Александр Проханов “МЕЖ ЛЮЛЬКОЮ И ГРОБОМ”

ГОТОВЯСЬ К ШТУРМУ ДЖАВАРЫ, самой мощной военной базы душманов, я принял решение наш основной командный пункт расположить непосредственно в районе боевых действий — за базу под КП были взяты развалины кишлака Тани (15 километров юго-восточнее Хосты). Запасной командный пункт мы сделали в Хосте, здесь же был главный узел связи, через который мы сносились со всем миром и могли использовать для дублирования команд в подчиненные части, если вдруг наша прямая связь из Тани с ними будет разрушена.

В Хосте было все устроено, зарыто, защищено, обеспечивались и управление, и быт. А в Тани все делалось с "чистого листа". Там не было ничего, кроме трех полуразрушенных саманных домов. Один взяли мы с генералом Грековым и, отрыв по соседству ряд окопов, соединив их и дом траншеями, получили то, что надо. Внутри дома, состоявшего из одной уцелевшей большой комнаты с толстыми саманными стенами, мы расположили узел связи и оперативно-разведывательную группу. А наверху, на плоской толстой крыше, мы расположили наблюдательный пункт, где, кроме нас, разведчиков с приборами наблюдения и связистов, были артиллеристы и авиаторы, в том числе авианаводчики.

В двух других домах, в 50-60 метрах от нас, расположился командный пункт генерала Гафура. У нас было визуальное общение, и если не было обстрела, то можно было переговариваться — он понимал по-русски, к тому же у нас были переводчики. Гафур приблизительно так же, как и мы, оборудовал, точнее, приспособил свои дома под военные нужды. В тылу у нас был глубокий высохший арык, где размещались весь быт, медпункт и небольшие склады с имуществом, а также подразделения охраны, БТРы и боевые машины пехоты (БМП). Дома наши вместе с наблюдательными пунктами были укрыты маскировочными сетями песочного цвета, что соответствовало местности — нигде поблизости никакой растительности не было. Кстати, отправляясь по полевой дороге-тропе из Хоста в Тани на бронетранспортере, мы пересекли небольшую речушку Вурзихвара, у которой было твердое, из гальки, дно и почти пустынные берега.

Наше небольшое плато находилось на высоте 1200-1300 метров над уровнем моря. На севере его граница проходила от Хоста около 10 километров к Айубхейль на восток, а на запад — тоже в пределах 10 километров к Ходжа-Рахиму. На юг плато простиралось километров на 20, приблизительно в центре его и находился Тани. Далее, там, где конччалось плато, на высоте 2500-3500 метров начинались горы. У подножия гор,в расщелинах и небольших ущельях, росли небольшие деревья и кустарники.

Подножия всех гор, их склоны и вершины занимали душманы. Поэтому во время подготовки наших действий, приблизительно с 7 апреля и до начала наступления, всю боевую авиацию нашей 40-й и Афганской армий мы вынуждены были сосредоточить здесь. С 7 по 12 апреля выбивали "духов" из предгорья и с гор, расположенных восточнее плато: здесь засели бандформирования и здесь находились подступы к укрепленному району Джавара.

Оттеснив противника в горы и выдвинув на определенные рубежи афганские войска, мы смогли полностью занять плато, предгорье и склоны гор, обращенные к нам. В "затылок" им были поставлены наши подразделения, причем между ними установили проводную и радиосвязь. Естественно, была и единая для всех таблица сигналов.

Учитывая, что войскам придется на пути к Джаваре прорывать фактически три оборонительных рубежа, хорошо оборудованных в инженерном отношении, я принял решение — прямо здесь, неподалеку от Тани, в предгорье и на склонах гор провести показное батальонное тактическое учение с боевой стрельбой. Для этого мы оборудовали минное поле, провели с одним из батальонов 56-й десантно-штурмовой бригады тактико-строевые занятия. А 12 апреля вызвали всех командиров рот, батальонов и полков Афганской армии, оставив за них штатных офицеров. Приглашены были и офицеры наших частей.

