Глава 29 Белый властелин Арктики. Извечная война с человеком

Глава 29 Белый властелин Арктики. Извечная война с человеком

В отличие от бурых белые медведи относительно недавно вступили в соприкосновение с человеком. Это не значит, что их знакомство произошло в ближайший исторический период, нет, белые медведи познакомились с человеком-охотником не менее трёх тысяч лет назад — будь то эскимос, индеец или викинг. Тем не менее этот срок не может идти в сравнение с тем громадным отрезком пути, который прошли бок о бок люди с его бурым собратом.

Принято считать, что современный белый медведь относится к человеку куда более почтительно, нежели его предки несколько сот лет назад. Писатель-натуралист Р. Перри, правда, оспаривает это утверждение, аргументируя свою точку зрения тем, что мёртвый медведь не может поведать другим о том, что он узнал. Действительно, большую часть жизни эти животные проводят в одиночестве и остаются в полном неведении о судьбе убитых, которая ничему не может их научить. Только раненые приобретают кое-какой опыт, и только медведицы способны поделиться им с медвежатами. Однако упомянутый автор, возможно, не учитывает масштабов той бойни, которой подверглись белые медведи за истекшие три столетия. Определённые зачатки осторожности перед лицом человека за это время могли выработаться даже путём естественного отбора.

Из описаний полярных путешественников XVI–XVII столетий явствует, что в то время белые медведи были неизмеримо опаснее и настойчивее, чем сегодня. Геррит де Фер, спутник Баренца в его экспедиции на Новую Землю, описывает ряд случаев, весьма характерных для того времени.

«Как-то ночью к нам забрёл крупный старый медведь необычайной худобы — на нём не было плёнки жира ни под шкурой, ни на брюхе; по-видимому, он страшно изголодался. Подошёл он к нашим запасам сала, сложенным в большую кучу. Совсем незадолго перед тем мы застрелили медведицу, с которой было двое совсем уже взрослых медвежат. Нам не удалось пристрелить их, и они удрали, но всё время держались неподалёку от нашей хижины. Мать их мы убили вечером, и в первую же ночь медвежата подошли к хижине и съели материнский желудок и все кишки. Возможно, что, когда старый медведь подошёл к нашей хижине, эти медвежата лакомились салом, сложенным в кучу. По следам мы потом установили, что старый медведь сначала погнался за одним медвежонком и задрал его где-то подальше на льду, а потом побежал к другому и тоже прикончил его. Затем вернулся опять к куче сала и, до отвала наевшись его, залёг спать тут же. Когда мы утром вышли из нашей „берлоги", он ещё спал».

Случай, который описывает Геррит де Фер в своём дневнике, можно считать типичной для людей того времени реакцией на встречу с медведем:

«25 октября… капитан, обернувшись, увидел, что из-за корабля к нам идут три медведя. В испуге он тотчас стал громко кричать, чтобы устрашить их, а мы немедленно скинули с себя верёвки и приготовились к отпору. Случайно на санях была пара алебард. Одну из них схватил капитан, а другую взял я, чтобы дать посильный отпор; остальные же изо всех сил побежали к кораблю. При этом один упал в трещину среди льда; это было для нас страшное зрелище, так как мы думали, что медведи стремительно кинутся на него и сожрут. Но, к счастью, медведи устремились против тех, кто убежал на корабль. Между тем, воспользовавшись удобным случаем, и мы, вместе с упавшим в трещину, побежали к кораблю и взошли на него. Медведи, увидев, что мы ускользнули, в ярости подошли к кораблю; а у нас не было другого оружия, кроме двух упомянутых алебард, и так как мы на них не очень полагались, то пытались отбиться от медведей, бросая в них палки и другие предметы; и всякий раз они кидались за ними, как собака. Между тем мы послали одного из наших высечь огонь, а другого за копьями, спрятанными за палубой; но огня, при помощи которого мы могли бы стрелять, не удавалось высечь. Однако, в то время как медведи смело нападали на нас, мы, ткнув алебардой, ранили одного из них в морду. Увидев это, ушли и другие, которые были помоложе».

