22

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

22

Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества… — Эта формулировка заимствована, в основной своей части, из «Писем русского путешественника» Карамзина: «Утопия (или царство счастия), — писал Карамзин, — будет всегда мечтою доброго сердца или может исполниться неприметным действием времени, посредством медленных, но верных, безопасных успехов разума, просвещения, воспитания добрых нравов… Всякие же насильственные потрясения гибельны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот» (ч. III, письмо из Парижа от 1790 г.). 

В 1836 г. сентенция «путешественника» о «лучших и прочнейших изменениях» перекочевала из статьи Пушкина о Радищеве в «Капитанскую дочку» (гл. VI). При учете этой политической формулировки и в публицистической статье, и в исторической повести нельзя забывать, что Пушкин дает ее не от своего имени, а как сентенцию, характерную для консервативно-дворянского мышления, как одну из тех прописных истин, с которыми сам он вовсе не солидаризировался. Правда, в книге английского путешественника К. Ф. Френкленда, посетившего Россию в 1830–1831 гг., сохранилась запись беседы его с Пушкиным в Москве 8 (20) мая 1831 г. о положении русских крепостных крестьян и о перспективах их освобождения, противоречащая как будто данным об отрицательном отношении поэта к формулировке Карамзина. Френкленд утверждал, со слов Пушкина, что «никакая большая и существенная перемена не может иметь место в политическом и общественном строе этой обширной и разнородной империи иначе, как постепенными и осторожными шагами, каждый из которых должен быть поставлен на твердую основу культурного подъема; или, другими словами, на просветлении человеческих взглядов и на расширении разумений. Многое еще остается сделать среди высших классов; когда они будут научены понимать свои истинные интересы и интересы своих бедных крепостных, тогда кое-что можно будет сделать, чтобы улучшить положение последних, — все это требует времени. Никакая перемена не может быть длительной, если не покоится на хорошей и прочной основе» («Narrative of visit to the courts of Russia and Sweden, in the years 1830 and 1831. By captain C. Colville Frankland», London, 1832. Цитируем перевод Б. В. Казанского во «Временнике Пушкинской комиссии» — т. 2, 1936, стр. 308). У нас нет оснований полагать, что Френкленд мог исказить подлинные высказывания Пушкина, но не приходится забывать и того, что, беседуя с иностранцем, которого он мало знал и на скромность которого не мог рассчитывать, Пушкин сделал все для того, чтобы этот разговор не мог ему повредить. Маска же умеренно-либерального барина, усвоенная Пушкиным в его разговоре с Френклендом, помогла ему два-три года спустя, когда он эту же проблему сделал основной частью своей статьи о «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева. Характерно, что в черновой редакции статьи вопрос о положении русского крестьянина рассматривался в специальном этюде «Разговор с англичанином» (см. стр. 432–434).

«Лучшие и прочнейшие изменения…» Эти слова от имени воображаемого автора (Гринева) Пушкин включил в текст «Капитанской дочки», гл. VI. Следует отметить, что и в данном случае та же мысль высказана от воображаемого автора «Путешествия из Москвы в Петербург», взгляды которого во многом явно не совпадают со взглядами самого Пушкина, и объясняется необходимостью приспособить статью к цензурным условиям. Отчасти мысль эту можно объяснить и тем, что Пушкин не видел в современной ему России политических сил, способных произвести коренные изменения государственного строя.