Это был большой, даже двойной риск. Во-первых, оставшись без своих непосредственных командиров, подразделения значительно снижали свою устойчивость. Во-вторых, проводя занятия в предгорье и на склонах гор, мы уже находились в зоне интенсивных обстрелов реактивными снарядами. Если до Тани противник немного не доставал, то предгорье он ежедневно и многократно обстреливал на всех основных направлениях. Однако, изучив в течение нескольких дней эту стрельбу, мы установили, что у противника есть система, а в этой системе имеются "окна", когда обстрел не ведется. Вот в такое "окно" мы и поставили свое занятие.

Конечно, разгадав нашу задумку, противник вполне мог нанести огромный ущерб, накрыв весь командный состав — наш и наших афганских друзей. Но такую возможность он не использовал. Видно, не имел данных и не просматривал тот участок, где проходило это учение. Военные знают, что такое тактическое учение с боевой стрельбой артиллерии, танков, всех видов стрелкового оружия и бомбо-штурмовыми действиями боевых самолетов и вертолетов. А для всех остальных я поясню: все происходит, как в бою, применяется все вооружение и боевая техника, но стрельба ведется по мишеням. При этом отрабатываются взаимодействия всех подразделений между собой и согласование их действий с огнем артиллерии и авиации. Это архиважно и архисложно претворить в реальных действиях. И это опасно даже без присутствия реального противника.

Для того, чтобы все офицеры хорошо усвоили, как выполняется тот или иной тактический прием, мы в ходе учений делали паузы и поясняли. А если были просьбы показать еще раз, то мы отводили подразделения на определенный рубеж и повторяли прием.

В целом учение прошло нормально и, конечно, сыграло свою роль в будущем. Однако в его ходе я был напряжен до крайности, опасаясь обстрела, хоть мы и "провентилировали" капитально в этот день все возможные площадки противника, откуда делались пуски реактивных снарядов.

Особое внимание я уделил не только методам штурмовых действий (что ожидало нас при штурме Джавары), но и использованию артиллерийских корректировщиков огня и авианаводчиков. В оставшееся до 17 апреля время я рекомендовал всем, кто может, кому позволяет обстановка, провести поротно такое учение с боевой стрельбой, но накоротке. Одновременно сказал, что еще лучше будет, если до назначенного времени (до 17.04) частными боями (согласовывая это с соседями и советскими командирами, которые стоят во второй линии) удастся улучшить свои позиции и выйти к первому кольцу обороны Джавары.

Фактически так и было сделано. К исходу 15 апреля войска уже изготовились для штурма. 16 апреля было отведено для уточнения задач и взаимодействия, пополнения вооружения боеприпасов, продовольствия, медикаментов и прочего. Весь день 16 апреля авиация наносила бомбово-штурмовые удары по первой позиции и по отдельным целям в глубине. Дальнобойная артиллерия и реактивные установки "Град" и "Ураган" обрушили свои удары непосредственно по ущелью, где находилась база Джавара, а также по целям на территории Пакистана.

НА УДАРАХ ПО ОСОБО ВАЖНЫМ ЦЕЛЯМ на территории Пакистана надо остановиться особо. Дело в том, что после двух провалившихся войн, организованных Англией против Афганистана (1878-1880 годы) и имевших цель присоединить эту страну к Индии, западные земли которой были британской колонией, Англия в 1893 году вновь стала угрожать Афганистану войной. Не желая кровопролития, эмир Афганистана Абдулрахман решил пойти на компромисс и согласиться с предложением секретаря по иностранным делам колониального правительства в Индии Дюранда о присоединении к Западной Индии некоторых восточных районов Афганистана. Была создана смешанная комиссия во главе с Дюрандом, которая провела соответствующую линию, назвав ее государственной границей. К сожалению, в 1919 году в г. Равалпинде (Индия) был подписан договор, который признавал "линию Дюранда". В 1921 году в Кабуле был ратифицирован договор, по которому Англия признавала независимость Афганистана, но напряжение по этой проблеме не было снято. "Линия" резала по живому — племена (в основном пуштуны) искусственно разрывались. Даже некоторые роды и семьи частично проживают в Пакистане, который в итоге Второй мировой войны был создан за счет земель Индии и частично Афганистана.

