Владимир Васильев Грем из Большого Киева

Потом говорили, что он вошел на территорию через Одинцовский шлюз. Высокий, сухощавый и совершенно лысый человек с пластиковым шмотником за плечами и притороченным к боку помповым ружьем. Одет он был в истертые джинсы, черную кожаную куртку и грубые гномьи ботинки на подошве-танкетке. Одежда блеклых тонов, даже шмотник был не яркий, как обычно, а невыразительного цвета от хаки к коричневому, и вдобавок от долгого употребления шмотник покрылся неравномерными размытыми пятнами, похожими на камуфляжные. На лишенной волос голове пришлого — не выбритой, а от рождения голой и гладкой, словно плафон осветительной лампы — цвела причудливая татуировка: приземистый карьерный экскаватор тянул чудовищный ковш через весь затылок почти к левому уху, где присел над небольшим техническим пультом кто-то живой — не то человек, не то эльф, не разобрать. Под распахнутой на груди курткой виднелся на плетенке из тоненьких цветных проводков кастовый медальон-датчик.

В другое время его попытались бы вежливо выставить — кто любит гремлинов? Никто. Ни в Большом Киеве, ни в Большой Москве. Ни вирги их не любят, ни гномы, ни хольфинги. Не говоря уж об эльфах. Даже люди не любят — а гремы ведь обычно всегда из людей. Истребители странного сами неизбежно становятся странными, а странности никому не нравятся.

Территория ЗАТО Снеженск-4, потерянная где-то на узкой границе между двумя гигантскими мегаполисами, представляла из себя отдельный район, не приросший ни к Киеву, ни к Москве. Обнесенный высоченным периметром, преодолевать который живые если когда и умели, то теперь разучились совершенно. Официальными пропускными пунктами пользоваться перестали тоже в незапамятные времена — даже самые старые эльфы территории не помнили времен, когда хитроумная машинерия шлюзов соглашалась выпустить обитателей Снеженска-4 и впустить их обратно. Посторонних, понятно, машинерия никогда не впускала, за исключением ученых да техников, знакомых с нужными формулами.

И еще — гремов. Истребителей чудовищ.

В принципе, любую дикую машину можно было назвать чудовищем. Ибо все дикое живому опасно. Но иногда в городских кварталах возни-: кали особые машины — машины-убийцы, жадные до живой плоти. Автомобили со смятыми бамперами, поджидающие неосторожных прохожих на обочине. Неповоротливые, но исполненные неживой хитрости строительные агрегаты с омытыми кровью ковшами и траками. Их невозможно было приручить — пасовали даже магистры с киевской Выставки и московской Академии. Бывало, эта нечисть опустошала целые районы.

И главное — чудовищ становилось все больше.

О гремах было известно до смешного мало. Говорили, что они выходцы с точно такой же ЗАТО-территории не то на востоке, не то на юго-востоке, называющейся Арзамас-16. Туда вообще ни один посторонний проникнуть не мог, будь он сто раз ученый или даже Техник Всего Мира. Выходили и отправлялись бродить по свету, за плату избавляя живых от машинной напасти. Мрачными и неразговорчивыми, корыстными и жестокими — такими знали их живые Большого Киева и Большой Москвы. Но когда приходит Зло, приходится терпеть. Некоторое время.

Неприятности Снеженска-4 начались лет семьдесят — восемьдесят назад. Один за другим перестали действовать подземные транспортные потоки, и подпитка территориальных складов прервалась. Голод не настал, но теперь приходилось считать каждую банку тушенки. Собственных ресурсов территории перестало хватать. Техник Снеженска-4, седой эльф Сейдхе, обратился к правительству Большого Киева, но те развели руками: а как, собственно, помочь? Перебрасывать припасы через периметр? Да киевлян просто не подпустит к контрольной полосе охранная техника. Большая Москва ответила точно так же, правда еще намекнула на то, что Снеженск-4 вряд ли сумеет предложить взамен что-либо ценное. Территория жила впроголодь и вскудь целых шестьдесят лет, пока проходящий мимо Одинцовского шлюза московский бродяга не подозвал к себе пятилетнего ребенка-человека, что играл у пропускного пункта.