В сентябре и октябре 1596 года людям Баренца, попавшим в тяжёлое положение, не раз приходилось прерывать строительство своего зимнего дома и отражать нападения чрезвычайно смелых медведей, которые порою взбирались даже на их корабль. Снова и снова они вынуждены были спасаться бегством. Геррит де Фер описал следующий случай, который произошёл во время второго путешествия Баренца в 1595 году:

«6 сентября в утреннюю пору некоторые из матросов отправились на материк за камешками, похожими на алмаз, которых много на острове Штатов. Во время этих поисков к двоим из них, собиравшим камни вместе, внезапно подошёл тощий белый медведь и схватил одного из них за затылок. Тот, не зная в чём дело, начал кричать: „Кто меня хватает за затылок?". Товарищ его, искавший камешки в пещере, поднял голову, чтобы посмотреть в чём дело, увидел страшного медведя, закричал: „Друг, это медведь! “ — и сразу же убежал.

Медведь тотчас же раздробил голову другому и высосал кровь. Остальные бывшие на берегу моряки, человек двадцать, тотчас сбежались туда, чтобы освободить товарища или, по крайней мере, отнять его труп у медведя. Когда они, приготовив ружья и пики, подходили к зверю, пожиравшему труп, свирепый и неустрашимый медведь напал на них и, выхватив одного, растерзал несчастного так, что остальные, увидев это, разбежались.

Мы с корабля и фрегата заметили, что наши бегут к морю; тотчас сели мы в лодки и изо всех сил стали грести к берегу, чтобы спасти наших. Прибыв туда, мы увидели горестное зрелище: наших товарищей, жестоко растерзанных медведем. Тут, ободряя друг друга, мы стали сговариваться, чтобы, объединившись вместе, напасть на медведя с ружьями, тесаками и пиками и чтобы никто не уходил. Но не все были одинакового мнения. Некоторые говорили, что наши товарищи уже умерли и что мы можем захватить медведя, не подвергая себя явной опасности; если бы мы могли ещё спасти товарищей от смерти, тогда следовало спешить, теперь же незачем так торопиться; медведя надо захватить, но нужно быть осмотрительными, так как предстоит иметь дело со свирепым и прожорливым зверем. Тогда трое из моряков вышли несколько вперёд, а медведь продолжал всё же терзать труп, презирая нашу толпу, хотя нас было человек тридцать… Они трижды разрядили свои ружья, но не имели никакого успеха. Тогда… писец, выйдя несколько вперёд, чтобы иметь медведя на расстоянии выстрела, пробил пулей голову зверя около глаз, однако медведь продолжал держать труп за затылок, поднял голову и начал несколько шататься. Тут писец и один шотландец ударили его тесаками так, что те сломались, а медведь всё ещё не хотел выпустить добычу. Наконец, подбежал Виллем Гизий и изо всех сил ударил медведя по носу своим ружьём; тогда, наконец, медведь с громким рёвом рухнул на землю, а Виллем Гизий, вскочив на его тушу, перерезал ему горло».

Как уже говорилось, зима 1596 года, проведённая Баренцем на Новой Земле, была во всех отношениях исключительно суровой, а потому и голодной для медведей. И на следующую весну, когда его люди занялись постройкой лодки, чтобы уйти на ней с острова, им сильно мешали медведи, которых они редко видели в зимнем мраке. В мае Геррит де Фер записывает снова:

«Пришёл ещё медведь. Они свирепо нападали на нас уже три дня подряд, как будто чуяли, что мы готовимся уехать, и желали до того отведать нашего мяса; оставив работу, мы пошли домой, а медведь последовал сзади… Ибо если бы мы потеряли трёх человек, то, может быть, не в силах были бы выбраться отсюда, так как по малочисленности были слишком слабы для предстоящих трудов».

Но если до второй половины XIX века встречи людей с белыми медведями, а значит — и столкновения между ними, носили более или менее случайный характер, то с началом систематического освоения Арктики баланс сил изменился коренным образом. И естественно, не в пользу медведей.

Во время экспедиции Н. Н. Урванцева — Г. А. Ушакова для описания и съёмки архипелага Северная Земля экспедицией было добыто 105 медведей. Здесь следует помнить, что многие экспедиции начала XX века находились, так сказать на частичном хозрасчёте, т. е. часть расходов покрывалась за счёт доходов экспедиции. А так как одним из немногих средств получения дохода в результате экспедиции была охота, то участники экспедиции были вынуждены заниматься этим делом совершенно профессионально.