Поэтому коренное население — и в первую очередь пуштуны — не признавали и не признают сейчас "линию Дюранда". Она формально на картах государств присутствует, а на месте люди как ходили, так и ходят по обе стороны и не намерены даже и слушать о существовании такой границы. При этом такое мнение бытует на уровне самых высоких авторитетов, имеющих прекрасное европейское образование. Мне приходилось встречаться с ними и у президента Наджибуллы, и в Советском посольстве.

Вот почему мною принимались решения о нанесении огневых ударов по объектам, представляющим опасность и расположенным на территории Пакистана. Конечно, приведенное выше, так сказать, обоснование не было основным. Главное было в другом. В приграничной зоне, приблизительно в полосе до 5-7 километров от границы, противник, как правило, сосредоточивал свои отряды или караваны перед переходом на территорию Афганистана. Здесь же размещались приграничные склады (оружие, боеприпасы, продовольствие, имущество). Наконец, в этой же полосе, как правило, находились огневые позиции реактивных установок или площадки под реактивные снаряды с дальностью действия до 20 километров, т. е. они прекрасно простреливали приблизительно 15 километров афганской территории.

Спрашивается, в условиях, когда я располагаю достоверными данными о наличии такой цели, надо действовать или сидеть сложа руки? Конечно, действовать! Ведь если душманы, да и малиши (добровольные пограничные подразделения, находящиеся на службе в пакистанской армии) постоянно со "своей" территории обстреливают части правительственных войск Афганистана, то почему мы должны соблюдать какие-то правила?!

Разумеется, я никому не разрешал принимать решение на обстрел объектов на территории Пакистана, дабы не ставить этого командира или начальника в сложное положение, если вдруг вопрос приобретет обостренный характер. Поэтому удары артиллерии (в том числе реактивной) и боевой авиации наносились только по моему решению и с моего ведома. При этом нашей авиации категорически запрещалось приближаться к границе ближе 5 километров, поэтому бомбовые удары они часто наносили из положения кабрирования — не залетая на территорию Пакистана. Это положение, кстати, грубо было нарушено в этом районе в 1988 году полковником А. В. Руцким. При этом его самолет был подбит, сам он катапультировался и приземлился на территории мятежников (в Пакистане). Используя каналы связи наших военных разведчиков и разведчиков КГБ с душманами, а также каналы через Наджибуллу (т. е. все было поставлено "на ноги"), мы сделали все, чтобы его "выкупить", — а у душманов купить можно было все. Решив эту задачу и приведя Руцкого в порядок после тяжелых испытаний, мы направили его, как исключение, учиться в Военную академию Генерального штаба. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Некоторые шутили: "за то, что по своей нерадивости попал в плен". Правда, не выполнили еще одного его пожелания — не присвоили по окончании академии звания генерала. Это его обидело, хотя он прекрасно знал, что таких прецедентов не было. Однако ему пообещали назначить его на генеральскую должность, а звание это он может получить уже в войсках.

Нет, Александр Владимирович кровно на всех обиделся и ушел из Вооруженных Сил, став сподвижником Бориса Ельцина. Они вдвоем захватили на выборах высшие посты России — президента и вице-президента. И вдруг события августа 1991 года. Руцкой летит в Форос "спасать" Горбачева, хотя, как известно, спасать этого "узника" было не от кого. На обратном пути убеждает Горбачева, чтобы Крючков и Язов были арестованы (видно, в порядке благодарности — ведь по их приказу Руцкой был освобожден из плена и представлен к Герою), а за "спасение" получает от Горбачева долгожданного "генерала". Правда, в последующем пути-дороги Ельцина и этого Героя и генерала разошлись, хотя тот старался и, по воспоминаниям Бориса Николаевича, даже приносил и самолично примерял ему туфли…

Вот такой мы вырастили в Афганистане саксаул.