Ребенок беспрепятственно прошел за пределы территории, был ласково поглажен по голове странником, награжден шоколадкой «Рот-Фронта» и так же беспрепятственно вернулся; а бродяга пошел себе дальше на юг, к границе Большого Киева.

Родители мальчишки чуть с ума не сошли, выспрашивая, где тот взял настоящую московскую шоколадку, каковых в Снеженске-4 никто не видел шесть десятилетий. Когда несчастный пацан, размазывая сопли, в сотый раз повторял перед Сейдхе и старостами кварталов историю о том, как он прошел шлюз и встретил Рот Фронта, ему, естественно, не верили. Пока Сейдхе не предложил провести его через коридор шлюза еще разок. Тут в плач ударилась мать — детям не позволяли даже приближаться к пропускным пунктам, хотя бывало, ребятня игралась неподалеку. Просто любой житель Снеженска-4 с детства привык, что за периметром нет НИЧЕГО. Вообще. Периметр — это граница. Его бессмысленно даже пытаться преодолеть. Убежденность родителей волей-неволей передавалась детям, и хоть они осмеливались нарушать запреты, очень часто шастая у самых пропускных пунктов, наружу никто не пытался выйти ни единого разу.

До случая с шоколадкой.

Техника Сейдхе поддержали все старосты. Голосящую мать скрутили; отец, стиснув зубы, покорился сам. Пацана-экспериментатора привели к Одинцовскому шлюзу, и на глазах у нескольких десятков живых тот без всякого ущерба для себя вышел за периметр. И вернулся.

Тогда Сейдхе распорядился привести снеженского дурачка, полуорка Чкудаха, обыкновенно околачивающегося у бани.

Привели.

— Видишь? — спросил Сейдхе, поднося к носу полуорка злополучную шоколадку.

Чкудах часто-часто закивал, не сводя глаз с яркой обертки.

— Хочешь? — еще жестче спросил Сейдхе.

Чкудах пустил слюни.

— Бери, — разрешил эльф и расчетливым движением швырнул шоколадку наружу. Через пункт.

Чкудах сунулся в узкий коридорчик шлюза и осел на самой его середине. Когда его баграми втянули назад, никто не сомневался, что полуорк мертв.

Вспыхнувшая было надежда, что охранные машины периметра уснули, враз погасла.

И тогда Сейдхе вторично погнал через шлюз ребенка. Мать лишилась сознания, отец сделался белым, как мелованная бумага.

Пацан принес шоколадку и остался жив.

Сейдхе поразмышлял минут пять и приказал привести еще пятерых детей. Сирот. Четверых мальчишек и девочку: двух людей, черного орка, хольфинга и вирга-метиса, от четырех до пятнадцати лет. Всех без исключения шлюз пропустил.

— Что ж… — грустно сказал Сейдхе, окидывая взглядом толпу территориалов. — Осталось только доказать, что взрослых шлюз по-прежнему убивает.

И направился ко входу в узкий коридорчик.

Эльфа похоронили в этот же день. И в этот же день выбрали нового Техника. И принялись размышлять — какая выгода для территории таится в этом неожиданном знании.

Во-первых, дети были слишком малы, чтобы рассчитывать на их помощь. Даже старшие из них — тридцатилетние эльфы — мало отличались от пятилетних людей. И по силе, и по сообразительности. Долгоживущие медленно взрослеют. Но не в возрасте дело — просто добраться до ближайшего склада и доставить хоть что-нибудь в состоянии только взрослый живой. В самом деле, даже если добредет пятилетний карапуз-человек или орк-двадцатилетка до склада, сколько он в состоянии с собой унести? Банку консервов? Да он игрушку скорее ухватит или кулек с печеньем. А ведь на склад еще нужно попасть, открыть замки… К тому же вокруг может ошиваться какая угодно шваль. Так что дойти и отыскать то, что нужно, еще полдела.

Задача казалась неразрешимой…

Спустя несколько лет население Снеженска-4 сократилось вдвое. Прирост ресурсов территории падал и падал, и стало очевидным, что скоро Снеженск-4 опустеет.