Ареф Минеев, начальник одной из первых русских зимовок на острове Врангеля, описывает охоту на белых медведей, производившуюся на берлогах. Он утверждает, что открытую берлогу найти нетрудно: отверстия на совершенно белых снежных склонах чернеют, как разлитая тушь на белом листе бумаги. Заметив берлогу, её обычно испытывали собакой. Если медведица (а, как уже известно читателям из вышесказанного, в берлоги залегают преимущественно медведицы перед родами) находилась в берлоге, собака поднимала отчаянный гвалт. Промышленник, по словам Минеева, обычно в одиночку не решался бить медведя — он ставил неподалёку от берлоги палку, надевал на неё камлейку или взятый специально для этой цели небольшой красный флажок и отправлялся за помощью.

«Через некоторое время после того, как уйдёт человек, медведица высовывается из берлоги. Оглядываясь, она замечает вблизи незнакомый предмет странной формы. Если дует ветерок и предмет колышется, медведица, приняв его за живое существо, уходит обратно в берлогу и выжидает, пока этот предмет не уйдёт. Промышленник тем временем, найдя себе помощника, возвращается обратно и добывает медведя.

Случается, что охотник не может возвратиться к берлоге в тот же день. Иногда проходит два-три дня. Но, вернувшись, он чаще всего находит медведицу сидящей в берлоге. Реже медведица уходит, не обращая внимания на флаг или камлею.

Иногда вместо флага или камлейки охотник оставляет одну из своих собак. Обычно собака у берлоги остаётся недолго. Если хозяин в течение двух-трёх суток не возвращается, она уходит к ближайшему жилью. Оставленная собака не может задержать медведицу; если матуха опытна и чует, что за первым посещением последует новое, она уходит, несмотря на присутствие собаки. Поэтому промышленники собаку у берлоги оставляют редко.

Охота на белого медведя требует большой смелости и самообладания, так как зверь силён, свиреп и крайне подвижен, несмотря на видимую мешковатость и косолапость. Поэтому, имея дело с медведем, всегда нужно держать, как говорят, ухо востро.

Охота протекает следующим образом. Промышленник становится в одном-двух шагах от отверстия берлоги, держа винтовку наизготовку. Собака всё это время истошно лает в берлогу. Некоторые собаки, наиболее натренированные, входят в берлогу и там облаивают медведицу. Желая прогнать непрошеного гостя, медведица сама бросается на собаку, та выскакивает из берлоги и продолжает лаять снаружи. Но и тут её присутствие для медведицы неприятно. Она подкрадывается к устью берлоги и неожиданным быстрым броском кидается на собаку, фыркая при этом, как разъярённая кошка. Бросаясь на собаку, медведица выскакивает из берлоги на половину корпуса и потом мгновенно уходит обратно. В это время промышленник и стреляет в неё.

В большинстве случаев зверь бывает убит наповал. Но иногда охотник только ранит медведицу. Она уходит в берлогу, ревёт там от злости и боли, а показываться на поверхность больше не хочет. В таких случаях эскимосы, когда они охотятся вдвоём или втроём, начинают раскапывать берлогу, постепенно приближаясь к самому логову зверя. Один копает, а другой (или другие) стоит рядом с винтовкой наизготовку и, как только зверь покажется, убивает его.

Несмотря на то что промышленник копает берлогу под надёжной охраной товарищей, занятие это чрезвычайно неприятное. Когда в разговоре приходилось спрашивать, что чувствовал эскимос, когда копал, он обычно отвечал: „Ручка у лопаты очень короткая. Чем ближе к медведю, тем короче".

За восемь лет на острове не было ни одного несчастного случая при таком способе охоты. Бывало, что медведь бросался на людей, но его убивали раньше, чем он добирался до копавшего».

Но под конец Минеев приготовил весьма пикантное описание совершенно другого способа охоты на этого зверя — способа, который, несмотря на приводимые бывшим начальником станции возражения, мог возникнуть лишь в голове исключительно смелого человека. Какой же отвагой должен был тот обладать, чтобы проверить его на практике, — я просто затрудняюсь вообразить.

«Так охотятся почти все эскимосы. Наш метеоролог комсомолец Званцев практиковал другой способ охоты.

Когда Званцеву случалось ранить медведя, он откапыванием берлоги не занимался, считая, что это очень долгий способ и что можно разделаться со зверем быстрее.

Ещё в самом начале зимовки Званцев получил из оружия, принадлежавшего фактории, револьвер системы „кольт".

Метеорологу оружие необходимо, так как ему приходится выходить на улицу в любую погоду, днём и ночью, а медведи иногда подходят к самому дому.