Кстати, "отличился" Руцкой и в то время, когда проводилась операция в Хосте. Правда, был он тогда еще в звании подполковника. Выполняя задачу с грубым нарушением определенных мною норм, особенно по высоте, он "долетался" до того, что его самолет был подбит, а сам он катапультировался, был подобран в районе Баренхейля и доставлен в госпиталь. Не хочу брать греха на душу, но то, что сбитие самолета не было доказано, — это факт.

Да, действительно, я отдавал приказы на проведение ударов по особо опасным объектам на территории Пакистана в приграничной зоне. В то же время в этой ситуации возникает резонное опасение: ведь может возникнуть конфликт между СССР и Пакистаном, а, следовательно, и с Соединенными Штатами. Не лучше ли было для личной безопасности согласовать это с Москвой? Для меня это означало, что я должен был бы каждый раз спрашивать разрешения на такую акцию у министра обороны. Уверен, что никакой министр обороны или другой государственный деятель на такой шаг никогда разрешения не дадут. Это во-первых. А во-вторых, он еще и подумает: "Зачем тебя туда посылали? Чтобы по каждому поводу испрашивать разрешения? Да здесь и солдату понятно, что надо бить, и бить не мешкая!" Понимая все это, я уверенно практиковал такие действия, не втягивая в это дело Москву, но издалека намекал об этом Наджибулле и нашим послам, а в мою бытность их было четыре: Ф. Табеев, П. Можаев, Н. Егорычев и Ю. Воронцов. Все они меня поддерживали. Но я их информировал не для того, чтобы заручиться поддержкой в их лице, а тем более найти опору — нет, я готов был взять всю полноту ответственности на себя. Но делал это я для того, чтобы они в случае, если этот вопрос вдруг всплывет, могли бы сразу его парировать: душманы и даже пакистанцы постоянно из пограничной зоны обстреливают и Советские войска, и войска Афганской армии.

ИТАК, 17 АПРЕЛЯ ВОЙСКА, ЗАНЯВ ФАКТИЧЕСКИ на всем фронте исходное положение непосредственно перед первым рубежом обороны противника, после артиллерийской авиационной подготовки атаки перешли в наступление. Надо сразу отметить, что наши учения и в целом подготовка к действиям оказались эффективными — в течение дня мы захватили оборонительные сооружения фактически на всем фронте. Этому уже способствовала и погода. Но дальше афганцы двигаться не стали. Они хорошо устроились в окопах и блиндажах, захватили небольшие трофеи и решили, очевидно, на этом все закончить. Нам пришлось потратить целые сутки, чтобы убедить, в том числе офицеров, что надо идти до конца. Наконец, генерал Гафур мне откровенно сказал: "Мы в прошлом году и до этого не выходили, даже на этот рубеж. Отгоняли душманов от Хоста и докладывали, что Джавара взята. А на самом деле, никто там и не был. Ограничивались ее обстрелом дальнобойными средствами, в том числе авиацией. И это помнят многие участники этих событий, в том числе офицеры. Вот почему сейчас бытует такое настроение. Но сейчас надо что-то предпринять. Я полностью поддерживаю ваше решение — Джавару надо взять".

Но что именно предпринять, чтобы поднять людей в атаку, никто ничего не предлагал. Хотя все офицеры и солдаты афганских подразделений были согласны, что душманов надо выбить из Джавары. Переоценив обстановку и повстречавшись со многими офицерами, а также послав генерала Грекова непосредственно на передний край наших афганских войск, с целью изучения истинной обстановки, я пришел к выводу: афганские солдаты и офицеры просто боятся идти дальше в наступление — и противник силен, и местность очень тяжелая. Чтобы выйти и атаковать второй рубеж, надо было около километра спускаться по крутому скалистому уклону, а затем столько же подниматься вверх. Конечно, если противника не подавить, он сто раз убьет каждого наступающего.