Именно в этот момент Техник сумел понять одну из ключевых формул снеженского комбината и открыл секрет синтеза сырья — вещества, которое высоко ценилось как в Большом Киеве, так и в Большой Москве. Для синтеза требовалось оборудование — а оно в лабораториях комбината имелось — и особые камешки. Камешки можно было собирать в пределах периметра; но Техник сразу понял, что надолго запаса не хватит.

Первые же опыты увенчались успехом, сырье было синтезировано. Немедленно связались с Москвой и заключили первую сделку: несколько прирученных грузовиков примчались к площадке перед Степинским шлюзом, и чуть ли не весь световой день москвичи и территориалы перетаскивали на позаимствованных из клуба шторах груды консервов и банок с соленьями, пакеты с галетами и переносные источники питания для портативных приборов.

За год синтез съел все камешки на территории. Подчистую. Тогда-то и вспомнили о способности детей проникать через шлюзы. И пошло: поисковые группы из малышей шастали вокруг территории и помалу стаскивали внутрь заветные камешки. Дети, сущие несмышленыши и карапузы, в одночасье сделались спасением Снеженска-4.

Целых двенадцать лет все шло, как по маслу: Снеженск-4 наладил обмен и с Большим Киевом, и с Большим Минском, а как-то раз проявились даже кавказцы с совершенно неимоверным количеством мандаринов в картонных ящиках.

Пока не очнулся Рип.

Никто уже не помнил, почему Рипа назвали Рипом. Никто и не пытался вспомнить. Рип был, скорее всего, боевым мнемороботом, но понимал это единственный живой в Снеженске-4 — Техник.

Пропал ребенок, причем не ходивший в этот день за периметр. Его искали в жилых районах и на комбинате, но тщетно. Вскоре пропал другой. Третий.

А спустя месяц дети рассказали, как из-за комбинатского цеха выскочил металлический паук и утянул эльфийку Майен куда-то в бетонные джунгли и переплетение арматур. Остальные дети с визгом разбежались.

В первые месяцы взрослые паука-Рипа видели всего дважды, днем. Сначала Рип появлялся лишь изредка, но потом стало ясно, что он растет и требует все больше и больше пищи. Дети стали пропадать прямо из жилищ; если взрослые пытались помешать — Рип их убивал.

На территорию наползла тень отчаяния. Взрослые не отпускали детей из жилищ; к пропускным пунктам водили под охраной и ждали до тех пор, пока они не вернутся. Но это не помогло: сначала Рип накинулся на детей, легко разогнал охрану и беспрепятственно утащил жертву. Потом попробовал нападать за пределами периметра, но по какой-то причине после первой же попытки отказался. И продолжал разбойничать на территории.

Снеженцы запросили помощь у Москвы и Киева, но чем те могли помочь? Попытались устроить облаву своими силами — потеряли трех живых, а Рипа даже не оцарапали, хотя палили по нему в сотню стволов.

Где прятался Рип, тоже оставалось загадкой. Свои стремительные и непредсказуемые рейды он совершал то днем, то ночью, но чаще всего под самое утро, на рассвете; и свидетелей его бесчинств больше почему-то не оставалось. Наверное, Рип их убивал. Во всяком случае, помимо пропавших детей территориалы несколько раз натыкались на трупы, и смотреть на них было весьма неприятно. Погиб мастер-гном Думерник, погиб певец из людей Гнат, нашли обезображенные до неузнаваемости останки и только по серебряным часам-луковице опознали, что это староста Петровки хольфинг Ван Реты по прозвищу Балагур. Накануне у Балагура пропала двенадцатилетняя дочь…

Видимо, грем пришел глубокой ночью и заперся в заброшенной каморке охраны на пропускном пункте. Там он продремал до рассвета, а едва развиднелось — отправился в глубь территории. Ближние к периметру кварталы обычно пустовали — постоянно там никто не жил, а искать там изначально было нечего. Средоточием жизни Снеженска-4 всегда оставался самый центр: кварталы лучших домов, с некоторых пор опустевшие магазины да вычищенные подчистую склады комбината. Сам комбинат мало кого интересовал, а уж теперь, с появлением Рипа, его обходили за три квартала.