По просьбе Званцева я разрешил ему брать с собой кольт на охоту и выдал ему лишнюю обойму патронов. Когда у Званцева первый выстрел бывал неудачным и раненый медведь уходил в берлогу и больше на поверхность показываться не желал, Званцев поступал просто. Он клал винтовку на снег, доставал из кобуры кольт, ставил его на боевую готовность и головой вперёд лез в берлогу.

Медведица, кроме того, что была ранена, ещё защищала щенят и поэтому была вдвойне опасна.

С кольтом в руке Званцев ползком добирался в полумраке к самому зверю. Когда медведица, не видя иного выхода, бросалась на него, Званцев в упор стрелял.

Так он убил не меньше десятка медведей».

Н. Н. Урванцев утверждает, что за всё время их пребывания в архипелаге в действительности не было ни одного нападения медведя на человека. Имевшие место случаи, по его мнению, были недоразумением: медведь принимал человека или лежащих собак за нерпу. Но как только зверь убеждался в ошибке, он останавливался или даже обращался в бегство. Охотник Журавлёв, находившийся в составе экспедиции, на основе своего богатого охотничьего опыта также утверждал, что не знает случаев нападения медведя на человека как на предмет добычи.

Однако другие полярные исследователи придерживались и вовсе другого мнения.

Несмотря на то что за пять лет, пока А. Минеев был начальником зимовки на острове Врангеля, ни один человек серьёзно не пострадал от медведя, он сам пишет, что помнит много случаев, когда человек подвергался серьёзной опасности, и продолжает: «Очень редко медведь охотится на людей и нападает на жильё. Но когда это случается, его не могут удержать ни собаки, ни необычные для него новые запахи».

Особенно опасна встреча с голодным медведем, потерявшим все свои жировые запасы. Эскимосы называют такого медведя «сухим». Считается, что такой медведь при своей крайней подвижности ещё очень нахален и свиреп.

«Иногда промышленники замечали, что по следу нарт долго шёл медведь. Промышленник Скурихин как-то весной ехал с мыса Блоссом на Роджерс. Дорога была хорошая, и он, сидя на нартах, подрёмывал. Вдруг что-то заставило его оглянуться назад. За спиной стоял громадный матёрый медведь. Скурихин не растерялся.

Винтовка была под рукой. Мгновенно последовал выстрел, и зверь грохнулся прямо на нарты».

Р. Перри утверждает, что все путешественники и охотники подчёркивали исключительное любопытство, которое вызывают в медведях они сами и их пожитки. Если нарты пересекают его путь, медведь встаёт на задние лапы, чтобы получше рассмотреть существа, которые ему встретились. Как пишет Нельсон, один из первых исследователей Аляски, «при внезапной встрече они вставали и принюхивались, словно желая определить, с кем они столкнулись — с друзьями или врагами».

Медведи иногда следуют за нартами несколько километров. А Отто Свердруп описывает, как однажды медведь прибежал от кромки припая, чтобы посмотреть на их отряд. Сгорая от любопытства, он смотрел так и эдак, пытаясь найти наиболее выгодный угол зрения. Вернувшись же на лёд, зверь протрусил по следу людей целый час, держась, однако, на почтительном расстоянии.

Однако если чувство голода подсказывало медведю, что эту странную двуногую нерпу и содержимое их домов можно использовать в пишу, то этот зверь открывал военные действия первым.

«Несколько раз медведи нападали на жильё, — продолжает свой рассказ А. Минеев, — причём всегда в одиночку.

В бухте Сомнительной с 1926 года жил эскимос Анъялик с своими братьями Югунхаком и Пинехаком. В разгар зимы, в глухую ночную пору, когда все обитатели юрты крепко спали, Анъялик был разбужен неистовым лаем собак и сильной вознёй на крыше юрты. Анъялик поднял Югунхака, и они вместе вышли на улицу. На крыше юрты „трудился" медведь, раскидывая лапами снег. Собаки бесновались внизу, некоторые из них забирались на крышу, но быстро скатывались обратно. Медведь был так занят своей работой, что не обратил внимания на вышедших из юрты людей. Медведя пристрелили. Он оказался невероятно худым, в желудке у него совершенно ничего не было».