Принимаю решение: всем нашим батальонам войти в траншею, которую занимают афганские войска, и огнем с места из всех видов пулеметов (в том числе крупнокалиберных), 88 мм минометов и ПТУРСов (по особо важным целям мы их тоже применяли — эффект отличный) полностью подавить противника и не позволить ему даже поднять головы. Причем стрелять до тех пор, пока афганские подразделения не сблизятся с противником и не перейдут в атаку. В это же время артиллерия с закрытых позиций будет также вести огонь — вначале по переднему краю, а затем, по сигналу, перенесет удар по глубине. Авиация будет проводить бомбово-штурмовые удары по третьему рубежу и непосредственно по базе Джавара.

Все это было детально рассказано в каждом афганском подразделении, и это возымело действие. Но какой это был адский труд!

Кстати, я очень переживал, когда кого-то посылал на вертолете в горы ближе к переднему краю. В частности, несколько раз летал Ю. Греков. Этот мужественный, бесстрашный человек и в последующих операциях проявлял себя отважно. Но каждый раз, когда вертолет с ним улетал и кружил уже далеко над вершинами скалистых гор, я весь был в напряжении и заклинал, чтобы его не сбили. А это запросто могло произойти.

С приходом наших подразделений в подразделения афганцев последние сразу воспряли духом. А когда был доведен наш план дальнейших действий, то уже появились и улыбки, и шутки. Солдаты начали обмениваться значками, головными уборами и прочими вещами.

Наступление возобновилось, и второй рубеж был взят без особых потерь. Таким же методом мы действовали и при наступлении на третий основной рубеж. Здесь, однако, было посложнее. Противник защищался фанатически и, несмотря на наш ураганный огонь, жестко сопротивлялся.

НЕПОСРЕДСТВЕННО В НАШИХ ДЕЙСТВИЯХ тоже было немало курьезных случаев, о чем свидетельствует беседа А. Ляховского с Ю. Грековым (А. Ляховский "Трагедия и доблесть Афгана", стр. 306).

"Генерал-майор Ю. Греков, вспоминая Джавару, рассказывал мне, как они попали под минометный обстрел мятежников и, как говорится, еле унесли ноги: "Когда мы садились на вертолете на площадку подскока, то заметили, что на ней то тут, то там отмечаются разрывы снарядов. Я увидел начальника штаба 56-й ОДШБР майора В. Евневича, который сидел под одиноким деревом и махал нам рукой, чтобы мы бежали к нему. На краю поляны в яме сидел солдат и тоже подавал знаки, пытаясь привлечь к себе внимание. Когда вертолет приземлился, люди из него стали разбегаться кто куда. Я сначала хотел бежать к Евневичу, но увидел, что генерал армии В. Варенников побежал к солдату, и кинулся за ним. Спрыгнув в яму, мы долго не могли отдышаться — сказывалось высокогорье. Когда обстрел закончился, Варенников, поблагодарив солдата, сказал, что он выбрал самое лучшее место для укрытия.

Пару дней спустя, при штурме Джавары, я вдруг заметил, что одно орудие стреляет в сторону и разрывы снарядов ложатся в месте расположения афганской дивизии, куда уехал генерал армии Варенников. Я тут же принял меры, чтобы остановить стрельбу, и вовремя, как потом выяснилось, ошибся наводчик орудия, установив прицел на одно деление левее. Проверяющие тоже не заметили ошибки. Из наших никто не пострадал, а у афганцев погибли 11 человек. Варенников, выйдя из-под обстрела и разобравшись, в чем дело, только и сказал: "Прискорбный случай".

Но после того, как мы овладели третьим рубежом, у нас вдруг все застопорилось. А уже наступило 21 апреля. Никто не может мне объяснить, почему афганские подразделения, затеяв последний рубеж, не хотят сделать последний рывок и захватить непосредственно базу. Ведь уже "рукой подать", цель вот она, рядом! Возможно, сказались потери при штурме третьего рубежа, не исключено, что влияло отсутствие наших солдат, которых мы оставили на втором рубеже, откуда они и поддерживали наших друзей-афганцев.

Мне все-таки хотелось, чтобы афганские части сами взяли Джавару и тем самым подняли свой боевой и моральный дух, утвердились в мысли, что они способны самостоятельно выполнять самые сложные задачи. Поэтому втягивать наши подразделения на третий рубеж не хотелось. Тем более, это уже совсем близко от Пакистана, поэтому артиллерия противника могла вести прицельный огонь.