Не став размениваться на пустопорожние разговоры, грем пошел прямо к Технику Снеженска-4 Альмелиду. В такую рань территориалы еще не решались высунуться из жилищ, спешно превращенных в убежища. Розоватые отблески лежали на слоях уличной пыли, и казалось, что это не пыль, не грязь, а увядшие и опавшие мечты жителей территории о безбедной жизни. Гномьи ботинки грема впечатывали в мечты рифленые оттиски.

Жилище Техника грем определил безошибочно — чутьем, что ли? Толкнул решетчатую калитку, прошагал по квадратным гранитным плитам к ступеням, ведущим на крыльцо. Меж плит пробивалась чахлая травка.

У стеклянных дверей на уровне глаз грема красовалась массивная металлическая табличка: «Снеженсжое промышленное техническое предприятие».

Двери были заперты на массивный висячий замок.

«Несложная техника, — подумал грем. — Неужели Рипу это может помешать?»

На стук явился заспанный молоденький техник без штанов и в куртке на голое тело. И еще в тапочках. Увидев лысую, голову с татуировкой (грем специально повернулся боком к двери), техник-засоня чуть не выронил пижонскую зеркально-сверкающую «Беретту».

— Открывай, — потребовал грем.

Техник отупело застыл перед дверьми. У него были трогательно оттопыренные уши.

— А… сейчас…

И, теряя тапочки, припустил куда-то в глубь холла. К телефону, наверное.

Техник — Техник, а не техник — появился на удивление быстро, и при этом он был тщательно и аккуратно одет. Только не выбрит, что слегка портило впечатление. По его команде засоня, надевший-таки штаны и кеды, отомкнул замок и приоткрыл одну створку.

— Входи, — мрачно процедил Техник. — В другое время, грем, я бы тебя вытолкал с территории взашей. А сейчас — входи.

— В другое время я бы не пришел, — сказал грем.

Его привели в маленький кабинет на втором этаже. Лифтом Техник почему-то решил не пользоваться — пошел пешком. Сначала влево, по длинному коридору, потом по узкой лесенке и снова по коридору.

Все убранство кабинета составлял накрытый зеленым сукном стол для совещаний, несколько стульев подле него да кафедра в углу. Грем подумал, что в хорошие времена тут чаще резались в карты, чем проводили совещания. По знаку Техника, помощник раскрыл окно. Свежий воздух потек в кабинет, вытесняя затхлость и пляшущую в лучах рассвета Пыль.

— Я тебя слушаю, — сказал Техник.

— А сесть мне предложат? — без всякой развязности поинтересовался грем.

Техник вяло махнул рукой в сторону стульев, а сам остался стоять.

Грем сел, водрузив локоть на сукно. На спинку стула он опирался скорее боком, чем спиной, поскольку за спиной висел шмотник.

— У вас трудности, — сказал грем. Фразы получались короткими, рублеными, как автоматные очереди опытного солдата. — Я — грем. Могу помочь.

— Чем?

— Я выслежу и убью Рипа.

— Разве это возможно? — голос Техника полнился глухой тоской.

— Машины тоже смертны. Ты же Техник.

Техник тускло воззрился на грема.

— А что тебе известно?

Грем снова пожал плечами:

— На комбинате активировался Рип. Зарядился, разведал окрестности. И начал охоту. Он ворует детей. Значит, это Рип-эспер. Он убивает свидетелей, значит, это боевой эспер. Судя по тому, что он нападает не только ночью, но и днем, это боевой эспер-универсал. Я не завидую вам, Техник. Пройдет месяц или два, и он уведет всех детей, а вас передушит. Вы ведь не сможете сбежать, а убить его вам не под силу. Вы ведь пытались, не так ли?

Техник угрюмо вперился в лицо собеседника.

— Откуда ты, прости Жизнь, все это знаешь?

— Я — грем, — ответил он.

Техник некоторое время размышлял.

— А ты сумеешь? — спросил он глухо.

Грем не рассмеялся, хотя Техник того ожидал.

— Я — грем, — повторил он. Только и всего.

Помощник-засоня, не дыша, стоял у окна и уши его, казалось, оттопырились еще сильнее.

— Ладно, — Техник тяжело оперся о спинку ближайшего стула. — Допустим. Но гремы не работают бесплатно. Так ведь?

— Так, — согласился грем.

— И сколько же тебе нужно? И в чем — в рублях, в гривнах?

Только теперь грем позволил себе улыбнуться.