«Весной 1933 года промышленник Таян охотился к северу от мыса Фомы, на западном побережье острова. Он взял с собой для помощи своего племянника Нанивгака. Стояли крепкие морозы. Устав за длинный день в поисках медведей, промышленники крепко уснули. Нанивгак для теплоты залез в кукуль с головою и завязал его изнутри. Таян же лёг, как подобает охотнику, имея руки свободными и положив рядом винчестер. Ночью их разбудили громко лаявшие собаки. Не успев как следует проснуться, Таян почувствовал, что кто-то очень сильно трясёт палатку. Он схватил винтовку, но не успел вылезти из кукуля, как палатка стала падать. Лёжа, Таян несколько раз выстрелил в сторону нападавшего, за выстрелами последовало падение тяжёлого тела прямо на палатку. Завязанный в кукуле Нанивгак оказался придавленным. С трудом выбравшись из палатки, Таян обнаружил крупного тощего медведя. Оттащив тушу медведя в сторону, он освободил перепуганного Нанивгака из кукуля».

Фритьоф Нансен пишет об одном таком случае, едва не закончившемся плачевно. Он произошёл во время его знаменитого путешествия к Северному полюсу, когда исследователь уже повернул назад и с остатками снаряжения, двумя собаками — Кайфасом и Суггеном — и единственным спутником — Йохансеном — двигался к архипелагу Земля Франца-Иосифа.

«После невероятных усилий подошли, наконец, к полынье, через которую решили переправиться на каяках. Очистив край полыньи от молодого льда и обломков, я подтащил к воде свои нарты и ещё придерживал их, не давая соскользнуть, когда вдруг сзади послышался шум и Йохансен, который только что повернулся, чтобы подтащить свои нарты к моим, закричал: „Берите ружья!“. Я обернулся и увидел, что огромный медведь бросился на Йохансена и опрокинул его навзничь, на спину. Я хотел схватить ружьё, лежавшее в чехле на носу моего каяка, но в эту самую минуту каяк соскользнул в воду. Мелькнула мысль прыгнуть в каяк и стрелять оттуда, но это было рискованно. Я стал поспешно втаскивать каяк с его тяжёлой поклажей на высокую кромку льда; сделать это было нелегко: каяк был сильно нагружен. Стоя на коленях, я тянул, дёргал и, распластавшись на палубе, старался как-нибудь достать ружьё. Оглянуться и посмотреть, что делается сзади, было некогда. И вдруг я услышал спокойный голос Йохансена: „Вы должны поторопиться, если не хотите опоздать". Поторопиться! Я и так, кажется, тороплюсь! Наконец мне удалось дотянуться до приклада ружья. Я выхватил его из чехла, повернулся кругом в сидячем положении и быстро взвёл курок для стрельбы дробью. Медведь стоял не более чем в двух шагах от меня, готовясь „приласкать" Кайфаса. Времени терять было нельзя, и, не взводя второго курка, я выстрелил. Весь заряд дроби попал медведю в голову позади уха, и он упал между нами мёртвый.

Очевидно, медведь крался, как кошка, по нашим следам, скрываясь за глыбами льда. Он подкарауливал нас, пока мы занимались расчисткой края полыньи, повернувшись к нему спиной. По следам, оставленным им, видно было, как он полз на брюхе через торос прямо позади нас и дальше под защитой бугра совсем рядом с каяком Йохансена. Когда Йохансен, ничего не подозревая и не глядя по сторонам, пошёл назад и наклонился, чтобы взять верёвку и подтянуть нарты, он вдруг увидел силуэт зверя, притаившегося позади каяка. Сначала Йохансен подумал, что это Сугген, но прежде, чем он успел разглядеть, что силуэт чересчур велик, медведь очутился над ним и дал ему такую оплеуху в правое ухо, что у него искры посыпались из глаз и он упал на спину. Йохансен пытался отбиться от зверя голыми руками: одной рукой он вцепился ему в глотку, сжимая её что было мочи. Как раз в ту минуту, когда медведь, разинув пасть, по-видимому, готовился откусить Йохансену голову, он и произнёс золотые слова о том, что мне следует поторопиться. Медведь, к счастью, не торопился, он стал смотреть на меня, будто недоумевая — что там у меня за спешная работа. Вдруг он заметил собак и повернулся к ним. Тогда Йохансен быстрее быстрого разжал пальцы и выскользнул из-под медведя, а тот ухватил Суггена так, что тот завыл во всю мочь, совершенно так же, как он воет, когда мы его бьём. Потом и Кайфас получил лапой по морде. Тем временем Йохансен поднялся и, когда раздался мой выстрел, успел уже выхватить своё ружьё, торчавшее из отверстия каяка. Единственное, что медведь успел сделать, — это содрать слой грязи с правой щеки Йохансена (теперь Йохансен ходит с белой полосой на лице) да оцарапать ему слегка руку. V Кайфаса тоже осталась царапина на носу».

