полярных крыс, этих ужасных грызунов, против зубов которых, кажется, ничто не может устоять. На равнинах Норланда и Лапландии они водятся просто миллионами и живут в бесчисленных норах под мхом. Можно ходить по этим норам сколько угодно: крысы даже и не почувствуют этого. Иной раз, впрочем, они и выбегут и даже будут смотреть на вас с любопытством, но не причинят вам вреда, если только и вы, в свою очередь, ничем их не раздражите. Но беда, если вы как-нибудь заденете их: они сейчас же проявят солидарность и набросятся на вас, раздерут своими крепкими зубами вашу прочную одежду, потом доберутся и до тела. Вы упадете, весь искусанный, и они докончат ваше истребление… В самом деле: что может сделать индивидуальная сила одного против совокупной силы и злости миллионов маленьких существ? Полярных крыс боятся даже волки и медведи.

Вообще крысы истощают страну, в которой поселятся, лет за десять — пятнадцать и перекочевывают в другую. Ничто не может их остановить: ни реки, ни заливы, ни горы; жители спасаются от них только огнем — и это единственное средство остановить нашествие страшных грызунов.

Теперь понятно, почему старый Харальд так боялся всякий раз, когда его сыновья отправлялись на охоту и в башню Сигурда. Герцог боялся, как бы они не совершили какого-нибудь неосторожного поступка и не навлекли на себя нападения крыс, или, как в Норвегии называют этот вид их, леммингов. Он боялся также, как бы расставленные всюду врагами шпионы нарочно не подвели Олафа и Эдмунда под мщение грызунов. Достаточно для этого было раздразнить леммингов, взорвать в скоге мину — и крысы набросились бы на первого попавшегося человека.

Быть может, Грундвигу и Гуттору тоже пришла бы в голову эта печальная возможность, если бы они догадались, какую радость вдруг почувствовал Надод, когда услыхал, что его хотят вести в башню Сигурда. Догадайся они об этой радости, они, конечно, постарались бы доискаться истинной цели, для которой Надод посылал Трумпа и Торнвальда в ског… Но есть вещи, которых не может предвидеть человеческая прозорливость. Грундвиг и Гуттор не знали, что Надод успел высадить на Нордкапе целую шайку грабителей и устроить засаду. Но, быть может, и Надод начал радоваться слишком рано, так как смерть Трумпа и Торнвальда могла дурно повлиять на шайку, оставить ее без руководителя.

Надод готов был дорого дать за то, чтоб у него вынули изо рта кляп. Обменявшись несколькими словами с Гуттором и Грундвигом, он мог бы, конечно, найти средство дать сигнал и своим товарищам. Но желание его оставалось неисполненным, и потому он ограничился лишь тем, что старался на ходу производить как можно больше шума, чем, впрочем, ровно ничего не достиг.

Один раз он даже приостановился, вглядываясь в темноту. Ему хотелось разглядеть хоть что-нибудь в густой высокой траве. Сзади его довольно сильно ударил какой-то корень. Уж не сигнал ли это был?.. Надод приостановился, как бы поджидая, что будет дальше, но сейчас же услыхал грубый голос Гуттора:

— Ну, ну, иди! Что стал? Или уже утомился? Скоро же!..

Не имея возможности отвечать, Надод должен был молча повиноваться. Грундвиг и Гуттор не разговаривали. По временам мимо пробегали стада оленей, вдали слышен был вой волчьих стай и рев медведя, потревоженного присутствием человека.

Но вот на темном фоне обрисовался силуэт Сигурдовой башни. Звезды начали бледнеть. До рассвета оставалось уже недолго.

Кругом старой башни царило угрюмое молчание. Дверь ее была заперта.

— Это странно, — заметил Грундвиг, — я был уверен, что старый Гленноор нас ждет.

Он свистнул три раза и не получил никакого ответа.

«Ладно! — подумал Надод. — Давай знать о своем присутствии, давай! Ничего лучшего я и не требую».

Грундвиг подошел к двери и без труда ее отворил.

На столе в столовой горела старая норвежская лампа из темной глины. В нее был налит тюлений жир.

— Гленноор!.. Гленноор!.. — позвал Грундвиг.

Эхо башни повторило его крик, затем настала глубокая тишина, исполненная чего-то зловещего.

Богатырь ввел пленника, запер дверь и подошел к своему другу.

На губах Надода играла злорадная усмешка, Грундвиг это заметил.

— Прежде всего нужно этого негодяя убрать в надежное место, — сказал он, — а потом мы увидим, в чем дело.

Вдруг Гуттор, наклонясь под стол, чтобы посмотреть, нет ли там чего, испустил ужасный крик.

— Что такое? — вскричал Грундвиг.

— Черт возьми! Он убит! — отвечал богатырь.

— Кто убит?

— Гленноор.

Он вытащил труп из-под стола. Бедный старик получил удар кинжалом прямо в сердце. Оружие было оставлено убийцей в ране. Тело еще не успело остыть.

Грундвиг с силой отворил дверь в примыкавшую к столовой тесную кладовую, втолкнул туда Надода и, старательно заперев дверь, вернулся к другу.

— Послушай, Гуттор, — прошептал он, — я, честное слово, боюсь… Это со мной в первый раз случается, но я боюсь, говорю тебе откровенно!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.