— На вашу территорию смешно приходить за деньгами. Что деньги? У вас есть гораздо более ценная вещь.

Кажется, Техник догадался.

— Так-так-так… — процедил он. — Что же именно?

— Сырье, — ответил грем. — То, что в Киеве зовется «компотом», а в Москве…

— Я знаю, как это зовется в Москве, — перебил Техник. — Сколько?

— Все, что у вас есть, — простодушно ответил грем, но взгляд его в этот момент отнюдь не был простодушен. — И имейте в виду: я прекрасно осведомлен об объемах вашей торговли с Киевом, Москвой и Минском. Так что я представляю, сколько вы вырабатываете сырья.

— Что-о-о? — Техник негодующе выпрямился. — Ты в своем уме, грем? Ты знаешь, сколько это стоит?

— Знаю, — с удовольствием признался грем. — И меня неимоверно согревает это знание.

Техник последовательно перешел от негодования к недоумению, а потом даже к тени веселья:

— Но ведь если мы отдадим все сырье тебе, мы не сможем заплатить Киеву и Москве…

— В ближайшую неделю у вас не намечается поставок Москве, — перебил грем. — Только Киев. И только концерн Халькдаффа.

Теперь Техник глядел на грема с ненавистью. Потому что грем говорил истинную правду. Непонятно только было, откуда ему столько известно о закрытой территории Снеженск-4, ведь раньше он здесь никогда не бывал.

— Хорошо, — процедил Техник, сдерживая злость. — Мы не сможем расплатиться с Халькдаффом и вынуждены будем голодать, пока снова не синтезируем нужное количество сырья. А это почти полтора месяца. Реально даже больше, потому что голодные живые — никудышные работники.

— Ваши проблемы, Техник. Я сказал.

— Убирайся, — Техник указал на дверь. — Убирайся, подонок.

— Ладно, — согласился грем. — Я ухожу.

Он встал, будто бы ненароком глянув в окно.

— Кстати, Техник, — обратился он к Технику. — Ты видишь это солнце? Ты видишь цвет неба? О чем это говорит, а? Знаешь?

Техник молчал.

— О засухе. О жаре и засухе, — пояснил грем. — Улавливаешь, Техник? Рип станет воровать по несколько детей в сутки. Месяца два, и в Снеженске не останется никого моложе двенадцати лет — я имею в виду людей, конечно. О предельном возрасте остальных рас можешь догадаться сам. Кто станет таскать вам из-за периметра пенсирит? Рип? А Уж о том, какие работники из живых, у которых отобрали детей, я и вовсе молчу…

— Убирайся! — зарычал Техник.

Грем направился к двери.

— Я еще вернусь, — пообещал он. — А ты подумай пока. И со старостами посоветуйся…

Дорогу к выходу грем, конечно же, запомнил.

Уже к вечеру у одного из старост пропала девятилетняя внучка. За несколько часов летней ночи Рип разгромил несколько жилищ — почему-то он выбирал жилища матерей-одиночек. Детские кроватки оказывались пустыми. А Рипа на этот раз никто даже не увидел.

Днем грем демонстративно разгуливал по территории, избегая приближаться к живым. Ночью пропадал неизвестно где.

Спустя три дня и три ночи два хмурых вирга кинули камешек в окно каморки при шлюзе.

— Эй! Почтенный!

Грем показался в коридоре, о котором даже думать боялся любой взрослый территориал.

— Ну?

— Живые поговорить хотят.

— О чем?

Вирги переглядывались и переминались в полсотне метров от шлюза.

— Ну… Вы вроде как с Рипом справиться горазды… Так это… Мы б заплатили. Сколько нужно.

— Меня не интересуют деньги. А плату я назвал вашему Технику, но он меня прогнал. Разговаривайте с ним. Позовет — приду.

И он скрылся в каморке.

Вирги еще некоторое время потоптались напротив шлюза и убрались восвояси.

Через несколько часов перед жилищем Техника собралась несметная толпа. Практически все население Снеженска-4 в полном составе, потому что никто не хотел оставлять детей без присмотра. Старосты районов еще накануне направились к Технику и не выходили из его кабинета до сих пор. Если бы кто-нибудь осмелился покинуть жилище ночью, он мог бы удостовериться, что свет в окошке кабинета не гас ни на секунду.