Однако общая медлительность и «тугодумие» белого медведя позволяли охотникам производить с ним различные эксперименты или испытывать пригодность того или иного вида оружия на охоте вообще.

Известный полярник Е. К. Фёдоров рассказывает о своей попытке убить белого медведя из револьвера во время экспедиции на Землю Франца-Иосифа.

«…Медведи подходили и сейчас. Я несколько раз их фотографировал с близкого расстояния, а однажды попробовал осуществить своё давнее намерение — убить медведя из револьвера.

В истории нашей экспедиции уже был такой случай. В сумерках осенью прошлого года Володя убил медведя из нагана. Это был небольшой молодой зверь. Когда он, отбиваясь от собак, встал на дыбы, Володя подошёл, почти обнял его (как потом оказалось — её) и выстрелил из револьвера в ухо в упор. С тех пор мне не терпелось повторить такую операцию.

Как-то я заметил медведя, подходившего к станции по береговому припаю. При мне были и наган, и винтовка. Побежал навстречу. Приблизившись на тридцать-сорок шагов, остановился и разглядел, что это здоровенный старый зверь, который, встав на задние ноги, будет много выше меня — до его ушей не дотянуться. В общем, я струсил, отставил наган и выстрелил из винтовки.

Заревев, медведь осел на задние лапы — по-видимому, у него был повреждён позвоночник. Тут я осмелел и решил добить его из нагана. Подойдя на пять-шесть метров, разрядил в голову все патроны, бывшие в барабане револьвера. Но пули скользили по крепким костям покатой лобной части черепа и только злили зверюгу».

«Плохо бы мне пришлось без винтовки», — резюмирует будущий участник папанинского дрейфа, академик Евгений Фёдоров.

Сколь плохо приходится при охоте на белого медведя без винтовки, сумел в полной мере вкусить Фредерик Кук — человек, который, по утверждению Руала Амундсена (и собственному), впервые достиг Северного полюса. Причём в самом начале его взаимоотношения с этими животными строились по старому проверенному принципу: увидел — выстрелил — убил.

«„Рано утром 4 марта нас разбудил сердитый лай собак. Кулутингва (один из эскимосов, сопровождавших д-ра Кука. — М. К.) выглянул наружу и увидел медведя, пытавшегося украсть отборную филейную часть из наших запасов. Ловкий надрез ножом — и выпавший снежный блок оставил в стене иглу окно, в которое просунули ружьё, нацеленное на зверя. Это был крупный упитанный зверь — он снабдил нас отличным жиром для светильников".

Однако уже на обратном пути после достижения полюса Кук потерял практически всё своё снаряжение, у него осталось всего четыре патрона, в полынье утонули копья и гарпуны. Путешественники оказались на грани голодной смерти. И в это время Кук и его друзья-эскимосы проявили чудеса смекалки и храбрости, пытаясь выжить в ледяной пустыне, опираясь на так называемый подручный материал. Из дерева нарт (к слову сказать, они были изготовлены из американского ореха гикори) Кук и его товарищи изготовили древки гарпуна и копий. Наконечники для них были изготовлены из рогов мускусных быков и обломков китового уса. Часть металлических полозьев от нарт им также пришлось пожертвовать на изготовление наконечников для оружия. И вооружённые этим более чем средневековым снаряжением, они были вынуждены добывать себе пропитание в самой неблагоприятной для человеческой жизни обстановке — в арктической ледяной пустыне. После того как путешественники с неимоверным трудом сумели умертвить моржа и разделали его мясо, белые медведи появились перед ними отнюдь не в роли „мясного скота" или объекта пушного промысла. Нет, они возникли в их лагере как хозяева этих негостеприимных мест и потребовали у пришельцев поделиться плодами их усилий. Причём сделали это в такой форме, что им невозможно было в чём-либо отказать.

„Примерно через 15 часов нас разбудила какая-то возня в лагере. Открыв глаза, мы увидели огромного медведя, который тыкался носом в землю около костра. Мы оставили там моржовую кость весом около сотни фунтов, предназначавшуюся для нашего очередного пиршества. Мы вскочили на ноги, крича изо всех сил и производя как можно больше шума. Медведь захватил мясо своими передними лапами и, словно человек, пошёл от нас на задних лапах, угрожающе рыча. Он двигался медленно и осторожно, крепко держа мясо в лапах. Время от времени он поворачивался, словно кивая нам головой, и с вызовом рычал. Однако мы не приняли вызова. Отойдя от нас примерно на триста ярдов по морскому льду, он уселся и сожрал мясо, на которое мы рассчитывали.