Но что же делать, чтобы еще раз поднять дух и стимулировать активные действия? Говорю генералу Гафуру:

— Ну растолкуйте, наконец, солдатам и офицерам, что главная задача — прорыв обороны — уже решена! Надо теперь спуститься с гор в ущелье и дружной атакой захватить базу. И у нас будет победа.

— Мы именно так и рассказывали. Все соглашаются, но, наверное, чего-то боятся…

— Ну чего же бояться, когда там все перебито? Только сегодня сделано около 100 самолетовылетов.

— Боятся.

— Гафур, а если сказать солдатам, что там, в Джаваре, несметные богатства, и все, что они захватят, возьмут себе?.. — у меня уже больше не было аргументов, и я пошел на такой шаг. Но я смотрю — генерал Гафур весь расцвел:

— Генерал Варенников, вы отлично знаете афганского солдата. Отлично! Я думаю, что это уж их поднимет обязательно!

Машина закрутилась. Гафур переговорил со всеми командирами. Все отлично восприняли эту идею. Учитывая, что день уже шел к концу, атаку назначили на завтра.

Утром, получив доклады о готовности, мы предварительно нанесли мощный огневой удар, а затем все двинулось вперед. Наблюдая эту картину в бинокль, я не мог понять, что там происходит. Поэтому начал вызывать к аппарату наших офицеров, находившихся с афганскими частями на переднем крае. Они докладывают, что действительно все двинулось вперед, однако никакой боевой цепи нет, и никто — ни противник, ни солдаты правительственных войск — не стреляет. Противник частично перебит, а частично оставил позиции и ушел. Редко кое-где "огрызались" заслоны. Что же касается афганских солдат, то они собрались группами по 3-5 человек и, забросив автоматы за плечо, с мешками и различными чувалами, быстро, быстрее, чем обычно идут в атаку, бросились вперед. Их "ждали" трофеи. Я сказал об этом генералу Гафуру и предупредил, что можно попасть в западню, но он меня успокоил: "Все будет хорошо".

Через два часа командир 25-й пехотной дивизии афганской армии доложил, что они ворвались в Джавару. Я передал в ответ, что вылетаю к нему на вертолете, который у меня был уже на "подогреве" на аэродроме в Хосте — до нашего командного пункта 5 минут лету. Собрав небольшую группу, мы полетели. Условились, что садиться на площадку будем без захода и кружения, что мы всегда делали в случае высокой опасности. Обычно сразу, не выключая двигателей, выскакиваем, чтобы не дать противнику собраться и обстрелять. Но в этот раз так не получилось. Подлетая к намеченной площадке, мы увидели, что она вся в дыму и пыли, шел обстрел реактивными снарядами и минометами. Мы вынуждены были немного "отойти", сделать пару кругов в стороне, и когда, на наш взгляд, несколько утихло, пошли на посадку — другой, запасной площадки у нас не было. Как только вертолет коснулся земли, мы, как горох, высыпались на землю — и врассыпную — и солдаты, и генералы. Оказывается, обстрел продолжался. Вертолет, высадив наш десант, взмыл вверх и пошел на аэродром. Добежав до обрыва площадки, я кубарем скатился вниз. И надо же — сразу попал на командира 25-й пехотной дивизии и его советского военного советника, полковника С. Коренного.

Приведя себя в порядок и отдышавшись, я попросил доложить обстановку, а про себя подумал: хорошо, что я не побежал в другом направлении. Через 5-10 минут поодиночке начали собираться те, кто был в нашей группе. Оказалось, что все невредимы, не считая синяков и шишек. Позже в шутку и всерьез я все-таки сказал, вспоминая этот эпизод: "Хороши боевые друзья — бросили начальника и разбежались по кустам и щелям". Конечно, я понимал, что никто этого не хотел, но ситуация внезапно сложилась именно так, что надо было спасаться.