Грема позвали к Технику ближе к вечеру. Одинокий и гордый, он шагал сквозь толпу, глядящую на него со смесью ненависти и надежды. Каждый готов был убить его, но не мог, потому что грем олицетворял собой возможное спасение.

На этот раз пришлось подниматься на третий этаж, в другой кабинет. И стол здесь был побольше. Без сукна. Тут явно никто не играл в карты — тут принимались решения и постигались формулы.

Они сидели за этим столом — Техник, пятеро старост и еще трое живых.

Все так же молча и бесстрастно грем вошел в кабинет, секунду помедлил и сел на стул у самого окна. Теперь он казался всем присутствующим просто темным силуэтом на фоне светлого прямоугольника.

— Я слушаю, — сказал он, прищурив глаза.

Поднялся сухонький орк, выглядящий старым даже для орка.

— Меня зовут Хавиар Сотера. Я староста Куманского. Как называть тебя, грем?

— Гремом.

— Грем, — проникновенно обратился к нему Сотера. — Неужели ты начисто лишен сострадания? У нас пропадают дети, а ты сидишь в стороне и просто ждешь…

На лице грема не отразилось ничего — ни смущения, ни досады.

— Любезный староста, гремов обучают отнюдь не состраданию. Гремов обучают убивать чудовищ. За плату, потому что грему тоже нужно на что-то жить. Покупать снаряжение для работы, одежду, пищу. Или вы думаете, меня кто-то покормит? Подарит штаны? Кто на этой территории предложил мне хотя бы кружку воды, а? Так уж сложилось, что у вас есть то, что мне позарез необходимо прямо сейчас. И в нужном количестве. Неужели это «что-то» дороже ваших детей и собственных жизней?

— Если мы все умрем от голода, это вряд ли спасет нас и наших детей.

— От голода? — грем состроил презрительную гримасу. — Бросьте. У каждого живого в доме припрятано достаточно консервов, чтобы дотянуть до выработки новой порции сырья. В конце концов, можете договориться о поставке в кредит. На выгодных условиях.

— С нами не работают в кредит, — хмуро бросил другой староста — эльф неопределенного, как и все эльфы, возраста.

— А нечего было надувать Москву, — отрезал грем. — Слово в этом мире ценится превыше всего, и вы это знали с самого рождения.

— Оставь нам хотя бы половину! — взмолился Хавиар Сотера. — Остальное мы отдадим позже!

— С вами? В кредит? Увольте, я не глупее московских дельцов. Гремы берут плату только вперед, и вам это известно.

— Чтоб тебе провалиться, — пожелал кто-то.

Грем не обиделся.

— Решайтесь, господа. Решайтесь. Может быть, другого шанса у вас и не случится — говорят, на окраине Киева бульдозеры бушуют в одном из районов. Там мне заплатят охотно, причем столько, сколько скажу.

— Надо соглашаться, — раздраженно вставил Техник. — Протянем как-нибудь.

— Действительно, — поддакнул грем. — Сколько детей за трое суток? Двадцать два?

— Двадцать три.

— Ах, да! Дочь уважаемого старосты Куманского. Прелестная девчушка.

Орк после этих слов вскочил, с грохотом опрокинув стул.

— Ты чудовище, грем! Ты ничем не лучше Рипа, шахнуш тодд!

На серое, словно весенний снег, лицо орка страшно было смотреть. Все отводили взгляды.

— Лучше, — заверил грем. — Со мной можно договориться, с Рипом — нет. Он не успокоится, пока не передушит всех. И учтите, взрослые для боевого эспера — куда менее сытная пища, чем дети. А потом Рип переберется еще куда-нибудь, и таким образом на вашу совесть лягут новые жертвы.

— А на твою, грем? — с бессильной злостью спросил Техник.

— У гремов нет совести. И не может быть. В силу того, что они — гремы. Что же касается сострадания, любезный Сотеро, — грем повернулся и чуть заметно поклонился орку, — то я предлагал свою помощь, еще когда ваша внучка ковыляла по детской и ловила за юбку мамашу. Так что решайте сами — кто лишен сострадания, а кто не лишен.