Вооружившись копьями, луком и стрелами, а также держа камни в руках, мы пересекли невысокий холм, за которым находился наш драгоценный мясной склад. Там, к нашему горю, мы увидели двух других медведей, которые, пригнув головы к земле и работая лапами, деловито возились у самого тайника. Мы не были оснащены для рукопашной схватки, но, поскольку наши жизни были поставлены на карту, мы поняли, что должны принять какие-то оборонительные меры. Криками и дьявольскими бросками нам удалось привлечь внимание зверей. Они подняли головы, повернулись к нам и, к нашему восторгу и облегчению, с ворчанием отошли на дрейфующий лёд. Каждый из них прихватил с собой по огромному куску нашего мяса.

Приблизившись к тайнику, мы нашли его совершенно опустошённым. Здесь успели побывать и другие медведи. Песок и снег были испещрены бесчисленным количеством медвежьих следов. Наш великолепный склад, который мы устроили накануне, был полностью разграблен. Мы готовы были разрыдаться от горя, разочарования и ярости. Зато мы поняли — отныне наша жизнь превратится в непрерывную борьбу с медведями…"».

Зимовка отряда Кука на островах Канадского архипелага, в самых зловещих местах Арктики, была, без сомнения, одним из самых выдающихся подвигов человеческой воли, спаянности и взаимовыручки. Из всех полярных одиссей с ней может сравниться только возвращение капитана Скотта с Южного полюса в Антарктиде. Нельзя забывать, что именно там, где в сумерках ледяной мглы бродили три эскимоса и один американец, витал дух неудачи двух крупных полярных экспедиций — Франклина и Грили. Казалось, что вершины торосов во время вьюги завывают голосами людей, съеденных своими товарищами. Путешественники соорудили убежище — не обычное иглу, снежную хижину эскимосов, — а настоящую полуземлянку, прикрытую сверху дёрном и камнями. Заметённая снегом и скованная морозом до состояния гранита, эта полупещера стала недоступной и для бродивших во тьме громадных хищников. Для того чтобы более верно отпугнуть их от жилья, в «логове», как называл своё жилище сам Кук, постоянно горел светильник из моржового жира.

Однако, когда в феврале с первыми лучами солнца полярные робинзоны покинули своё убежище, чтобы двинуться к югу, борьба с белыми медведями возобновилась с прежней ожесточённостью. Теперь, когда в пути закончились остатки мяса, Кук вновь стал смотреть на белого медведя как на один из немногих способов запастись продовольствием.

«Однажды, когда мы, как обычно, бреди по маршруту, мы увидели медвежьи следы. Эти безмолвные отметины на снегу, едва видимые в полумраке, возродили в нас надежду на выживание. Вечером 20 марта мы тщательно приготовились к встрече со зверем.

Мы построили иглу несколько прочнее обычного, перед ним устроили из снежных блоков полку, на которой разложили привлекательные кусочки кожи, так, чтобы они имитировали лежащего тюленя. Над этим „чучелом" мы приладили петлю. В неё зверю пришлось бы просунуть голову и шею, чтобы схватить приманку. Другие петли были разложены так, чтобы схватить медведя за ноги. Все верёвки были надёжно прикреплены ко льду. В стене дома мы прорезали бойницы и пробили заднюю дверь, через которую можно было убежать или совершить вылазку. Мы тщательно заточили наконечники копий и ножи. Когда всё было готово, один из нас остался на вахте, а двое прилегли немного отдохнуть. Ждать пришлось недолго. Вскоре мы услышали поскрипывание снега, что послужило нам сигналом к началу сражения. Вытянув вперёд маленький чёрный нос, венчающий длинную шею, зверь приблизился.

В крошечные отверстия в стене он казался огромным. По-видимому, он был голоден, как и мы, и поэтому направился к приманке напрямик. Мы выбили запасную дверь. Авела и Этукишук вышли наружу, один с копьём, другой с гарпуном. Однако я знал, что наше копьё, петли, лук и стрелы окажутся бесполезными.

Прошлым летом, когда я только ещё предвидел голодную годину, я спрятал четыре патрона в своей одежде. Мои ребята не знали об их существовании. Эти патроны предназначались на самый крайний случай, чтобы убить или кого-либо, или самих себя. До сих пор такого отчаянного положения ещё не наступало.