КОМАНДИР 25-Й ПЕХОТНОЙ ДИВИЗИИ СООБЩИЛ, что особого сопротивления они не встретили. И добавил: "Но тех, кто нам попадался, мы уничтожали, в плен никого не брали". Я промолчал, а затем мы пошли осматривать сооружения. Вот она, знаменитая Джавара! Это была мощная, современного типа база. В отвесе горной стены были прорублены множественные выработки типа тоннелей, глубиной до 50 и даже 100 метров. Здесь находился и командный пункт с пультами телефонной и радиосвязи. Кстати, сам командный пункт был оборудован ультрасовременной мебелью. Я мысленно представил, как здесь восседал предводитель племени джадран, который отвечал за сохранение этой базы. Только тяжелое ранение в бедро и контузия (между прочим, у него обгорела борода) в боях за Джавару отвели от него тяжелую кару, которую должен был понести он за утрату этой базы.

На базе находилось множество различных складов, мастерских. В одном из тоннелей обнаружили линию подготовки патронов. Здесь же были госпиталь, столовая, душевая. Перед входом в большинство тоннелей, которые в свою очередь закрывались, в нескольких метрах была построена мощная каменная стена высотой более двух метров. Таким образом, если снаряд или бомба разрывались в ущелье, то стена могла прикрыть от осколков входы в эти укрытия. Но было совершенно непонятно, почему караульное помещение и библиотека стояли в этом ущелье отдельными домами.

Все было разбросано, перебито. Афганские солдаты лазили по этим тоннелям, не обращая внимания ни на своих начальников, ни, тем более, на нас. Командир дивизии доложил, что боеприпасов, вооружения и вообще имущества на базе оказалось незначительное количество. Оказывается, всю последнюю ночь противник вывозил из базы все, что возможно, на ближайший учебный центр Мирам-Шах. Я поинтересовался, откуда такие данные, а командир дивизии ответил:

— Это показания пленного.

— Приведите его, я с ним побеседую.

— Это, к сожалению, невозможно, так как его расстреляли.

— Кто и за что его расстрелял?

— Солдаты. После допроса. Думаю, за то, что моджахеды вывезли имущество…

Вполне вероятно, что именно за это афганские солдаты могли его прикончить, так как рассчитывали капитально поживиться, а тут вдруг у них все увели из-под носа.

Несмотря на то, что душманы многое успели вывезти, на базе было обнаружено значительное количество боеприпасов, в том числе реактивные снаряды и даже переносные зенитно-ракетные комплексы (ПЗРК) "Блаупайб". Непосредственно на базе были оставлены противником БТРы, но сожженные (видно, сожжены умышленно при отходе), а наверху, непосредственно перед ущельем, было захвачено несколько исправных танков противника, ведя из которых огонь прямой наводкой, он наносил большой ущерб афганским войскам. Снарядом одного из этих танков в прямом смысле разорвало советского советского военного советника 21-й пехотной дивизии подполковника Куленина — замечательного человека и прекрасного офицера… Приблизительно часа через два генерал Гафур возвращается из Джавары. Сияющий, в окружении корреспондентов идет ко мне и докладывает, что мои указания выполнены: засняты все сооружения, а также отдельные элементы, представляющие особую ценность, боеприпасы (в первую очередь РС и ПЗРК "Блаупайб") и даже бронетанковая техника. В заключение Гафур выступил перед телекамерами, как я ему и рекомендовал. Между прочим, генерал, являясь в целом остроумным человеком, любил оригинальничать. И на этот раз он не изменил своим принципам — свое выступление он начал со слов:

— Рейган, ты слышишь? Это я, Гафур! Я говорю из Джавары. Ты со своими дружками Зия-уль-Хаком и Гульбеддином Хекматияром объявил ее неприступной, а мы в прах повергли всю ее оборону и перебили всех ее защитников. Так будет со всеми, кто будет мешать спокойно жить нашему народу!

И в этом же духе он говорил еще 20 минут. Я просмотрел и прослушал кассету с записью его выступления и пришел к выводу, что оно произведет отличное впечатление. Естественно, если до и после этого сделать необходимый комментарий.

[guestbook _new_gstb]

1

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 34 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

35

zavtra@zavtra.ru 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]