— Жизнь с ним, — пробурчал Техник. — Пусть идет и убивает Рипа. Отдадим ему все, что у нас есть, и пусть убирается навсегда.

Техник медленно оглядел всех присутствующих.

— Есть возражения? Нет?

Он закрыл лицо ладонями и глухо произнес:

— Мы согласны, грем. Действуй.

Грем покачал головой и укоризненно поцокал языком:

— Ай-яй-яй! Кажется, вы меня не поняли, любезные. Я ведь говорил — гремы берут плату вперед. Грем — это не дядя Рот Фронт, страдающий благотворительностью. Я отправлюсь убивать Рипа не раньше, чем вынесу сырье за периметр.

— Шахнуш тодд, грем! — возмутился староста-эльф. — А кто гарантирует, что ты не пошлешь нас к гоблинским мамашам и не скроешься?

— Слово грема гарантирует. Наше слово, в отличие от вашего, ценится и в Большом Киеве, и в Большой Москве. Кто-нибудь из присутствующих за свои долгие жизни слыхал, чтобы грем кого-нибудь обманул и не выполнил работу?

Ответом ему была звенящая тишина.

— Я не собираюсь нарушать слово. Меня убьют раньше, чем я доберусь до границы Киева. Потому что ведьмачье слово и мне, и остальным гремам принесет в будущем не в пример больше, чем я заработаю сегодня. Расплачивайтесь. Время идет.

Старосты дружно посмотрели на Техника. Техник встал.

— Идем.

На этот раз пришлось спуститься в подвал. Самолично отомкнув многочисленные железные двери и одну решетку, Техник привел грема в лабораторию.

— Вот. Здесь все.

Никелированный контейнер, выполненный в виде чемодана, был заперт на кодовый замок.

— Коды, — потребовал грем.

Техник продиктовал коды; грем молча вращал дискретные верньеры с нанесенными цифрами.

Раздались характерный щелчок и мелодичный сигнал. Крышка чемодана чуть заметно приподнялась.

Грем осторожно откинул ее. Открылась портативная клавиатура, крохотный плоский экранчик и шесть ниш с доверху наполненными чем-то масляно-ртутным цилиндрами.

Грем утопил POWER.

Осветился экранчик, загрузилась система.

READY — сообщили ему.

DIAGS — велел грем.

По экрану пробежала череда цифр, потом возник шестистолбцовый график. Все шесть столбцов стояли на одном уровне — у отметки FULL.

Грем довольно кивнул каким-то своим мыслям, потянулся к медальону-датчику и поднес его, не снимая с шеи, к крайнему слева цилиндру. Медальон налился зыбким розоватым светом.

— Отлично! — грем спрятал медальон под куртку, погасил систему и запер чемодан. Коды он ввел в карманный твейджер.

Когда грем покидал лабораторию, за высокой ширмой на столе он заметил десятка два подобных чемоданов; все они были открыты, и все цилиндры в пазах были пусты.

Он поднялся на первый этаж в сопровождении Техника и его помощника. Вышел на крыльцо, с которого староста Сотера как раз вещал территориалам, что грем получил плату и готов убить Рипа. Едва грем показался в дверях, толпа коротко охнула и затихла, а староста Умолк. В полной тишине грем шел прямо, не сворачивая, и толпа расступалась перед ним, словно перед прокаженным. С чемоданом в руке и шмотником за плечами, с помповым ружьем на левом боку, он шел сквозь ненависть и надежду, сам не испытывая ни того, ни другого.

Толпа направилась за ним по пятам. Через весь Снеженск-4. К Одинцовскому шлюзу. На последних метрах перед коридором грем услышал далекий гул моторов.

Живые Снеженска остановились, как всегда, метрах в пятидесяти от периметра. Грем обернулся в том самом месте, где любого территориала настигла бы неизбежная смерть — в самом центре коридора.

Он не увидел толпы. Он лишь ощутил сотни взглядов, устремленных на него. А потом повернулся и вышел наружу. За периметр.

К площади перед шлюзом Снеженска-4 как раз подкатили лимузин, легковушка и джип. «Кинбурн», «Черкассы» и «Хортица». Грем по инерции сделал еще несколько шагов и замер посреди площади.