Медведь приближался медленными, размеренными шагами, обнюхивая землю там, где лежали шкуры. Я дёрнул за верёвку. Петля затянулась на шее зверя. Одновременно на рычащего зверя обрушились копьё и гарпун. Началась жестокая схватка. Я извлёк из кармана один из драгоценных патронов, вложил его в ружьё и отдал ружьё Авела, который прицелился и выстрелил. Когда дым рассеялся, истекающий кровью медведь лежал на земле».

Вскоре арктическая одиссея доктора Кука закончилась и началась другая. По возвращении в цивилизованный мир он был обвинён во лжи и подтасовке результатов экспедиции, безжалостный Пири сделал всё, чтобы отнять у него лавры полярного исследователя, все его предшествующие достижения были поставлены под сомнение и сам он умер в тюрьме из-за недобросовестности делового партнёра. Люди оказались для Фредерика Кука опаснее арктических хищников.

Некоторые современные недоразумения, связанные с белыми медведями, можно было бы назвать смешными, если бы они не были столь печальны.

После эпохи истребления медведей во благо казны молодой Советской республики центральная власть со свойственной ей последовательностью качнулась в другую крайность и запретила охоту на белого медведя вообще — что, кстати сказать, было предметом нашей несказанной гордости до самого недавнего времени. Однако эта политика, как и всякая политика крайностей, со временем принесла свои отрицательные плоды.

Автору известен случай, когда белый медведь на окраине чукотского посёлка сожрал заснувшую на помойке пьяную чукчанку. В этом случае вряд ли можно было обвинить зверя в злом умысле против человека, однако свойственное нам всем желание выносить приговоры оказалось сильным и на этот раз медведь был отстрелян.

Один из жителей посёлка Мыс Шмидта сидел в своей комнате и читал книгу. Напротив его окна находился высокий сугроб. Неожиданно оконное стекло разлетелось, и в проём просунулась медвежья морда. Вытянувшись почти до середины комнаты, медведь ревел, скалил зубы и пытался ухватить местного жителя. Тот, однако, не растерялся, схватил табуретку и стукнул распоясавшегося зверя по носу. Медведь мгновенно ретировался.

На память приходят ещё несколько примеров нападений белых медведей на часовых на Чукотке.

Справедливости ради следует заметить, что белые медведи, осаждающие арктические посёлки, отнюдь не исключительная проблема советской Арктики (как, впрочем, и все проблемы, которые мусолит демократическая пресса). Для всего взрослого населения посёлка Форт Черчилль на севере Канады полицейский пятизарядный дробовик 12-го калибра до сих пор является необходимым предметом обихода. Причина заключается в том, что в окрестностях посёлка собирается огромное количество бродячих белых медведей. Население проводит уроки по стрельбе из своего оружия, специально приглашённые специалисты-экологи читают лекции о том, как избежать конфликтных ситуаций. И тем не менее, несмотря ни на что, они возникают. Каждый такой случай необходимой обороны тщательно расследуется, но во главу угла ставится приоритет человеческой жизни.

И знаете — ничего! Не ограбили друг друга эти поголовно вооружённые до зубов канадцы, не истребили себя вместе с медведями. Отнюдь нет: медведей в окрестностях меньше не стало.

Зато их становится меньше около маленьких посёлков, буровых вышек, стойбищ оленеводов в той стране, где каждый случай отстрела этого зверя становится предметом судебного разбирательства. И геологи, и чукчи, формально не имеющие никакого оружия, предпочитают в конфликтной ситуации просто спрятать концы в воду — утопить или, в конце концов, сжечь труп убитого зверя, лишь бы не доводить дело до сведения властей. И у меня язык не повернётся упрекнуть их за это. Страшный вопрос: «Под судом, следствием были?» — содержится ещё сегодня в каждой советской анкете. А если был — но оправдан? Кого это заинтересует при приёме на работу? Так что война людей с белыми медведями сегодня лишь перешла в партизанскую форму, и в Арктике продолжают греметь выстрелы. Вот так неразумная экологическая политика ведёт к дальнейшему истреблению «прежних хозяев Севера».

Должен сказать, что на сегодняшний день почти по всей периферии Полярного бассейна попытки найти условия сосуществования человека и белого медведя увенчались лишь частичным успехом. И не кавалерийские наскоки вроде приказов о поголовном истреблении или поголовной охране, а лишь постоянные настойчивые попытки найти разрешение этой экологической проблемы могут принести мир в этой войне между человеком и крупнейшим хищником Полярного бассейна.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.