Внутри периметра почти к самому шлюзу осмелилось подойти лишь несколько живых — старосты, Техник да еще парочка виргов, видимо, те самые, которые вызывали грема утром.

Из лимузина выбрались несколько эльфов, и при виде одного из них Техник и старосты издали дружный выдох:

— Халькдафф!

Грем направился прямо к Халькдаффу. Не дойдя пары-тройки шагов, он опустил чемодан на асфальт, ввел коды и продемонстрировал содержимое. Халькдафф кивнул. Тогда грем закрыл чемоданчик и поставил его перед эльфом. А сам повернулся и направился к пропускному пункту.

У входа в коридор он почему-то замешкался, и всем вдруг стало понятно, что он не собирается возвращаться за периметр. Техник, старосты и территориалы Снеженска-4 ощутили, что ненависть в их душах окончательно вытесняет надежду.

— Эй, снеженцы! — громко сказал грем, стаскивая с плеч шмотник и распуская шнуровку. — Я спешу. И сейчас уеду…

— А как же слово гремлина? — хрипло выкрикнул орк Сотера. — Будь ты проклят, грем!

— Вы достаточно проклинали меня, — спокойно ответил грем. — Так что не трудитесь понапрасну. А что до Рипа — так мне незачем его убивать. Рип мертв.

Грем закончил распускать шнуровку и вытряхнул прямо на асфальт перед коридором что-то сверкающее хромированными тягами. Металлического паука с тусклым узором на брюшке мнемонакопителя и парой парализаторов-хелицер. Паук был мертв. С лязгом встретился он с асфальтом и застыл омерзительной и все еще пугающей кучей металла, пластика и керамики.

— Я убил его в первую же ночь, Техник, — почему-то обращаясь к Технику, сказал грем. Условия сделки выполнены.

— А дети? — недоуменно спросил староста-половинчик, колыхая румяными щеками.

Грем криво усмехнулся, не произнеся ни слова.

Надежды в настроении территориалов не осталось вовсе. Осталась только ненависть и гнев. С неживым криком орк Хавиар Сотера попытался кинуться на грема, забыв о поджидающей посреди коридора смерти, но его удержали соседи.

А грем, подцепив ботинком мертвого Рипа, пинком отправил его через весь пропускной пункт на территорию.

— Держите. А мне пора.

Он развернулся; в эту же секунду все три автомобиля с тихим урчанием рванулись с места и унеслись прочь.

— Эй, грем! — неожиданно спокойно окликнул Техник.

Грем задержался.

— Ты не такое же чудовище, каких убиваешь. Ты хуже.

Ничего не отразилось на лице грема. Ничего. Экскаватор на его лысине все так же тянул ковш к живому с пультом в руках.

— Я не так долго живу, как ты, Техник. Но эти слова я слышу чаще, чем ты ходишь в сортир. Прощай.

— Прощай. Надеюсь, скоро ты сдохнешь.

Грем, не ответив, зашагал прочь. Он уходил от Снеженска-4, превращаясь сначала в крохотную фигурку, а потом и вовсе в едва различимую точку на горизонте.

Километров через семь он приблизился к нескольким домикам, прячущимся среди деревьев. Нашарил в кармане ключ, отпер дверь. Встретил его радостный детский хор:

— Дядя Рот Фронт! Дядя Рот Фронт вернулся!

Его облепили дети — люди, эльфы, орки, вирги, гномы, хольфинги, половинчики, метисы и даже один чистокровный ламис. Совсем малыши и постарше. Мальчишки и девчонки. Они хватали его за руки и за одежду и смотрели так преданно, как смотрят только на внезапно посещающих детство сказочных персонажей.

— Все! — объявил им грем. — Ваши папы и мамы убили чудище. Можете возвращаться!

Невообразимый визг и гвалт наполнил комнату. Старшие ловили за руки малышей и выводили их наружу. Детишкам не нужно было объяснять, куда идти. Они и сами это знали, потому что не раз бывали за периметром.

А грем подумал, что пройдет еще немного времени и уже от этого самого подросшего будущего он наверняка получит новую порцию проклятий.

— И не забудьте рассказать, кто вам помогал! — крикнул он вслед.

— Дядя Рот Фронт! — донес ветер.

И развеял.